Говновоз

Сорок лет как под наркозом. Моя жизнь пролетела, будто я наблюдал её со стороны, сквозь мутное стекло. Когда-то я думал стать шофёром или таксистом, мечтал уехать на Запад, где светлые дороги и красивые машины, где люди улыбаются, а их улицы блестят чистотой. Казалось бы, это было достижимо. Но реальность оказалась другой. Уже четыре десятка лет я — говновоз. Вместо сверкающих автобанов — старый, дребезжащий ЗИЛ и вечные выгребные ямы. Вместо свободы — невообразимая вонь, которая въелась в кожу, словно это навсегда. Когда я только начинал, я был крепким, закалённым и плечистым, словно атлет. Родители говорили, что мне бы в спорт пойти, а не по улицам ездить на этой машине. Может, они были правы. Но жизнь распорядилась по-своему, и вместо спортивных залов я оказался в этой липкой, смердящей реальности. Вместо адреналина побед — я победитель в борьбе с их отходами. Сегодняшний день начался, как и многие до него. Три сотенных бумажки за рейс, который никому больше не нужен. Для нас это не вопрос денег. Это вопрос долга. Звонок на таксофон — вызов. Старый, ржавый таксофон в каком-то убитом районе. Полки в магазинах пусты, есть нечего, но люди, как назло, продолжают срать с какой-то невероятной скоростью. Может, если бы они ели меньше, и отходов было бы меньше, но, как ни странно, кажется, что откуда-то только прибавляется. Мы с Петровичем подрулили к месту, где воздух густел от вони, как будто сам город уже дышать не мог. Вонь стояла такая, что глаза резало. Всё как всегда. Шланг на месте, насос готов. Петрович, как всегда, спокойный, хотя это спокойствие скрывало усталость, которую я видел в нём давно. Может, он, как и я, уже давно махнул рукой на жизнь. — Петрович, врубай насос! — крикнул я сквозь шум машины. Насос загудел, и мерзкая жидкость потекла в нашу сторону, заполняя резервуар. Я наблюдал, как отходы города исчезают, но это был только временный результат. Плевать, что мы очищаем их сегодня, завтра будет точно так же. — Давай сильнее! Это не отмыть слабым напором! — бросил я Петровичу. Мы привыкли делать всё качественно. Если уж вытаскивать людей из дерьма, так по полной. После таксофона нас ждал последний вызов на сегодня. Казалось бы, ещё один рутинный выезд, но Петрович молчалив, а я не мог отделаться от странного предчувствия. Что-то было не так. Мы ехали по дороге, а за окном растягивались унылые, грязные дома. Окраина города. Вонь разложения и мусора словно шла впереди нас, прокладывая дорогу туда, куда никто не хочет приезжать. Мы здесь частые гости. Никто не обращает на нас внимания, пока не становится слишком поздно. Когда мы прибыли на место, даже для нас, видавших всякое, это было зрелище. Многочисленные кучи отходов, запах тухлой еды и разложившегося мусора смешались в один смердящий коктейль. Жители квартала давно махнули рукой на чистоту, видимо, решив, что можно оставить всё как есть. Петрович осмотрелся и поморщился. Я никогда не видел, чтобы его что-то так сильно вывело из себя. Сдвинув брови, он сказал: — Ёксель-моксель, сколько "пластелина!" — это был один из немногих моментов, когда даже закалённые годами работы профессионалы могли ощутить всю безнадёжность своей задачи. Мы приступили к работе. Шланги подсоединены, насос загудел. Всё шло как обычно. Монотонно, вонюче, липко. Всё это уже не имело для нас значения. Я сосредоточился на работе, стараясь не думать о том, сколько лет мы ещё будем таскать на себе весь этот мусор. Но что-то пошло не так. Петрович вдруг замер. Лицо его побледнело. — Петрович, осторожно, здесь склизко! — успел крикнуть я, но уже было поздно. Сражённый смрадом, он потерял равновесие и упал в яму. Всё произошло так быстро, что я даже не успел понять, что случилось. Он был рядом со мной все эти годы, но в тот момент я ничего не мог для него сделать. После того, как его тело вытянули, я долго стоял рядом с машиной. Половину своей жизни мы провели бок о бок, и я знал его только как Петровича. Теперь его нет, и я даже не могу вспомнить его имя. Мы прожили столько лет вместе, и я не запомнил самой важной детали. Что может быть более трагичным? И вот я стою среди этих выгребных ям, на задворках города, среди отходов. Тридцать лет прошло как один долгий день. Нас не видят, нас не ценят, нас не благодарят. Мы спасаем их от их же отходов, но никто никогда не признает нас героями. Мы, как призраки, существуем только в моменты, когда город захлёбывается в собственной вони. Но это наш удел. И как бы мне ни хотелось уйти, покончить с этим всем, я знаю, что завтра снова выйду на работу. Снова включу насос. Снова буду вытаскивать этот город из дерьма.