Подходящий момент

      — Твой брат влюблён в мою сестру.        — И твоя сестра влюблена в моего брата.        Они лежат после очередной горячей забавы, едва прикрывшись простынями. Лето в Народе Огня жаркое и влажное; окно в её покоях полностью распахнуто, но не особо помогает избавиться от духоты. Сокка всё равно легко прижимает к себе Азулу и аккуратно перебирает её волосы.        Они, как правило, не обнимаются, но в последнее время не то чтобы этого правила придерживаются. Как и многих других. Сокка уже давно не задумываться, на каком этапе находятся их отношения, потому что знает, что не придёт ни к какому выводу без мнения Азулы, и она не тот человек, который готов вести серьёзный разговор о чувствах. Азула вообще плохо справляется со всем, что называется «чувства», но они над этим работают.        Как бы то ни было, он считает её своей, а себя — её. Его глаз уже не падает на других девушек, и, когда люди спрашивают, есть ли у него кто-то, Сокка может думать только о её ухмылке. Он всегда отвечает, что свободен и не ищет отношений, но знает, что это ложь. Он уже давно не свободен. Сначала Азула присвоила себе его тело, заставив желать её прикосновений, а спустя время прокралась и в сердце. Плутовка.         (И, духи, он по уши в неё влюблён)        — Не знаю. Катара не кажется мне влюблённой. Я бы заметил — в конце концов, она моя сестра.        Азула в ответ только хмыкает.        — Я провожу с твоей сестрой так мало времени, как только могу, и всё равно нахожу это очевидным. Переоцени свои способности, идиот.        Он слегка посмеивается и мягко проводит рукой по её спине. По какой-то причине грудь Сокки наполняется нежностью всякий раз, когда она смеётся над ним. И он знает, что на самом деле Азула не считает его идиотом, хотя постоянно так называет. Однажды она даже прямо сказала, что он, Сокка из Южного племени воды, один из самых умных людей, которых ей довелось знать, даже несмотря на его ужасное чувство юмора (он тогда возмутился, — с его чувством юмора всё более чем в порядке! — но по большей части для того, чтобы сгладить напряжённый для Азулы момент; они действительно работают над её социальными навыками).        — Почему мы вообще говорим о моей сестре и твоём брате?        — Это ты начал.        — Но ты продолжила!        — Предлагаешь мне молчать?       — Нет, но... аргх, ладно! Я начал, всё правильно, — ворчит он. — Ты невыносимая женщина.        — Точно, — самодовольно отвечает Азула  и целует его в единственное место, куда может дотянуться без лишних телодвижений — в плечо.        Они какое-то время молчат, и Сокка продолжает обдумывать идею. Она просто… там, у него в голове. Иногда он ненавидит эту свою черту — докопаться до каждой детали — потому что, право слово, каким идиотом надо быть, чтобы думать о его друзьях (о его сестре!) в таком ключе, да ещё и лёжа в объятиях Азулы? Позже, находясь на Южном полюсе, он пожалеет об этом.        Но это будет потом.        — Ты не оспорила влюблённость Зуко.        — Потому что это тоже очевидно. — Он уверен, что она закатила глаза. Невыносимая женщина. — На самом деле, я удивлена, что ты только заметил.        Сокка чешет свободной рукой затылок. Теперь, думая об этом, он вспоминает, как Катара и Зуко смотрят друг на друга, когда думают, что никто их не видит, и как нежно они случайно прикасаются друг к другу, и как Катара на полюсе то и дело упоминает Зуко, и…  действительно, он должен был уловить знаки раньше. Даже Азула, которая почти никогда не разговаривает с его сестрой, заметила.  Но, возможно, он был слишком сосредоточен на себе и своих зарождающихся чувствах к Принцессе. Или ему ни разу не пришло в голову, что эти двое могут быть… чем-то.       И, серьезно? Его сестра и лучший друг? Вместе? Ужасно.        — Думаю, я не в состоянии воспринимать их никак иначе, кроме как друзей, — натянуто оправдывается Сокка.        Очевидно, в его интонации что-то было не так, потому что Азула вдруг приподнимается на локтях, чтобы видеть его лицо, и с любопытством наклоняет голову.       — Ты против их отношений, — проницательно говорит она. Не спрашивает. Пугающая женщина.        — Эй, я этого не говорил! И, нет, но… да! Катара моя сестра, А Зуко — лучший друг! — Азула посмеивается, вызывая его негодование. — Что смешного я сказал?        — Ты человек двойных стандартов, Сокка.        — Что? Почему?!       — Зуко — мой брат, — скептически произносит она.        — И-и-и?        Азула вскидывает бровь.        — И ты спишь со мной.        Он открывает рот, но затем, не найдя, что возразить, закрывает его. Азула смотрит с торжеством.       — Это… справедливое замечание.        Да, Сокка действительно об этом не подумал. Он не только два года тайно спит с сестрой своего лучшего друга, но и действительно влюблён в неё, и это… что ж, это лицемерно. Он ужасный человек.        — Полагаю, у меня нет права голоса в этом вопросе, — признаёт Сокка.        — Точно.        Он побеждённо вздыхает. Азула всё ещё смотрит.        — Что?        — Почему ты против?        Почему? Потому что Катара — его сестра, а Зуко — его лучший друг, и… и это не имеет смысла. Зуко хороший парень, лучший Хозяин Огня, чем кто-либо до него (даже если без Азулы в качестве главного советника его бы давно съели консервативные старики), и нет никаких причин, по которым Сокка мог бы быть против их потенциальных отношений. Ему просто надо смириться с этим фактом.         — Я не против, — признаёт он. — Просто… это странно. Мне нужно привыкнуть. На самом деле, теперь, когда я думаю об этом, они не такая уж и плохая пара. Да и Катара — взрослая девушка, она сама может решать, что и к кому чувствовать. — Сокка знает, что убеждает в этом самого себя, но это лучше, чем ничего. — Я просто вызову Зуко на Агни Кай, если он посмеет разбить ей сердце. Клянусь своим бумерангом.        — В Агни Кай могут учавствовать только маги огня.       — Значит, я брошу вызов его чести. Зуко помешан на чести, он купится на это.        — Дурак, — качает головой Азула. — Ты, не Зуко. Но он тоже.        Сокка усмехается.        — Да, полагаю, ты права.        — Когда я не права?        Вместо ответа Сокка целует её, и, духи, как он любит её целовать. Он почти готов провести вечность, только целуя её, хотя понимает, что им обоим довольно скоро станет скучно. Но здесь и сейчас идея звучит заманчиво. Он, Азула и вечность. Идеально.        Когда они расстаются, Азула проводит по его щеке с такой нежностью, что он почти не сомневается о взаимности своих чувств.        — Ты хороший брат, Сокка, — со всей искренностью говорит она. — Твоей сестре невероятно с тобой повезло.        Он хочет сказать, что любит её, но это не подходящее время. Сокка не уверен, что вообще будет подходящее время, но сейчас ему слишком хорошо, чтобы портить момент своими чувствами. Азула или испугается, или закроется в себе, или, что ещё хуже, напомнит, что они — не более чем отвлечение, и он не готов лишиться того, что у них есть сейчас. Поэтому он выбирает свою обычную тактику: улыбается и шутит.       — Эй, скажи это Катаре! Иногда она забывает, какой я замечательный.        — Потому что иногда ты ведешь себя, как идиот.        — Только иногда? Значит ли это, что я вырос в твоих глазах?        — Это значит, — отчетливо выделяя каждое слово, говорит она, — что я способна быть достаточно объективной, чтобы признать, что в твоей голове могут рождаться… неплохие идеи. Хоть и редко.        — Прямо в сердце, принцесса. Прямо в сердце.        Она демонстративно закатывает глаза и снова ложится обратно, намереваясь вздремнуть. У них есть всего несколько часов, прежде чем ему нужно будет вернуться в свою комнату, чтобы не вызывать подозрений у охранников. Иногда Сокка пытается просчитать вероятность, с которой обслуживающий персонал дворца знает, что между ними что-то происходит. Числа… не совсем обнадеживающие. Они искренне стараются быть незаметными, но трудно быть незаметными в месте, где на каждом углу стоит охрана, а по коридорам то и дело слоняются слуги.        Но Зуко ещё никто ничего не доложил, поэтому он смеет надеяться на лучшее. И, честно говоря, Сокке почти всё равно, если кто-то узнает об их… связи? Взаимодействии? Отношениях? Нет подходящего слова. В общем, ему всё равно, кто и как отреагирует. Он слишком любит её, — следует прекратить думать в таком ключе, он чувствует себя помешавшимся,  — чтобы переживать о таких мелочах.        На самом деле, не мелочах. Их… связь вызовет скандал мирового масштаба, как только станет достоянием общественности. Но, правда, какая разница?       Переживают ли по тому же поводу Катара и Зуко? Может ли юридически Хозяин Огня быть с девушкой из Племени воды?        — Ты думаешь слишком громко. В чём дело?        — Есть ли законы, запрещающие Хозяину Огня жениться на представителях другой нации? У нас таких точно нет, хотя мне все еще интересно, как отреагируют отец и Прапра.       — Они ещё даже не вместе, Сокка. Слишком рано думать о браке или знакомстве с семьёй, — лениво отвечает Азула.        — Почему ты так уверена? — настаивает он. — Возможно, они скрываются. Как мы!       Азула снова приподнимается так, чтобы смотреть ему в глаза, и он думает, что она прекрасна, даже если выражение её лица — смесь лёгкого раздражения и скептицизма. Отдалённо в его голове проносится мысль о том, что, возможно, она прекрасна не несмотря на это выражение, а из-за него. Хотя, конечно, намного больше ему нравится лёгкая торжествующая улыбка на её губах и светящиеся самоуверенностью глаза.        — Во-первых, — снисходительно начинает Азула, — с учётом того, что Зуко — Хозяин Огня, у него меньше возможностей тайно вступить в какую-либо связь и скрыть это от слуг, чем даже у меня. Слуги — главные сплетники. В лучшем случае, дворец узнал бы обо всём через месяц. В худшем — через сутки.        Сокка открывает рот, чтобы вставить возражение, но Азула не даёт ему и шанса, беспощадно продолжая свою лекцию:       — Во-вторых, и это только дополняет первый пункт, Зуко — больший идиот, чем даже ты. Даже если бы он рискнул пойти на подобную авантюру, у него никогда не хватило бы ума провести её достаточно изящно, чтобы не попасться. В-третьих, и, возможно, этот аргумент даже более весом, чем первые два, они оба — образец морали, ответственности и здравомыслия. Ты действительно думаешь, что твоя сестра вступила бы в какую-то тайную связь, поставив на кон всю культуру Нации Огня, авторитет Хозяина Огня и его безопасность? Потому что у нас действительно существует закон, согласно которому дети Хозяина Огня должны быть от гражданина нашей нации.        Азула на момент задумывается, и он не рискует её перебивать. К тому же, ему просто нравится слушать, как она говорит с этим фирменными чувством собственного достоинства. С такой же интонацией она на совещаниях вытирает ноги о министров, забывающих своё место.        Сокка даже не пытается скрыть улыбку, которая расплывается на его губах, когда Азула продолжает:       — Хотя, с учетом того нового мира, который строит ваша маленькая команда героев, вероятно, его скоро отменят. Этот вопрос даже однажды поднимался одним из советников. В любом случае, нельзя отрицать, что Зуко почти наверняка спросил бы твоего… благословения, прежде чем пробовать что-то с Катарой. Итак, этого достаточно, или мне продолжать?       Сокка правда ничего не может с собой поделать и тихо посмеивается в кулак. Азула застывает на месте, отчего его смех становится только сильнее.        — Так… — осторожно говорит она, когда он успокаивается, — что смешного я сказала?       — Ты такая зануда, — с теплотой говорит Сокка и тянется, чтобы невинно поцеловать её в нос. Азула хмурится от неожиданности, но не отстраняется. — Знаешь, ты учитываешь только логические факторы, но любовь сильнее логики! Вдруг они решили послать все эти доводы к духам ради своих чувств?        Он говорит это полушутя, но, в самом деле, никто не исключает такую возможность. Примерно так дела обстояли у них с Азулой — за исключением того, что между ними не было любви. Была ненависть, было скрытое уважение, и всё это просто обернулось страстью. Если бы они мыслили логично, то в конце концов никогда не оказались бы в этой кровати, наслаждающимися исключительно компанией друг друга, даже несмотря на удушающую жару лета.        Они не мыслили логически. Пытались, конечно, и в определённый момент идея скрытой связи казалась весьма продуманной, выгодной и обоснованной. Они просто слишком быстро заигрались и потеряли контроль, а вместе с ним благоразумие и осторожность.        — Тогда они поддержат это тайной так долго, как только смогут, — пожимает плечами Азула. — По моим прогнозам, не больше месяца. Всё ещё слишком рано, чтобы думать о свадьбе или даже знакомстве с семьёй.        — Ты так уверена… — недовольно бурчит он.       — Мы спим два года, Сокка. Это не значит, что завтра ты представишь меня отцу, назовёшь своей невестой и решишь жить со мной долго и счастливо.        — Да… точно.        Разумеется, нет.        Ни в коем случае.         И всё же голос его звучит неуверенно, и в груди что-то больно ноет.        Это глупо. Он даже не может сказать, что любит её, потому что, в самом деле, какова вероятность, что привязанность, которую к нему иногда так открыто проявляет принцесса, означает что-то большее, чем признание его достаточно компетентным как для состоятельный беседы, так и для горячего секса? Азула ему ничего не должна. И, что ж, да, он раз-два размышлял, какого цвета подарил бы ей обручальное ожерелье, — красное подстать её культуре или синее в оттенок пламени, — или как объяснял бы отцу, что женщина, когда-то заключавшая его в тюрьму, стала его девушкой, но быстро отбрасывал эту мысль. Тогда было неподходящее время, как и сейчас. Возможно, никогда не будет подходящего времени, чтобы вывести их связь на новый уровень, но пока Сокка готов с этим мириться. Быть с Азулой и не иметь возможности называть её своей — не приговор. Он может иметь с этим дело.        Да…        — Мне не нравится твоё выражение лица. Выглядишь так, будто съел жука-прыгуна.        — Что? — спохватывается Сокка. — Неправда! Никого я не ел, — отчасти нервно усмехается он.        — Действительно, — скептически произносит Азула. — В чём дело?        — Ни в чём. Правда. Я просто… представил Катару с красным обручальным ожерельем. Больше ей идёт синий. Да, сочетается с глазами.        Азула хмурится.        — Ты плохо лжёшь, Сокка.        Она отводит взгляд и закусывает губу.       Он всегда забывает, как проницательна она может быть .        — Это из-за того, что я сказала.        — Всё в порядке, — заверяет он. — Катаре правда будет лучше с синим ожерельем.        Он даёт ей возможность отступить, но лицо Азулы приобретает полностью нейтральное выражение, и… что ж, да. Она иногда так делает.        В сокрытии эмоций Азуле нет равных. Её лицо может не выражать ничего в самых напряжённых ситуациях, и никто никогда не знает, что происходит в её голове в этот момент. Как правило, нейтральное лицо означает, что Азула закрывается. Выдержка — её броня. У Сокки ушло много времени, чтобы заглянуть под неё, но всякий раз, когда она выходит из зоны комфорта, её лицо снова приобретает это пугающее безразличие, и он всегда боится, что однажды Азула закроется навсегда. Хотя Сокка твёрдо намерен ей этого не позволить.        Он тянется рукой к её лицу и обхватывает её щёку.        — Азула, я… — но она отстраняется от его руки и недовольно качает головой.       Он слушается.         Они молчат какое-то время. Сокка водит рукой по её плечу и терпеливо ждёт, пока спадёт напряжение, но оно никуда не уходит. Лицо Азулы продолжает не выражать ничего, но она не смотрит ему в глаза, и это говорит ему, что принцесса о чём-то думает. Вероятно, не о самых приятных вещах. Всё внутри Сокки бурлит от нервов, но он старается, чтобы его лицо сохраняло некое подобие лёгкой расслабленной улыбки. Иногда с Азулой — как с раненным арктическим верблюдом. Она такая же упрямая и никого к себе не подпускает, если чувствует хоть намёк на угрозу.        С одной стороны, ему не нравится осознавать, что она воспринимает его чувства как угрозу. С другой… что ж, ей, как правило, плевать на чувства посторонних людей, поэтому это должно что-то означать.        Или он просто безнадёжно влюблённый дурак. Что-то из.        — Сокка, — напряжённо начинает Азула, и что-то внутри него сжимается. — Ты умный человек. Ты должен понимать, что я самый неподходящий вариант для долго и счастливо. У меня не всё в порядке. В лучшие дни я стабильна, в худшие… сам знаешь. Не нужно тратить на это время.        Он пару раз моргает её словам, но, поняв, что она имеет в виду, неодобрительно качает головой. Удивительно, как человек с таким высоким самомнением может так низко о себе отзываться.        — Не указывай мне, кого любить, принцесса. Всё равно не получится, — произносит он нежно, наконец проводя рукой по её щеке.        Он хочет добавить ещё что-то, но тут же застывает.        Духи, он действительно произнёс слово на «л»? Судя по лицу Азулы, да. Что ж. Что ж! Во всяком случае, она теперь не сдерживает эмоции. Она просто в ужасе.       — Я… — Он что? Не любит её? Боится потерять? Влюблён в неё до такой степени, что не может вынести и месяца на полюсе? Это всё ещё пугает его самого. Он даже представить себе не может, что почувствует Азула, если он выдаст ей хоть одну из этих мыслей. — Ты  себя недооцениваешь, и я… ладно, я просто идиот. Не обращай внимания.        Азула дважды моргает в замешательстве. Сокка сглатывает и прокашливается.        — Кажется, мне пора. Увидимся завтра, принцесса.        Он кратко целует её в губы и, прежде чем Азула успевает что-либо осознать, выбирается из-под простыней и её тела. Он подбирает свою одежду быстрее, чем-когда либо до этого, и прямо сбегает из её покоев. На выходе натыкается на дремлющего стражника, но почти не обращает на него внимания. Он даже не уверен, что не разбудил его своими шагами, и, в самом деле, это не кажется особо важным, не сейчас.        В коридорах дворца ещё более душно, чем в комнате Азулы. Возможно, это ударяет ему в голову, потому что Сокка почти не осознаёт дорогу до своих покоев. Он вообще не осознаёт ничего, кроме как лёгкого чувства головокружения и паники, которое ведёт его тело как можно дальше от Азулы, чтобы не вскрыть своё сердце. Или, если уж на то пошло, её собственное.        Он идиот. Он поступил глупо и необдуманно.        Сокка повторяет себе это на протяжении всей дороги, но, только захлопнув дверь и облокотившись на неё, осознаёт, что его худшим решением было  не заикнуться о любви, а бежать сразу после этого. Как последний трус или, что ещё хуже, предатель. О, он хуже, чем идиот.        Он ударяется затылком о дверь и начинает думать, как всё исправить. 

***

      Он просто… сбежал.        Плюнул ей в лицо ни то признание, ни то упрёк, и сбежал.        Это… это…        Да как он посмел?!       Азула изо всех сил старается сосредоточиться на своём возмущении, чтобы забыть о панике. Всё равно её руки чуть подрагивают, мысли путаются, и она не знает, за какую из них ухватиться.        Она ужасна во всём, что связано с чувствами. Совершенно не умеет с ними обращаться — ни со своими, ни с чужими. Большую часть времени предпочитает думать, а не чувствовать, и это хороший образ жизни; не совсем здоровый, по мнению её целителя, но хороший. Она стабильна, почти в порядке; она регулярно тренируется, работает над нацией и, в общем-то, возвращает себе имя. Она даже разделяет что-то вроде связи с этим бесконечно глупым, безрассудным мужчиной, который при всём своём интеллекте иногда может быть идиотом, и это тоже показатель её успеха. Азула в процессе активного восстановления, и с этим не может спорить даже Зуко.        Но она всё ещё старается избегать чувств, и, может быть, разговор о том, что именно происходит между ними, должен был состояться давно, — потому что, ради Агни, даже она не в силах утверждать, что их договорённость всё ещё просто договоренность, — но это не значит, что она готова. Она не готова. Она не готова настолько, что подумывает уехать с дипломатической миссией куда-нибудь в Гаолин и ближайшие пару недель не встречаться с Соккой. Может быть, даже месяц. Или два.        Но Азула не убегает. Более того, она вообще не думает, что когда-нибудь будет готова к разговорам о чувствах, поэтому, в самом деле, бежать нет смысла. Если она начнёт думать чуть более собранно, а не на грани паники, то придёт к более практичным решениям проблемы.        Азула делает два глубоких вдоха, чтобы выровнять своё учащенное дыхание. Дышать — важно. Дышать означает контролировать.        Вдох-выдох.        Вдох. Выдох.        Вдох…       Духи, это она должна была бежать, а не Сокка! Право слово, что за глупости? Почему она, один из самых непригодных для чувств людей, попыталась что-то объяснить, а он просто сбежал? Почему он сбежал? Что она, ради Агни, сделала не так?        Почему она всегда что-то делает не так?..       Азула разочарованно рычит на стену. Она ужасна во всём, что касается чувств, и особенно чувств, которые люди испытывают к ней. Она хорошо знакома с ненавистью и восхищением, с завистью, даже с презрением, но любовь? Любви она сторонится. Любовь она не понимает.        И Сокка её… любит?        Азула хочет с уверенностью заявить, что он ошибается, но что она вообще знает о любви? Она видела любовь со стороны, но отворачивалась так быстро, как только могла. Она когда-то читала о любви, но всегда с таким презрением, что Зуко перестал делиться с ней своими пьесами. Она иногда говорит о любви со своим целителем, но эти разговоры никогда не заканчиваются хорошо.          Азула трёт виски. Отлично. Она не пришла ни к каким выводам, но у неё уже болит голова.        Вдох-выдох. Ради Агни, ей нужно думать, а не чувствовать.        Хорошо, допустим, Сокка её любит. Допустим, он не передумает через месяц или два. В таком случае, он ещё больший идиот, чем она думала, но допустим. Тогда что, во имя духов, заставило его бежать?        Он высказал своё признание — по крайней мере, жалкое подобие на признание — и понял, что ошибся? Это… оставляет неприятное послевкусие, но возможно. Люди не имеют привычки испытывать к ней тёплые чувства. В большинстве случаев она раздражает, в очень редких — интересует, и почти всегда пугает. Мог Сокка пожалеть, что испытывает чувства к кому-то вроде неё? Он вообще имел  в виду любовь или просто оговорился?        Нет. Сокка не оговорился. Азула знает его как саму себя. Он мог либо не заметить ошибку, либо проигнорировать её, либо посмеяться над ней. Он всегда смеётся над своими ошибками, Азула знает это, потому что из-за его способности смеяться над ошибками она начала легче к ним относиться.       Он имел в виду это слово. Каждую проклятую духами букву.        И пожалел об этом. Из-за неё? Потому что вдруг понял, что ошибся? Поспешил с выводами?        Нет, не в этом дело. В душе Сокка идеалист. Ему бы потребовалось больше времени, чтобы понять, что он выбрал самый неподходящий вариант для любви, и он мучился бы не менее недели, прежде чем решился бы поговорить.       И Азула умеет читать людей. Она мастер манипуляций. Перед её анализом не могут устоять даже самые лучшие лгуны, и Сокка к ним не относится. Он не пожалел о своих словах. Всё указывает на то, что он испугался, как только понял, что сказал, но не пожалел.        Азула хорошо знакома со страхом, и Сокка не был напуган, когда говорил. Он был совершенно искренним в тот момент и не думал над своими словами, так что логично предположить, что они просто из него… вырвались. Реакция в ответ на её лекцию о том, как она не годится для счастливой жизни. Не скрытое признание, нет. Всего лишь необдуманное слово.        Такое может вылететь изо рта исключительно в том случае, если уже не раз мелькало в сознании.        В её голове что-то щёлкает. Азула чувствует, как её снова одолевает паника.       Ради духов, как долго он знал, что любит её, и молчал?        Она дышит. Так спокойно и размерно, как только может.        Сокка её любит. Он любит её уже какое-то время и, кажется, до сих пор не передумал.        Она дрожит, хотя в комнате так душно, что трудно дышать. Азула нервно усмехается и подтягивает ноги к груди.       Любит ли она его?        Она не знает, что такое любовь. Боится этого слова, как ледяной воды, но на самом деле понятия не имеет, что за ним скрывается. Почему она боится любви? Что так её отпугивает и так притягивает остальных?         Она и в правду видела любовь со стороны, но не всегда отворачивалась. Часто манипулировала с её помощью, заставляла людей делать необдуманные поступки, унижаться, жертвовать и, в конце концов, сходить с ума. Айро бросил шестисотдневную осаду из-за потери сына. Зуко бросился под молнию ради Катары. Сокка сходил с ума, когда его сестра не выходила на связь, и её целитель, упоминая свою почившую жену, становится таким мрачным, что она готова верить в чушь Тай Ли об аурах. Они все любили и все обожглись.        Она видела любовь. Она видела любовь со стороны, но никогда не подходила к ней слишком близко. Любовь никогда не подходила к ней, очевидно, не найдя её стоящей внимания.        Если только…        Азула трясёт головой, отгоняя мысли, но не преуспевает.        Дело в том, что, когда у неё трясутся руки, Сокка прижимает её к себе так, будто боится потерять. Он приносит вишню, когда она в плохом настроении. Он приободряет её после самых неприятных совещаний министров и держится как можно ближе на торжественных мероприятиях, чтобы предложить ей выйти на воздух, когда всего становится слишком много. Он называет её принцессой не так, словно это её титул, а так, словно она сделана из пламени и золота.        Она не в порядке. Стабильна в лучшие дни и в полном беспорядке в худшие. Сокка научился с этим справляться, но вопрос в том, как долго он будет хотеть справляться с её проблемами.        Никого никогда не хватало надолго.        По её щеке катится слеза.        Это…       Это слишком много чувств за раз. Больше, чем она готова принять — и Сокка, очевидно, предлагает ей гораздо больше, чем она готова дать в ответ.        (Но голос матери — воспоминание из детства, не галлюцинация, к её облегчению — говорит, что любовь лечит. И она помнит, как Зуко катал её на спине, как Лу Тен воровал для неё моти, как в плохие дни Тай Ли оставалась ночевать во дворце и как Сокка прижимал руку к её щеке так, будто она достойна лучшего в этом мире)

***

      — Ты идиот, — с каменным лицом заявляет Азула прямо на пороге его покоев.        Сокка дважды моргает.        Стук раздался среди множества его мыслей с идеями о том, как исправить… ситуацию. Он открыл дверь машинально, совершенно не ожидая увидеть Азулу — на самом деле, не ожидая вообще ничего. Всё ещё не совсем понимая, что происходит, он выглядывает в коридор и никого там не обнаруживает. Это Азула отослала охрану? Им бы хорошо разобраться во всём до того, как пойдут слухи, но ладно. Хорошо. Азула не…        Азула! Азула здесь, с ним, с этим ничего не выражающим лицом-бронёй, но здесь. Это хорошо. Это просто замечательно! Это значит, что ему не придётся думать, как и когда к ней подойти.         Это значит, что прямо сейчас они могут либо замять тему, либо по-настоящему поговорить, и… о, духи.        Что ему сказать?!       — Сокка?        — А, — опоминается он. — Да-да, заходи.        Он впускает её внутрь, плотно притворяя дверь, и, когда они стоят в центре комнаты, оба такие напряжённые и скованные, Сокка начинает паниковать. В его голове мысли путаются вихрем, и он пытается уцепиться хотя бы за одну фразу, но не может. Он просто не знает, что говорить, но, Туи и Ла, просто обязан сказать хоть что-то, должен либо объяснить, либо попытаться замять, либо…       Азула прокашливается и отводит взгляд. Он машинально переводит взгляд на её руки — подрагивают.        Сокку накрывает глубокое чувство вины.        У Азулы руки трясутся либо перед срывом, либо после него — в общем и целом, в плохие дни. Её это расстраивает и раздражает одновременно. Она маг огня, лучший во всей Нации; её руки просто не имеют права дрожать. Малейшая неточность приводит к нарушению баланса, нарушение баланса не даёт правильно выполнять ката, и неправильно выполненные ката — первый шаг к проигранному бою. Азула дотошна в том, что касается контроля тела. Она чувствует себя слабой, когда у неё трясутся руки, и сейчас руки у неё трясутся из-за него.          Она уже пережила срыв или у него есть шанс удержать её на грани?         Азула замечает его взгляд и складывает руки на груди.        — Не надо. Просто… не надо.        — Азула…       — Я сказала не надо.        Ещё больше, чем быть слабой, Азула ненавидит слабость показывать. Но ничего. Они над этим работают.        — Хорошо, — мирно соглашается он. — Так, кхм… о том, что я сказал.        — Ты идиот.        — Да, в том числе. Слушай, я не хотел сделать тебе больно. Мне жаль, что…        — Ради духов, прекрати! — ругает она его, и в этот момент её броня наконец спадает. Уязвимость на её лице… оставляет в нём больше чувств, чем в данный момент его мозг способен описать. — Как ты всегда умудряешься ставить мои проблемы на первое место, я не понимаю. — Она недовольно качает головой. — Сокка, ты идиот, потому что только идиот может думать, что кто-то вроде меня — хороший вариант для… чего-то. Я тебе это уже говорила, и ты не послушал. Агни, не смей возражать! — Он послушно закрывает рот. — Ты умён…. Привлекателен. Ты можешь найти кого-то гораздо более пригодного для нормальной жизни. Я не в порядке, Сокка. Я испугалась от одного проклятого слова! Это не нормально. Я не… — Она выравнивает дыхание, прежде чем продолжить. — Я просто хочу, чтобы ты знал, что это сложно. Со мной всегда сложно. Ты понимаешь это?       Зная, что Азула не потерпит никаких  возражений, он с легкой улыбкой отвечает:        — Я знаю. Всё в порядке.        Потому что это правда. Азула сложная. Не такая сложная, как она о себе думает, но да. Сокка просто не думает, что ему нужен кто-то проще. Что он сможет быть с кем-то проще, не после этих двух лет.        (Его сердце бешено колотится)       — Хорошо.        Она умалкивает и отводит взгляд. Сокка считает, что это наиболее подходящий момент — при заданном значении уместности. Он старается, чтобы его голос звучал исключительно просто, не нежно и не серьёзно, когда говорит:        — Я тебя люблю.        Как будто он произносил это столько же раз, сколько думал.         Как будто не затыкал своё сердце, когда понимал, что, возможно, никогда не скажет это вслух.        И Азула, что он находит весьма впечатляющим, даже не вздрагивает. Она просто кивает, словно ждала его шага, и с видом набравшегося храбрости пингвина-выдры отвечает:        — Я не знаю, что такое любовь. Но, полагаю, готова узнать. Тебя это… устраивает?        Сокка усмехается. Его сердце вот-вот выпрыгнет из груди, но он старательно не подаёт виду.        — Да, Азула. Меня это более чем устраивает.        — Хорошо. Замечательно, — просто кивает Азула.        Они только что…        Она…        Да. О, духи.        Сокка просто чувствует, что если что-то не скажет, то это станет невероятно неловким моментом. Неловкие моменты ужасны, поэтому он прокашливается и со своей глупой улыбкой спрашивает:        — И всё же… как думаешь, Катаре больше понравится красное или синее обручальное ожерелье?        Азула растерянно смотрит на него, но она умная. Поняв правила игры, она меняет выражение лица на скептическое и качает головой.        — Если это способ узнать, какое подойдёт мне, то ответ «никакое».        (Её руки всё ещё дрожат)        Он посмеивается.        Как категорично.        (Духи, они что, шутят об отношениях?)        — Ну уж нет. Сначала мы сведём Катару и Зуко, чтобы основной удар пришёлся по ним. Ты же не хочешь быть первой нарушительницей старых порядков? Осторожнее, иначе станешь частью нашей команды героев.        Хотя, отдалённо размышляет Сокка, это может хорошо отразиться на её репутации. Азула стоически придерживается образа хладнокровного советника со стратегическим мышлением генерала, — не то чтобы ей нужно особо стараться, чтобы его создать, — но в новом мире ей потребуется мягкая сторона. Ей это не нравится, но она сделает всё, чтобы удержать своё имя в мировой политике. Даже, возможно, однажды признает их отношения.        (Они на самом деле теперь в отношениях? Ему это не снится?)       — Ты великий стратег, Сокка.        — Да-да, это я.        Он шуточно кланяется, после чего берёт её за всё ещё подрагивающую руку и тянет к кровати. Время позднее или, скорее, раннее. У него на день планов нет, но у Азулы два законопроекта на рассмотрение, и она в любом случае проснётся, как только начнётся седьмой час — что-то о магах огня и их неразрывной связи с солнцем. И она не только не спала, но и за последние несколько часов пережила глубокий стресс, возможно — нервный срыв, и определённо — жизненный переворот. Ей следует отдохнуть. Хотя бы немного.        — Успокойся, пока сердце не выпрыгнуло. Я отсюда слышу, как оно колотится.        Он хмыкает, собирая покрывало.        — Я слышу твоё. И что?       Азула пожимает плечами, но больше не возражает. Правильно. Если она не признаёт свои слабости, то пусть не указывает на его.        Лето в Народе Огня жаркое и влажное; окно в его покоях полностью распахнуто, но не особо помогает избавиться от духоты. Сокка всё равно легко прижимает к себе Азулу и держит её руки, чтобы остановить дрожь. Несколько раз она пытается вырвать их, но он остаётся начеку.       — Ты невыносим, когда пытаешься заботиться, — ворчит она.        — Знаю. Спи.        Однажды он подарит ей обручальное ожерелье. Или два, чтобы был выбор между красным и синим. Может, она никогда не надет ни одно из них публично, но Сокка будет знать, что у неё есть нечто большее, чем простые обещания, которыми так легко обжечься.        Он думает, это важно.