Не одолеть ту жизнь прыжком,
Адепту отчуждённости лихой,
Лишь мчась в неведомое напролом,
Гнать царства злой мо́рок долой.
Я разве крови королевской?
Иль я же дряхлый свинопас?
Была судьба со мною резкой,
Но мой огонь — он не погас.
Во мне немного от невежды,
Что раздора семя посадил,
Но вояки пламя подаёт надежды,
И долю свою я подавно решил.
И образ, сотканный с тумана,
Он разошёлся в пух и прах,
И был он выдохом дурмана,
Воплощённого в чужих грехах.
И лютоволк тому свидетель,
Что Винтерфелл не дом, ни разу,
Зима не здесь мне благодетель,
Стена будет приятней глазу.
Плечи геройски расправив,
Я устремлюсь в снега и вьюги,
Туда, куда меня мой долг направив,
Выдаст в лапы Зимы зверюги.
Холод кусался, жалил пчелой,
Дядя в молчании топил все ответы,
Но я не Старк, мне не впервой,
Что мои слова в глушь для всех одеты.
Там, за спиной — чуждо мне, чуждо!
В гобеленах и фраках, безмолвии надменном,
Кольчуги и латы — это ль неужто,
Я полюблю в буране драгоценном?
Там, где Пипа громкий хохот,
И Гренна брань по морозу вьётся,
На волю отрады юношеской грохот,
Из королевского снобизма рвётся.
В сонме той ветвистых дорог,
Что мне на жизнь так бойко перепали,
Встал я за доли своей тёмный порог,
И сотни неизбранных истин вмиг замолчали.