Человек без лица

Рене осознаëт себя в центре зеркального зала. Точно: давняя мечта Людовика, о которой он вдохновенно рассказывал ей много лет назад, наконец воплотилась в реальность. Чудесные стëкла были задуманы, чтобы прославлять величие короля — но в каждом из сотен и тысяч зеркал Рене видит себя. Отражения улыбаются и подмигивают ей, манят заглянуть туда, где её образ многократно повторяется, будто сразу несколько Рене выстроились в ряд. Самопровозглашённая королева. Жена короля, мать его детей — пусть злые языки и шепчутся, что этот брак ничего не значит, а дети эти — бастарды. Никто не посмеет больше поставить под сомнение её влияние. По правде говоря, это и делать-то некому. Тем не менее, Рене не понимает, почему выглядит настолько молодо. Она так свежа и изящна, словно ей не минуло более двадцати пяти. Зеркало льстит ей? Рене бросает взгляд на свои руки, на которые не производили видимого эффекта даже самые чудодейственные притирания — и те оказываются идеально гладкими и мягкими. И самое тело её, познавшее не одну тяжëлую беременность, ощущается непривычно лëгким. Что за колдовство? Времена охоты на ведьм давно миновали, но не обвинят ли Рене в том, что она вернула себе молодость магическими средствами? Завидев у входа в зал короля — точнее, предугадав его появление по тому, как с поклонами расступаются перед ним придворные, — Рене дивится и успокаивается одновременно. Людовик тоже выглядит странно юным — будто стëр с лица морщины, как театральный грим, и сбросил десятка два ливров. Будто снял костюм какого-нибудь Сганареля — подобно Мольеру, давно попавшему в королевскую немилость, а потом и почившему вечным сном. Да и волосы кажутся настоящими, а не париком… Наклеив на лицо традиционную подобострастную улыбку, Рене подплывает к королю. Он кружит её в танце — вновь подозрительно ловко и проворно для человека с травмированной ногой. Когда-то Людовик был известен как превосходный танцор… — Без вас, любовь моя, я не смог бы претворить в жизнь свои мечты. — Я рада служить вам, Ваше Величество, — улыбается Рене ещё шире. Единственный законный наследник, сын безвременно ушедшей Марии-Терезии, пробегает мимо них с хохотом, успевая дëрнуть Рене за подол пышной юбки. Почему он выглядит заметно младше, чем она его помнит: вместо рослого парня — мальчик лет десяти? Рене уже перестаëт удивляться: она так устала за эти годы, что ей безразлично, сон ли это или рай. Только от чего она могла умереть? Её всё же отравили? Умереть без причастия и исповеди — очень скверно… задумавшись, Рене едва не наступает Людовику на ногу, но тот со смехом уворачивается. — Что случилось с вашей грацией, моя Аврора? — Меня ослепил ваш солнечный блеск, мой Аполлон, — королю следует говорить то, что ему приятно слышать. Рене оглядывается по сторонам: принц Филипп со своей свитой, министры, Жак-Бенинь… Не грешно ли главному проповеднику присутствовать на этом мероприятии? Он не танцует, лишь стоит в углу, сияя, как начищенный луидор, и всё же… У всех на лицах застыли ослепительные улыбки, вторящие улыбке Рене. Словно они и сами — её отражение. Шаловливое настроение внезапно овладевает ею. Придвигаясь к Людовику, она осведомляется соблазнительным шëпотом: — Желаете знать, что будет с нами через пять лет? Какое счастье, что поблизости нет де Ла-Рени! Не ровëн час, сжëг бы её на костре, как предсказательницу. Через пять лет Рене должно исполниться сорок четыре года, а королю — пятьдесят один, — вот что известно ей доподлинно. Однако как течëт время в том измерении, где она очутилась, ей неведомо. Почти приникнув губами к уху короля, она описывает ему свою фантазию — сколь откровенную, столь и несбыточную. В ней Людовику не требуется продолжительного спектакля со стороны Рене, чтобы возбудиться — нет, он загорается желанием от одного её лëгкого прикосновения. Каждая их близость в действительности была похожа на очередной акт почитания Его Величества, на выражение своей преданности ему. Неважно, чего хотела Рене и хотела ли — она должна была повиноваться его желаниям. Такой была цена её величия. В реальности он ласкал её — свою фаворитку, свою уже жену — строго в пределах необходимого. Вероятно — исключительно чтобы не доставлять самому себе неудовольствие, беря её насухую. В выдумке Рене король доводит её до исступления, упиваясь её блаженством. Это он служит ей, это она может им повелевать — а не напротив, как это происходило обыкновенно. И наконец, воображаемый король способен продержаться гораздо долее минуты. — Ваша фантазия великолепна, — глаза Людовика загораются так, точно в них отражается пламя сотен свечей. Они танцуют ещё некоторое время — кажется, слишком долгое… не пришла ли пора для нового танца? Словно повинуясь мыслям Рене, музыка мгновенно меняется, и король, учтиво кивнув, размыкает их руки. Он приглашает какую-то пожилую женщину с изрытым оспой лицом. Рене отпускает его с лëгким сердцем: здесь ей тревожиться уж точно не о чем. — Вы подарите мне танец, Ваше Величество? — раздаëтся за спиной чей-то низкий глубокий голос. Не слишком-то вежливо так подкрадываться, но это обращение… Рене гордо расправляет плечи, тем не менее смущëнно потупив взор. — Вы обознались, месье. Незнакомец бархатно смеëтся: — О, я не обознался. Рене наконец поднимает взгляд: на его лице — золотая маска без прорезей. Не видно ли глаз, ни рта — что за оригинал! Правила этикета побуждают её согласиться — к тому же это крамольное «Ваше Величество» не может не льстить. К удивлению Рене, незнакомец движется столь точно и грациозно, будто зрение ему не требуется и вовсе. И всë же что-то с ним не так… только что? Она вглядывается в его лицо и не сдерживает поражëнного вздоха: маска полностью скрывает лишь верхнюю его часть, и рта на нëм не видно и вовсе! «Бывают такие длинные подбородки?» — Рене гоняет в голове утешительную мысль. «Не бывает», — ответ раздаëтся как будто внутри её черепной коробки. Незнакомец рывком сдëргивает маску с лица, и Рене хочет снова охнуть, но давится воздухом. Его лицо — абсолютно гладкое, полностью лишëнное каких-либо черт. Ни морщины, ни родинки, ни щетинки. Рене отводит глаза, тщательно пытаясь игнорировать эту жуткую пустоту. — Что с вами? — на ум приходит самый глупый вопрос, который только можно представить. — Со мной всë прекрасно, — голос безликого человека делается ещё ниже, пробирая до нутра, заползая под кожу. — Чего не скажешь о вас. Хорошо спите по ночам? Рене вспоминает, как в попытках найти лекарство от своих кошмаров готова была разыскивать оказавшихся в опале ведьм и знахарок. — Может быть, я сплю и сейчас, — приходится собрать последние остатки самообладания, чтобы пренебрежительно фыркнуть. — Может быть, и спите, — снисходительно парирует человек без лица. — А может быть, и нет. — Кто вы? — спрашивает Рене каким-то жалким, ломающимся голосом. — О, я могу быть кем угодно! — преувеличенно бодро восклицает неизвестный. Сквозь гладь его лица, словно цветы сквозь почву, прорастают чьи-то глаза, губы, нос… Волосы приобретают карминно-рыжий оттенок. Трансформация продолжается: в них застревают водоросли, а лицо становится зеленоватым и… словно бы кем-то изгрызенным. — Я могу быть вашей первой жертвой, — булькает утопленник, и водоросли сыплются из его рта на роскошный паркет. — Как вы тогда говорили — «я ни о чëм не жалею»? Рене отшатывается, а человек без лица, обретший то самое лицо, снова меняется. Теперь это мадам Скаррон — с опалëнными волосами, с жуткими волдырями, — её сожгли на костре, потому что Рене указала на неё, как на ведьму. — Прекратите ваши нелепые ярмарочные фокусы! — Не смею тягаться с вами — вы ведь несравненно лучше меня в фокусах! Незаметно подсыпать яд в горячий шоколад — какая ловкость рук! Перед Рене предстаëт покойная королева — смуглая кожа уже успела приобрести синюшный оттенок. Только сейчас Рене опасливо оглядывается, точно пойманная с поличным — однако все присутствующие ведут себя так, словно ничего сверхъестественного не происходит. Забыв и о гордости, и о своей не слишком глубокой религиозности, Рене сбивчиво тараторит: — Живущий под кровом Всевышнего под сенью Всемогущего покоится, говорит Господу: прибежище моë и защита моя, бог мой, на которого я упо… Неизвестное существо прерывает её, почти ласково посмеиваясь: — Бог вам не поможет. — Это всë сон, — твëрдо заявляет Рене, стараясь убедить в этом себя. — Уверены? — безликий обращается покойным Александром и протягивает ей нож для писем, покрытый застарелой кровью — то самое орудие убийства. Игнорируя рукоятку, настойчиво тычущуюся в её руку подобно ждущему ласки щенку, Рене делает глубокий вздох и выпаливает: — Это всë в прошлом. Все эти призраки покинут меня. — А поглядите-ка во-он в тот угол, Ваше Величество, — лже-Бонтан вытягивает шею в нужном направлении. Рене следует его примеру и цепенеет. Людовик страстно овладевает той самой безобразной старухой — вколачивается в её тело, придерживая задранные юбки, горячо расцеловывает изуродованное оспой лицо. — Ах, как приятно вспомнить былое! — скрипит старуха. — Мальчик мой, Луи… — Моя милая Като, как же я скучал… Рене вырывает нож у человека без лица и направляется к ним.