Никому тебя не отдам

Мягкое розоватое зарево расстилалось над землёй. Гелиос, изо дня в день пролетавший на своей роскошной золотой колеснице, скрылся вдали, оставив за собой лишь тонкую полосу ярко-оранжевого света на линии горизонта. Первые сумерки не успели сгуститься, нависнув между небом и землёй лёгкой дымкой. Где-то среди деревьев всё ещё поигрывали последние лучи, желающие остаться подольше, окинуть последним взором прекрасный, усеянный цветами сад. Шла первая весна с момента, когда Персефона поневоле покинула родную обитель. Целый год явился для людей кошмаром наяву: многими невиданный ранее снег нехотя отступил лишь к концу мая, а промёрзлые до костей бесплодные поля не удавалось даже толком вспахать. Смертных настиг страшный, унёсший многие жизни голод. Но внезапно на смену морозам пришла такая тёплая и плодородная весна, какой с начала времён не бывало ещё никогда. Каждое посаженное или случайно упавшее и утонувшее в мягкой почве семя на диво быстро пускало корни; исполинские деревья неслыханно быстро возникали из вчерашних ростков, а на ветвях оливы, апельсиновых и мандариновых деревьев и кустарниках кумквата новые цветки распускались одновременно с созреванием ещё не собранных плодов. Посевы взрастали за считанные дни. Природа ликовала, радуя каждую земную тварь своими дарами, словно забыв о сезонах, в которые дóлжно было плодоносить определённым растениям. Каждое деревце, каждый куст ломились от изобилия. Так богиня Деметра радовалась возвращению любимой дочери из холодного царства смерти и уныния, куда не проникал даже самый тонкий и блеклый солнечный луч. Персефона сидела на шелковистой, по-вечернему влажной траве, нежась под порывами тёплого ветерка. Её мягкие белые пальцы искусно сплетали полевые цветы в пышный венок. Светлые, почти прозрачные одеяния то и дело развевались, щекоча бархатную кожу под ними. Лицо её было бледно — румянец оставил выдающиеся девичьи щёки, обрамляемые светлыми локонами с неярким медным отливом. Всё её миловидное юное лицо источало болезненную серость, и только глаза то и дело краснели под, казалось, навеки застывшей на них пеленой слёз. Но ни одной слезинке богиня не позволяла скатиться по щеке, и целый день перед матерью старательно растягивала губы в улыбке. Должно быть, Деметра всё равно чувствовала её затаённую, щемящую печаль, потому и не стала донимать вопросами о жизни в Подземном Царстве. Теперь, оставшись наедине с собой, Персефона могла не притворяться. И всё же она дала себе слово: что бы ни случилось, не плакать и не ударяться в бесконечную жалость к себе. В груди встал жгучий ком. С самого утра она пыталась отвлекаться от тяжёлых мыслей, но теперь, на фоне вечерней прохлады, явственнее всего стало ощущаться жжение под струящейся тканью платья. На самом деле, конечно же, там ничего не жгло, но отчего-то тонкая серебряная цепь, на которой болталось изящное кольцо с крупным гранатом — мучительное напоминание об обители смерти — тянула к земле и чувствовалась на коже как раскалённый металл. Вдруг, небосвод точно заволокло огромной грозовой тучей. Прижав ладонь к груди, Персефона вскинула голову, силясь разглядеть хоть что-нибудь во внезапно возникшем полумраке. Глаза всё никак не могли привыкнуть к темноте. Маленькая, хрупкая ладонь сжала стебель белого цветка, намотав его на указательный палец. Вдали за деревьями пробежала тень — заметив её краем глаза, Персефона ахнула, но, резко переведя взгляд в сторону небольшого пролеска, не увидела там ничего. Может, ей только показалось, что когда это произошло, в той же стороне послышался хруст сухих ветвей. На миг всё стихло — не было слышно ни позднего пения птиц, ни стрёкота сверчков, ни перешёптывания листьев. Воздух сгустился. Осталась лишь вязкая полутьма и внезапно накативший, пленивший всё вокруг холодок. Напряжённое ожидание длилось недолго. Прямо за спиной юной богини раздался такой грохот, будто земля разверзлась, раскололась надвое под ударом молнии Зевса. Только это была не молния — вместо вспышки света вспыхнула тень, на мгновение окрасив сад в чёрный. А уже в следующий миг на тонкой талии змеёй сплелись сильные руки. — Аид! — резко развернувшись в чужих объятиях вскрикнула Персефона, по-прежнему сидя на коленях и едва не шипя в попытке заглушить собственный возглас. Лицо бога смерти озарил хищный оскал. — Ты напугал меня! — она шутливо хлопнула того по плечу, строго сдвинув к переносице аккуратные бровки. — Извини, душа моя, не смог удержаться, — с этими словами Аид подскочил на ноги, увлекая за собой супругу, сгрёб её в охапку и принялся кружить. Сад залился сладким звуком мелодичного смеха. Когда босые ноги Персефоны коснулись прохладной травы, та обняла мужа за плечи, впиваясь в на диво податливые губы. С неприкрытым удовольствием она почувствовала, как расслабляется, плавясь под её прикосновениями крепкое тело. — Разве тебе можно здесь быть? — оторвавшись, чтобы перевести дыхание опомнилась она. — Я бы посмотрел на то, как Деметра мне запретит, — с вызовом вскинул брови Аид. — Любимый, прошу.. — опустила глаза Персефона, — давай без разборок. — Уговор не позволяет мне забирать тебя домой до наступления осени, но мы не оговаривали, что я вообще не могу тебя видеть в это время. Богиня ответила долгим, серьёзным взглядом. — ..Но я сделаю всё, чтобы не попасться на глаза моей дорожайшей сестрице, разумеется, — тёмная голова покорно опустилась в кивке. Рука Персефоны сжалась на ладони мужа, и та мягко опустилась наземь, приглашая Аида сесть рядом. Устроившись на душистом травяном ковре, он задумчиво протянул пальцы к полузакрывшейся ромашке. Но едва лепесток почувствовал лёгкое, почти невесомое касание, как край его иссох и почернел. Аид тут же отдёрнул руку от цветка, но было уже поздно: от одного единственного лепестка смерть перекинулась на соседние, вскоре добравшись до сердцевины и испив из неё жизнь до последней капли. Сухое растение понурило голову, стебель его обмяк, точно из него высосали все соки. Под порывом ветра ромашка наконец надломилась и пала, не выдержав неравной борьбы со смертью. Наблюдавшая за тем Персефона бережно подняла цветок, взяв его в ладони, нежно скользнула по крошащимся в руке лепесткам подушечками пальцев и вставила стебель в недоплетённый венок. После, богиня взяла венок в руки и стала срывать новые и новые цветы, заканчивая своё прелестное творение. — Прости, я не хотел.. — виновато почти что прошептал Аид. — Не страшно, — пухлые ярко-розовые губы тронула улыбка, — Она получит вторую жизнь в этом венце. Бог смерти счастливо улыбнулся в ответ, на всякий случай сложив руки на широкой груди. — Скажи лучше.. Как там Цербер? — Ох.. — вздохнул Аид, — я пытался поначалу гнать его из спальни, но он всё приходит и спит, положив головы на твою половину кровати. Сейчас вот чуть за мной не увязался. Я уже махнул рукой, понимаю ведь.. На глаза богини вновь навернулись слёзы, и она упрямо прикусила губу, не давая себе расплакаться. — Не переживай, родная, ты и не заметишь, как полгода пройдут. — Они ведь.. — с коротким всхлипом сбивчиво проговорила Персефона, — Мама обратилась к Гере. Она ищет способ расторгнуть наш брак. В чёрных глазах вспыхнул огонёк ярости, но бог удержался от всплеска гнева: — Брак заключил Зевс, а не Гера. Она не в праве нас разлучить. — Но ведь она царица богов, — произнесла Персефона, обречённо добавив, — и его жена. Что если Гера убедит отца нас развести? — И пусть. Я не прочь жениться на тебе снова, — обвив талию жены руками и заглянув в её напуганное лицо заключил Аид. Богиня внимательно изучала взором одежды супруга. В её глазах всё ещё отражалось сомнение. — Вот что, любовь моя, — приложив руку к сердцу, заверил владыка Царства Мёртвых, — я никому тебя не отдам, что бы ни случилось. И пусть моя клятва будет нерушима, покуда не кончится само время. Стиснув его в объятиях, Персефона дала волю слезам. А собравшись с силами, подняла готовый венок и украсила им голову любимого. Цветы, что коснулись угольно-чёрных волос, тут же стали увядать, но, не успел венец иссохнуть и почернеть, как каждая травинка и каждый бутон вновь наполнились жизнью, точно в них вдохнули энергию. Даже та мёртвая ромашка ожила, сделавшись краше прежнего. Персефона знала, что стоит Аиду вернуться в их владения, её силы не смогут больше поддерживать красоту венка, но так же она знала, что сухоцветы хранятся долго и несомненно только подчеркнут точёное, по-мужски красивое лицо самого прекрасного из богов.