***
Байи все же очнулся — и это уже, по его мнению, была плохая новость. Тело казалось легким, сознание — ясным, но он чувствовал, что рядом кто-то есть, так что осторожно приоткрыл глаза, поддерживая дыхание как у спящего. Того, кто его сторожил, этот маневр на удивление не обманул. — О, наконец-то проснулся! — послышался веселый голос, и на запястье легли узкие пальцы, прощупывая пульс. Байи тут же перехватил чужака за руку, но тот мгновенно вывернулся из железной хватки: запястье ужом проскользнуло между пальцами, просочилось как вода, как если бы костей в нем не было вовсе. С таким впечатляющим боевым искусством Байи сталкивался впервые. — Полегче, горячая голова! — возмутился незнакомец, отступая на пару шагов и упирая руки в бока. — Я тебе тут вообще-то жизнь спас. И тут Байи наконец удосужился разглядеть не в меру громкого чужака: черты лица странные, не местные, длинные медно-рыжие волосы заплетены в свободную косу, в которой в свете костра покачивались перья и бусины. Высокий, стройный, гибкий, он казался обманчиво слабым в простой рубахе и кожаных штанах, но бессмертный успел почувствовать, какая сила в нем кроется. Это незнакомец был не так-то прост. — Где я? — потребовал ответа бессмертный, не пытаясь напасть, но и не скрывая своего напряжения. Незнакомец только хмыкнул, будто ответ был известен каждому ребенку. — В Альвхейме, известно где. Такие бродячие червоточины только сюда в основном и ведут. Понятней от объяснений не стало — взгляд Байи наполнился раздражением, которое чужака ожидаемо не проняло. — А интересный ты все же человечек… — сложив руки за спиной, задумчиво протянул незнакомец, с каким-то хищным интересом рассматривая Байи. — Кто другой бы умер, попав в червоточину, а ты даже рассудка не лишился. Твоя техника, — узкий палец безошибочно указал на даньтянь, — тебя спасла, бессмертный ребенок. Байи не удержался от горького смешка: проклятие обернулось спасением, подумать только. — Я старше, чем ты думаешь, мальчик, — с каким-то усталым высокомерием заявил он, — так что не тебе звать меня ребенком. Тут незнакомец расхохотался: весело, звонко, и этот безудержный смех так не вязался с происходящим, что бессмертный окончательно уверился, что его непонятный спаситель не иначе как сумасшедший. — Ну надо же! — воскликнул рыжий, выпрямляясь и смахивая невольную слезу. — Давненько меня так не смешили. Мне нравится твоя наглость, ребенок, — но твое бесстрашие однажды тебя погубит, — и, видя недоумевающе-раздраженное выражение лица Байи, расхохотался по новой, в то время как бессмертный из последних сил сдерживал порыв дать в лоб рыжему паршивцу: останавливало его только понимание, что он сейчас на чужой территории, а незнакомец, при всем своем шутовстве, был отнюдь не слаб. — Шут, — емко припечатал бессмертный, на что наконец отсмеявшийся чужак только развел руками и виновато улыбнулся: мол, такой уж я, что с меня возьмешь. — Мне больше ста лет, а вот тебе, паршивец, не дашь и тридцати, — Байи окинул его оценивающим взглядом. Улыбка стала шире и отчетливо отдавала снисхождением. — А мне полторы тысячи! — радостно заявил незнакомец. — Или уже две? — кажется, он не на шутку задумался, так что даже наморщил лоб, вспоминая. — А, какая к Хель разница, — и небрежно отмахнулся, будто разницы, и вправду, не было никакой. Байи моргнул: если у него еще и оставались какие-то сомнения, что перед ним сумасшедший, теперь они развеялись окончательно, потому что то, что он ему рассказывал, не имело ровным счетом никакого смысла. А раз так, то пора было эту глупую игру прекращать и выбираться поскорее. От рыжего насмешника не укрылась смена его настроения. — Не веришь? — он изобразил на лице сожаление. — А так? — и слегка склонил голову набок. Пламя костра качнулось, лизнуло стройную фигуру, в полутьме пещеры двумя огоньками полыхнули нечеловечески яркие изумрудные глаза. Казалось, в них на секунду будто приоткрылась завеса, и оттуда хлынула наружу вся безудержная мощь стихии, вспыхнула, закрутилась спиралью, и на Байи этими зелеными горящими безднами взглянула сама Вечность. И бессмертный буквально задохнулся от острого осознания: перед ним сейчас стоял кто угодно, но только не человек. И этот кто-то совершенно точно не был безумен. — Ты демон? — прохрипел он, кое-как справившись со сбитым дыханием: чужая нездешняя сила давила своей мощью, отчего запертая внутри ци бесилась и клокотала. Незнакомец моргнул, ухмыльнулся — и словно снова опустилась заслонка, а давящее ощущение резко пропало, будто и не было. Воздух потоком хлынул в легкие, отчего Байи закашлялся и схватился за грудь. — Фи, как банально! — чужак недовольно скривился и лег на бок возле костра, вальяжно оперся на локоть. — Что у вас, мидгардцев, за тяга к ярлыкам? А если я скажу нет, что, назовешь меня богом и побежишь кланяться? Бессмертный презрительно фыркнул: еще чего не хватало! Почему-то, вопреки всякой логике, этот шут даже теперь не вызывал у него не то что страха, но даже оправданного опасения. — На бога ты как-то, уж извини, не тянешь, — ядовито заметил он, окинув незнакомца оценивающим взглядом: кем бы он ни был, зла он ему явно не желал и убивать в ближайшее время не собирался. Да и с каких это пор Е Байи прогибается перед сильным? — Я бы скорее поверил, что ты хули-цзин. — Ооо? — незнакомец многозначительно поиграл бровями. — Сочту за комплимент, — сравнение ему явно польстило. — Но, увы, чего нет, того нет, — он с сожалением развел руками. — Да и какая разница, кто я? Можешь звать меня Локи. Локи-варлок, Локи-бродяга. Ну, — изумрудные глаза лукаво сверкнули, — или просто рыжий плут. — Последнее тебе явно больше подходит, — пробурчал себе под нос Байи, чем вызвал у Локи довольную ухмылку. — А как тебя величать, а, бессмертный ребенок? — рыжий снова по-птичьи склонил голову набок. Байи скривился на это уже опостылевшее обращение. — Меня зовут Е Байи, — отчеканил он. — Еще раз назовешь меня бессмертным ребенком, я церемониться не стану, — это должно было прозвучать угрожающе, но древнюю сущность ожидаемо только повеселило. — Какой храбрый мальчик! — подскочив на ноги, пропел Локи, разве что не прыгая от радости. — Ну, давай же, попробуй! А то пока ты все только обещаешь, — он скорчил обиженное лицо и, лукаво прищурившись, поманил бессмертного. Того дважды звать было не надо — он молнией метнулся на наглеца, в движении концентрируя ци в ладони, — и тут же обнаружил себя снова на импровизированном ложе, на котором и очнулся. Вторая попытка — столь же неудачная. Как бы он ни изворачивался, какие бы приемы ни применял, каждый раз, еще не долетев до Локи, оказывался на том же месте, а наглец даже шага не сделал и только шире ухмылялся. Наконец эта детская забава ему явно приелась: он скучающе щелкнул пальцами, и бессмертный почувствовал, как его мгновенно парализовало: ни рукой двинуть, ни слова сказать. Колдовство после всего произошедшего уже даже не особенно удивляло. — Е Байи, значит… — задумчиво протянул Локи и, напрочь игнорируя яростный взгляд пленника, полный жажды убийства, как ни в чем не бывало сел рядом, покачал ногами, схватившись за край выступа. — Давненько я не наведывался к вам в Поднебесную. Как там, интересно, тот мальчишка? Хуанди, кажется? В темных глазах изумление и скепсис потеснили даже злость. — А, точно! — вдруг вспомнил о своем подневольном собеседнике этот рыжий паршивец и небрежно взмахнул рукой, частично отменяя заклинание, — чем Байи и воспользовался, выдав на-гора такую витиеватую нецензурную конструкцию, помянув всех предков рыжего, что Локи посмотрел на него почти с восхищением. — О как! — он одобрительно цокнул языком. — Так что там с тем мальчишкой? — в изумрудных глазах загорелся огонек любопытства. Байи резко выдохнул и устало потер лицо: сил злиться уже просто не было. Как вообще разговаривать с этим… Локи, когда он на все реагирует вот так? Да за одного только «мальчишку» по отношению к полумифической фигуре императора Хуанди ему бы голову с плеч снесли при любой династии. Ну да действительно, что бояться людей древней сущности. — Ты из какой пещеры выполз? — ехидно поинтересовался бессмертный. — Император Хуанди умер много столетий назад. Уголки губ еле заметно опустились, в веселых глазах мелькнула печаль. — И правда, сколько же лет прошло. Гениальный был ребенок, — с какой-то отеческой теплотой сказал Локи и покачал головой. — Я и забыл, насколько короток человеческий век. И почему-то в этот момент Локи настолько отчетливо напомнил Байи его самого, что бессмертный не нашелся с ответом. — Зачем ты меня спас? — сдавленно спросил он, переводя тему с тягостных воспоминаний. Да и вопрос был, в общем-то, самый что ни на есть насущный: какое дело до простого человека, хоть и бессмертного, древней сущности непонятного происхождения? Локи косо взглянул на него и снова уставился перед собой, на завораживающий танец огня, будто тот мог нашептать ему ответ. — Тебе еще рано умирать, — уверенно заявил он — и, помолчав, добавил: — Только полотно испортишь. Байи буркнул себе под нос что-то неразборчивое: кто бы сомневался, что рыжий наглец снова выдаст ему какую-то ахинею вместо нормального ответа. Проще уж тогда вообще не спрашивать. — Я должен вернуться на Чанминшань, — помолчав, отстраненно сказал Байи, будто только сейчас вспомнил об этом. Название горы привычной горечью осело на языке: никогда она по-настоящему не станет для него домом. Локи презрительно фыркнул. — Как любите вы, люди, быть должными! — посетовал он и поморщился, словно это на него сейчас хотели повесить очередную досадную обязанность. — Вся жизнь в долгах — а иначе, видимо, неинтересно, — он снова цокнул языком. — Тебя там ждут? Изумрудные глаза смотрели выжидающе и с любопытством. Уголок губ дернулся, Байи скривился: кто его там ждет, кроме некогда цветущей, а сейчас убитой горем и похоронившей себя во льдах женщины и снегов безжизненной горы? Чанминшань была его проклятием — и все же мысль просто туда не вернуться даже не закралась в его голову. Это казалось…неправильным? Да и куда еще, если не туда? — Вот и я о том же, — верно истолковал его гримасы Локи. — Впрочем, если тебе так неймется, так и быть, провожу тебя до тропы в Мидгард, — он хлопнул себя по коленям и споро поднялся. — Но до нее еще топать и топать, так что до тех пор наслаждайся компанией моей скромной персоны, — он картинно поклонился. Впервые за последние годы Байи поймал себя на том, что ему почти хочется улыбнуться.***
Позже Локи ушел и вернулся спустя пару часов уже с ощипанной и нанизанной на ветку добычей, а после долго жарил ее на костре, пока Байи медитировал, проверяя и выравнивая течение ци. — Эй, как тебя там, Байи, — Локи бесцеремонно потряс его за плечо, вырывая из транса, — там еда стынет. Бессмертный грозно сверкнул на него глазами, уже даже не надеясь, что того проймет. Рыжий паршивец лишь довольно ухмыльнулся и, шутливо выставив руки в жесте капитуляции, попятился к костру. — Присоединяйся, — радушно предложил он, устраиваясь поудобнее. — Это что, кролики? — с подозрением уточнил Байи, подойдя ближе и рассмотрев наконец дичь получше: больно уж странно выглядело это животное, хотя и напоминало известных ему ушастых. — Впрочем, неважно, — он тут же отмахнулся, подумав, что не хочет знать, какую живность мог тут найти этот плут, — мне все равно нельзя готовую пищу. Локи посмотрел на него озадаченно — но тут взгляд прояснился, и он пристально уставился на его даньтянь, будто взаправду мог его видеть. Хотя с этим шутом Байи бы уже и этому, кажется, не удивился. — А! Ты об этом, — только и заметил он и насмешливо пояснил: — Уж не знаю, где ты добыл свое бессмертие, но оно оказалось с браком. Я тебе этот брак исправил, пока лечил, — и легкомысленно махнул рукой, будто каждый день таким занимался. Байи в который раз не нашелся с ответом.***
Байи все же тогда наотрез отказался от сомнительной дичи, ни капли не поверив рыжему паршивцу. Но его недоверие продолжалось ровно до тех пор, пока на следующее утро он не вышел наконец из пещеры. Все вокруг было…странным: зеленое небо, красная трава, непонятные растения, которые вели себя так, будто обладали отнюдь не зачатками разума. Но самым странным было даже не это, а то, как здесь ощущалось течение ци: оно было другим. Совершенно. Казалось, изменилась даже сама природа ци, хотя Байи, пусть и с трудом, но по-прежнему мог ее использовать. Локи тогда долго смеялся над его шокированным лицом, а после, покивав с умным видом на очередной поток ругательств и изрядно повеселившись над очередной попыткой бессмертного вытрясти из него правду, легко вывернулся из хватки и щелкнул пальцами, снова парализуя его и лишая речи. Байи все больше убеждался, что этот прием явно был в числе его любимых. Обездвиженный и немой бессмертный, бросающий на рыжего насмешника убийственные взгляды, явно показался ему идеальным слушателем: Локи долго с видом умудренного даоса вещал ему про Игдрассиль и Девять миров, про тропы между ними и про то, как Байи, собственно, оказался в уже упомянутом Альвхейме, сопровождая свой рассказ показательными иллюзиями и совершенно точно красуясь. После настолько наглядной демонстрации верилось уже во все — даже в то, что древняя сущность с явной склонностью к шутовству смогла исправить его «бракованное» бессмертие, так что в следующий раз Байи на свой страх и риск все же попробовал сомнительную дичь: все равно терять особо нечего. И ничего не произошло.***
Солнце уже поднялось над горизонтом, но Локи еще спал, растянувшись на меховом плаще у потухшего костра, — Байи тихо фыркнул при виде этого зрелища и, подхватив палку поудобнее, неслышно скользнул в чащу в поисках хоть какой-нибудь дичи. Та нашлась быстро: странный гибрид волка и кабана с даже на вид жесткой шкурой и острыми клыками, он явно не собирался сдаваться без боя. Неповоротливое, казалось бы, тело двигалось с не свойственной ему быстротой и гибкостью, но чего бессмертный точно не ожидал, так это того, что непонятный зверь будет еще и поглощать направленную в него ци. И что вслед за ним из чащи выйдут его собратья. — Шею подставляй, шею, — послышался откуда-то сверху насмешливый голос, пока поваленный на землю Байи удерживал зверя, жаждущего нанизать его на свои клыки, — так надежней. Бессмертный бросил взбешенный взгляд на Локи: тот как ни в чем не бывало сидел на ветке и, похрустывая чем-то, похожим на яблоко, с явным интересом наблюдал за сражением, так еще и ехидно комментировал его действия. — Помочь… не хочешь? — с трудом выдохнул Байи, скинув наконец с себя сильного зверя, и поспешно вскочил на ноги. — О? — рыжий состроил изумленное лицо. — То есть это была не попытка самоубийства? Что ж ты сразу не сказал! — он картинно всплеснул руками, и три зверя одновременно упали, пронзенные кто в глаз, а кто в ухо длинными кинжалами, а брошенный одновременно с ними огрызок едва не угодил во взбешенного бессмертного. Байи скривился и неспешно отряхнулся: признавать свое поражение не хотелось отчаянно, но Локи все же его спас. — На благодарность не рассчитывай, — буркнул он, на что рыжий паршивец снова принялся паясничать. — Ах! — прикладывая руку к груди. — Я сейчас расплачусь, — и смахнул несуществующую слезу. Байи закатил глаза. — Если бы я только знал! — продолжал причитать этот шут. — Я-то думал, ты решил наконец свести счеты с жизнью в героической схватке с грозным зверем, и по доброте душевной хотел тебе помочь. А ты, оказывается, просто решил поохотиться в глухой чаще в незнакомом тебе мире на незнакомого тебе зверя, так еще и голыми руками, бестолочь. Переход от шутовства к язвительности произошел так плавно и незаметно, что Байи даже не сразу уловил тот момент, когда Локи вместо дурачества стал в открытую его отчитывать, припечатывая каждым словом, а ехидство в глазах сменилось скепсисом и явным сомнением в его умственных способностях. Вскинуться хотелось, очень. Еще больше хотелось просто набить морду древнему наглецу, лишь бы не признавать, что в чем-то он все же прав и его решение действительно было несколько опрометчивым. — А мне откуда было знать?! — возмутился Байи, переходя в нападение. — И вообще, какого ляда ты меня тут отчитывать вздумал?! На что Локи посмотрел на него как на идиота. — Спросить надо было, — отбрил он и, приблизившись в два тягучих шага, жестко ткнул его в грудь, мгновенно выворачиваясь из-под вскинувшейся руки. — Я не для того тебя спасал, чтобы потом разыскивать по всем окрестным лесам. Вот вернешься в свой Мидгард — и хоть в речке топись, мне-то что, — он небрежно отмахнулся и наконец отошел, склонился над ближайшим зверем. Это едкое ворчание звучало настолько знакомо (сколько раз он так же отчитывал Сюаня, в очередной раз ввалившегося к наставнику в синяках и порезах), что бессмертный не удержался и снова кинулся на дерзкого насмешника. Тонкая фигура со злорадным хохотом истаяла у него в руках.***
— Ты ведь мечник, — не спрашивая, заметил Локи, застав Байи за утренней тренировкой, — так где твое оружие? Бессмертный рассеянно посмотрел на свою руку, несколько раз сжал на пробу пустой кулак. Он до сих пор не мог привыкнуть к отсутствию привычной тяжести Лунбэя за спиной, но еще больше он корил себя за то, что отдал легендарный меч своему безрассудному ученику. Как знать, быть может, отсутствие хорошего оружия удержало бы Сюаня от побега. Но в глубине души Байи всегда знал, что это ни капли бы не помогло: если Сюань вбил себе что-то в свою упрямую голову, его учитель мог бы хоть всю бамбуковую рощу на него извести — и все равно без толку. — Отдал ученику, — жестко отрезал он с нечитаемым выражением лица, словно схлопнулись створки раковины. Байи явно не собирался рассказывать больше, а Локи не спрашивал — только скользнул по нему острым взглядом, явно поняв больше, чем бессмертный хотел ему показать. — Вроде оно было здесь… — рыжий шут задумчиво повел пальцами, будто перебирая что-то. Байи, не обращая на него внимания, вернулся к тренировке: тягостные воспоминания следовало поскорее выбить из головы, пока они снова им не завладели. — На-ка, попробуй, — вдруг окликнул его довольный голос, и бессмертный рефлекторно поймал брошенный в него меч. Подозрительно взглянул на Локи, но все же взмахнул на пробу: рукоять легла в руку как влитая, сталь загудела, признавая хозяина, без труда пропуская мощную ци. Байи присмотрелся: меч был хорош, даже слишком. Но металл был странный, незнакомый: как ни крути, а с мечом, подобным этому, ему сталкиваться не приходилось. — Это не сталь, — заметил он и закрутил его в руке, прислушиваясь к пению меча. — Что это за металл? Локи ухмыльнулся — ни дать ни взять торговец на рынке в предвкушении удачной сделки: как Байи ни старался, но полностью скрыть свой интерес ему не удалось. — Это гномья сталь, — с видом сытого кота изрекла эта рыжая бестия, вальяжно откинувшись на локти. — Равной ей нет во всех Девяти мирах, так что цени мой дар! — он пафосно воздел палец к небу и посмотрел на бессмертного с видом вселенского благодетеля. Темный взгляд наполнился еще большей подозрительностью: в бескорыстие Локи не верилось не больше, чем в человеколюбие хули-цзин. — Ты пьян? — крайне скептически поинтересовался Байи. — С чего вдруг такая щедрость? Локи закатил глаза с видом утомленной дивы. — Какой ты недоверчивый! — посетовал он. — Бери-бери, — помахал рукой, — никакого подвоха. Это все равно не мое оружие, а ты, может, хоть в бою продержишься подольше. Он уже в открытую глумился — и бессмертный собирался было вскинуться, но тут в нем неожиданно взыграл злорадный азарт: в эту игру можно играть вдвоем. — А слабо выйти против меня с одними кинжалами? — насмешливо поинтересовался он, прищурившись точь-в-точь как Локи. — Без этого твоего колдовства. Локи насмешливо фыркнул. — Ну уж нет, я и так знаю, что без магии я тебе не соперник! — признал без малейшего стыда. — Иди лучше сам своей железякой орудуй, — он отмахнулся и отвернулся на бок, словно бы не обращая внимания. Байи сам не заметил, как растянул губы в ухмылке: теперь пришел его черед глумиться. — Неужто струсил? Давай-давай, не ленись, — и поманил его, совсем как Локи его тогда в пещере. Рыжий плут лениво приоткрыл один глаз, окинул Байи оценивающим взглядом: он не спешил встать, но бессмертный уже знал, что тот не откажется, потому что если что Локи и ценил в людях, так это бесшабашную наглость и вызов. — Какой ты противный! — пожаловался он в пустоту и, нарочито тяжело поднявшись, нехотя направился к противнику. Темные глаза предвкушающе сверкнули. Локи явно поскромничал в своей оценке: его боевые навыки и без магии оставались сильно выше среднего, настолько выше, что Байи пришлось всерьез поднапрячься, чтобы все же его одолеть. Гномья сталь пела в опытных руках, с лязгом и звоном сталкиваясь с узкими кинжалами, широкие рукава белым вихрем кружились в воздухе, сплетаясь с огненно-рыжей косой. Они совсем потеряли счет времени, пока Локи наконец не плюхнулся обессиленно на землю и, раскинув руки, умиротворенно уставился в небо. — Совсем меня измотал! — деланно возмутился он, но сытый огонек в глазах и румянец на щеках выдавали его с головой. — А ты как будто не рад, — ехидно заметил бессмертный, тенью склонившись над ним. Локи только лукаво ухмыльнулся — и Байи поймал себя на том, что довольно усмехается в ответ.***
— Да хватит уже искать истину в этих ледышках! — возмутился как-то Локи, застав своего спутника за вечерней медитацией. Байи недовольно посмотрел на нарушителя спокойствия, но того это как всегда не проняло: его непрошибаемой бесцеремонности можно было только позавидовать. — Что у вас, у людей, за тяга такая: медитировать на звезды, поклоняться камням, — продолжал негодовать этот наглый паршивец. — Гармония с природой — это, конечно, замечательно, но вы с поразительным упорством забываете о главном и ищете истину наперед правды! Вечерняя медитация, пусть и так бессовестно прерванная, настроила бессмертного на благодушный лад, так что он не стал вскидываться, а только закатил глаза и с усталым смирением посмотрел на Локи. — И о чем же таком главном мы забываем? — поинтересовался ехидно. — В чем же, по-твоему, правда, о мудрейший? — О людях и в людях, — категорично отрезал тот. Байи как-то даже заинтригованно вскинул бровь и склонил голову, невольно скопировав излюбленный жест Локи. — Знаешь, лицезрение человеческой алчности и жестокости как-то не очень способствует просветлению, — иронично заметил он. — Камни и звезды, знаешь ли, поспокойней и понадежней будут. Да и подолговечней, — он хмыкнул, но как-то невесело: порой он и сам чувствовал себя таким вот камнем, старым и грязным, исчерченным сколами и царапинами. Локи покачал головой. — Да, человеческий век короток. Но люди, в отличие от вечноживущих, никогда не сидят на месте: в своем желании победить смерть и увековечить свою память вы поистине гениальны! — в звонком голосе прорезался восторг. — Чего стоит одна только твоя техника, — он небрежно махнул рукой на бессмертного, на что тот только скривился: да уж, гениально, ничего не скажешь. Только почему же так горько от этой гениальности? — Кривая, косая, неправильная — но работает же! — продолжал тем временем радостно вещать Локи, не обращая внимания на тягостные раздумья собеседника. — Люди истребляют друг друга народами, если ненавидят, то до смерти, если любят, то до гробовой доски. Но они живут и именно поэтому так удивительны и непостоянны: с вами никогда не бывает скучно, — он говорил запальчиво, с воодушевлением, периодически то забывая, то вспоминая о принадлежности Байи к тому же народу, и бессмертный поневоле поразился этой перемене: никогда он еще не видел Локи настолько восторженным: казалось, еще немного, и он затрясет собеседника как яблоню. — В вас горит огонь, — помолчав, уже спокойней продолжил Локи, повернувшись к Байи и глядя на него непривычно мягко, как-то даже по-отечески. Он покачал головой. — Кто же знал, что маленькая искра однажды разгорится в такое пламя, — и столько тепла было в этих словах, столько гордости, что бессмертный поневоле заподозрил, уж не приложил ли его невольный спутник к этой искре руку. Байи задумчиво посмотрел в бескрайнее небо, губы тронула горькая полуулыбка. Огонь… Он и забыл уже, что это такое, — да и как помнить, когда тебя окружает только лед, снег и равнодушные горные пики? В молодости он горел — горел по-настоящему, всей душой, ярко и полно, каждый день проживая как последний. Но, казалось, проклятая техника высосала из него почти весь внутренний огонь, заменив его вечным холодом: этот холод шел изнутри, пронизывал насквозь, заставляя каменеть лицо в постоянной жесткой маске отрешенности. А побег ученика и смерть друга погасили даже едва тлеющие угольки. Нет в нем больше этого огня. — Чушь! — воскликнул Локи, и Байи с досадой осознал, что последнюю фразу произнес вслух. — Огонь — он в сердце. Пока оно бьется, неважно, отчего и в каком ритме, пока ты чувствуешь, злишься, радуешься, любишь, ненавидишь, тоскуешь, пока ты живешь — этот огонь никуда не денется, — и, помолчав, добавил с непривычно мягкой и какой-то очень мудрой улыбкой: — Ведь отец всегда узнает своих детей. Локи вдруг легко, почти невесомо коснулся его груди — и мир взорвался перед глазами. Все мгновенно стало слишком ярким, громким, словно пронизанным тысячами, миллионами голосов, а где-то под сердцем вспыхнул маленький огонек, наполняя тело обжигающим теплом. Байи казалось, что вместо Локи перед ним бьется в неведомом ритме огромное, невыразимо мощное пламя, пламя, что древнее самой жизни, — и его огонек бесстрашно тянется к этому пламени, льнет к нему как дитя к материнской груди, робко ластясь языками. Это было слишком больно, почти за гранью человеческих возможностей, но вместе с тем так желанно и нужно, что, казалось, во всем мире нет ничего более важного сейчас, словно от этого зависела вся его бессмертная жизнь. Перед глазами еще стояла эта невозможно живая картинка, а в груди пульсировала обжигающая боль, гулко отдаваясь в ушах, но ощущения постепенно возвращались — и Байи понял, что сидит, схватившись за грудь и почти задыхаясь, а на плече успокаивающе лежит горячая рука. Кое-как выровняв дыхание, он отпустил безжалостно смятую ткань и медленно поднял взгляд на Локи: тот смотрел на него очень мягко, знающе, по-отечески снисходительно, но теперь бессмертный отчетливо видел в его глазах тот самый древний огонь, будто подернутый пеленой физической оболочки. Казалось, достаточно одной искры, чтобы он вырвался, закрутился пламенным вихрем, все опаляя своим невыносимым жаром, — но Байи знал, что в этом хрупком на вид теле кроется сила, способная обуздать стихию. Локи и был — стихией. Но почему-то эта древняя мощь не вызывала у бессмертного ни капли страха — только так не свойственные ему трепет и благоговение. Он молча склонил голову.***
После столь наглядной демонстрации смотреть на взбалмошного провожатого как прежде уже не получилось бы при всем желании. Байи долгими вечерами перебирал в памяти все их разговоры, все перепалки и дурачества — и все отчетливей приходил к пониманию, что Локи его…учил? В своей ехидной манере, с издевками и шутовством, доводя и раздражая, он учил его жить. Не существовать, потеряв счет времени, словно закованным в вечный ледяной панцирь, — нет, он раз за разом напоминал Байи, что значит радоваться мелочам, проживать каждый миг, не оглядываясь назад, не заглядывая вперед, что такое дышать полной грудью. И Байи вдруг поймал себя на том, что его жесткая каменная маска давно пошла трещинами и держится на последнем усилии, а он сам все чаще улыбается и лукаво щурит глаза, все чаще медитирует не по привычке, а пытаясь нащупать тот самый внутренний огонек, который вновь зажег в нем Локи. Но он по-прежнему не мог смеяться. Они проходили мимо небольшой деревеньки, когда вдруг увидели, как на поле остроухий альв-крестьянин безжалостно избивает палкой мальчишку — а тот только скрутился в клубочек у его ног, закрыв голову руками, и жалобно всхлипывает под градом ударов. Байи скривился и поджал губы: это избиение явно не имело ничего общего с воспитательным процессом, а чего он терпеть не мог, так это бессмысленной жестокости, особенно по отношению к детям. Он уже дернулся было вмешаться — но узкая рука вдруг схватила его за плечо. — Глянь, чего могу, — вдруг заговорщически прошептал ему на ухо Локи и, прищурив один глаз и высунув кончик языка, примерился, незаметно повел пальцами. Палку вдруг словно за ниточку потянули — она вырвалась из рук крестьянина, врезала ему по лбу и, пока он ругался и хватался за голову, приложила несколько раз пониже спины. Он совершенно не по-взрослому взвизгнул, подпрыгнул и с воплями, что за ним охотится демон, побежал по полю. Но, сколько бы он ни удирал, палка стремительно нагоняла, в то время как с трудом поднявшийся парнишка, раскрыв рот, обалдело смотрел ему вслед, разом позабыв про боль и слезы. Локи управлял палкой как заправский дирижер — а в какой-то момент и вовсе щелчком пальцев зациклил заклинание и, прислонившись к ближайшему стволу, довольно расхохотался. И его смех был до того заразительным, что ему вскоре вторил второй — низкий, поначалу надломанный и неуверенный, скрипучий как несмазанный петли старых ворот, он постепенно набирал силу и полноту, пока не разразился в полный голос. И Байи с удивлением осознал, что это смех принадлежит ему. Маска с грохотом осыпалась ледяными осколками, а где-то под сердцем ярко вспыхнул огонек.***
После этой истории Байи будто ожил: глаза все чаще горели азартом, заражаясь весельем рыжего плута, губы изгибались в усмешке и ухмылке, и само тело, казалось, стало легче и моложе. В нем кипела жизнь, и она не имела ничего общего с мертвым ее подобием, которое вдохнула в него давным-давно Дхарма Люхэ. Локи паясничал, шутил, дурачился, провоцировал, доводил, рассказывал красивые истории о Девяти мирах, с воодушевлением устраивал целые магические представления, периодически ввязывался в авантюры, озорничая со случайными прохожими, и втягивал туда своего попутчика. И Байи в какой-то момент поймал себя на том, что уже не думает о вечном холоде Чанминшань, о Юэ Фэн, об интригах и распрях цзянху. Они словно остались где-то там, в другой жизни, такой далекой и чужой, а здесь и сейчас были только бескрайние просторы Альвхейма и рыжая бестия, которую с завидной периодичностью хотелось придушить — и почтительно склонить перед ней голову. И только где-то на подкорке сознания скребся червячок вины и сомнения, напоминая о безрадостном прошлом. Удивительное дело, но до этой ночи ни разу за все их странствие Байи не снились кошмары, и было у него несмутное подозрение, что Локи приложил к этому руку. Если это действительно была его заслуга, бессмертный был ему благодарен. Но этой ночью он снова оказался там, в полуразрушенном храме почти у самого пика, а под руками — умирающий друг с искажением ци. И Байи рвется, силится помочь, спасти, исцелить, и у него даже получается — а в следующий миг на него уже злобно скалится окровавленными зубами Сюань, сжимая Лунбэй и безумно сверкая глазами… Бессмертный проснулся, тяжело дыша, подорвался с земли, по привычке хватаясь за меч, — но вокруг был только лес, от потухшего костра исходил слабый дымок, а неподалеку слышалось размеренное дыхание спящего Локи. Байи с силой провел по лицу ладонью, снимая липкую пелену сна, сел прямо, настроившись на медитацию, чтобы привести в порядок мечущиеся в хаосе мысли, — как вдруг сзади послышался усталый вздох, шорох — и, легко перемахнув через костер, перед ним мягко приземлился на лапы огромный черный волк. Зверь повел мордой, принюхиваясь, фыркнул и как-то очень внимательно посмотрел на него знакомыми пронзительными изумрудными глазами. Бессмертный даже не удивился: после всего, что ему довелось увидеть, Локи-волк казался чем-то почти само собой разумеющимся. А волк тем временем обошел его и опустился за спиной, свернулся клубком вокруг бессмертного, закинув тяжелый хвост ему на ноги. Байи покосился на зверя с подозрением и возмущением — на что волк совершенно по-человечески закатил глаза и мощной лапой повалил его на себя, утыкая в щекочущую густую шерсть, проворчал что-то невразумительное, смутно напоминающее «Спи!», и закрыл глаза. Байи дернулся, попытался было выпутаться, но как-то вяло: всерьез покидать этот горячий комок не хотелось совершенно, но безропотно принять такую принудительную помощь гордость не позволяла — на что волк рыкнул предупредительно ему на ухо и крепче обнял лапой, окончательно отрезая путь к отступлению. Бессмертный еще немного повозился, чем снова вызвал недовольное ворчание, и, убедившись, что силы не равны, все же смирился с поражением. Живое успокаивающее тепло мощного тела давало ощущение безопасности и защиты, убаюкивало — и Байи умиротворенно прикрыл глаза, глубже зарылся в густую шерсть, как никогда остро чувствуя себя ребенком, — и почему-то теперь это уже ни капли не смущало. — Спасибо, шифу, — прошептал он уже в полудреме, прежде чем окончательно провалиться в сон.***
А наутро случайно слетевшее с языка слово прозвучало снова. И еще раз. И Локи ничего ему не сказал. Сожалений и сомнений не было — только легкость и спокойное ровное принятие, словно Байи наконец назвал вещи своими именами, расставив все по местам. Если раньше он думал, что Локи сознательно плюет на все условности и традиции, то теперь к нему пришло понимание, что рыжему насмешнику до них вовсе дела нет: он просто делает, что хочет, и позволяет другим вкладывать в это тот смысл, который им ближе и понятнее, — и каждый из них оказывается одинаково верен. У него было столько имен и лиц, столько состояний, и все же он оставался собой, какую бы форму ни принял, что бы ни делал, он с легкостью встраивался в любую ситуацию, вживался в любую роль, неизменно переиначивая ее на свой лад. Локи был разным — и столь же разными были его творения, в которых он давным-давно вдохнул крохотную искру жизни, — и всех их он любил по-своему, в том числе и Байи. Но только Байи один из немногих ответил ему взаимностью. Они шли вдоль опушки светлого, какого-то очень радостного леса — как вдруг Локи остановился и, прищурившись, указал в чащу. — Вон там, примерно в двух часах ходьбы отсюда тропа в Мидгард, к которой я обещал тебя привести. Байи вздрогнул: прошлое вдруг угрожающе встало перед ним, будто отрезая его от Локи, — и на короткий миг ему стало по-настоящему страшно. Тот говорил как всегда насмешливо и не смотрел на спутника, но бессмертный знал, чувствовал, что он ждет его решения и примет его, каким бы оно ни было. Байи закатил глаза и чуть скривил губы в понимающей усмешке: как будто он мог решить иначе. — Пойдем уже, шифу, — проворчал он нарочито недовольно, пряча благодарный огонек в глазах. — Помнится, ты грозился провести меня по всем Девяти мирам. Осталось еще как минимум семь. Локи резко развернулся к бессмертному, довольно ухмыляясь, словно ни капли не сомневался в его выборе. — О, я тебе еще много чего покажу! — воодушевленно пообещал он и вдруг легким щелчком пальцев отправил в Байи крохотный зеленый огонек. Тот даже не дернулся — без колебаний впустил светлячок, который, не встретив сопротивления ци, словно впитался в его собственный огонек и остался ровно гореть где-то под сердцем, наполняя тело родным теплом. — Ну и что это было? — поинтересовался бессмертный, вопросительно вздернув бровь. Уголки губ дрогнули в одобрительной улыбке, Локи лукаво сверкнул глазами. — Пусть каждая тварь в Девяти мирах знает, чей ты ученик, — как-то очень весомо пообещал он и, призывно махнув рукой, направился прочь от леса. — А мои ученики неприкосновенны, — донеслось до Байи напоследок. Он растерянно коснулся груди, там, где горел огонек, наполняя молодое бессмертное тело теплом и жизнью, губы тронула благодарная улыбка. Байи покачал головой и с понимающим смешком направился вслед за тем, кого сам нарек в этой жизни учителем. Впервые он был по-настоящему рад той безжалостной череде случайностей и потерь, которые привели его к Локи. Судьба наконец повернулась к нему лицом, и это лицо оказалось его собственным.