folie à deux
1994
Fleur
Ее впервые хвалит учитель. Буднично и словно невзначай, он бросает ей вслед: «Эта точно добьется своего». Флёр долго прокручивает в мыслях его слова, переворачивает их, повторяет по слогам и читает нараспев эту мантру. Она. Точно. Добьется. Не то чтобы ее не ценили по достоинству. И не то чтобы она редко слышала лесть. Но в Шармбатоне комплименты приветливы и привычны, там каждая девочка — золотая, серебряная, и неизменно с французским акцентом. А вот в Хогвартсе одобрение Флёр получает нечасто. Крайне редко, если быть честной с собой. Учитель, как назло, непригляден. Да и весь этот замок, с его пропащими коридорами и суматошными, будто живыми лестницами, с паутиной под потолками и покрытой зеленоватой пленкой времени каменной кладкой, вызывает у Флёр отвращение. Отсюда бы сбежать, да в винодельню на западе Бордо, и никогда больше не вспоминать о Черном озере и мрачных лабиринтах Хогвартса. И Флёр тут холодно и непривычно. Здесь нет кристальной чистоты воды, и воздух пахнет магией и пылью. А где-то по углам ютятся призраки, которым слишком тесно в дни Турнира. Но это все — проблемы завтрашнего дня. Флёр тихо шепчет в сложенные лодочкой ладони и молится за право победить в игре.Bartemius
Привет, дорогая. Меня зовут Барти. Бартемиус, Бартоломью, Вартимей. Ты, в общем-то, можешь называть меня как угодно, — я подстроюсь, приму любую форму, я стану отражением в разбитом зеркале, синонимом и эхом. Исповедоваться, правда, мне не особо к лицу. С другой стороны, выхода-то и нет. Наверное, его никогда и не существовало, — я был приговорен с рождения. Носил на коже незримую печать порока, которую, однако, оказалось нетрудно разглядеть. Но буду честен — с тобой мне хочется стереть это клеймо, вытравить его с кожи кислотой и щелочью, я бы продал весь мир за право обладать непорочной и светлой душой. Потому что лишь так мы могли бы быть вместе. Да, наверное, только так. Я боюсь запятнать твое сердце, знаешь ли. Страшусь оставить чернильные следы на тонких запястьях, на бедрах; мне горестно от одной лишь мысли о том, что твое хрупкое тело сохранит память о моих прикосновениях. Мне не приблизиться к тебе ни на шаг. Тем более, в этом ужасном обличии. И потому я пишу, дорогая Флёр. Мараю чернилами лист. Ты прочти, если сможешь, потом эти записи. Пусть хоть что-то останется от меня.Fleur
У Флёр день расписан до мелочей: подъем, пробежка и обязательная тренировка. Без должных усилий сохранить изящность форм не поможет ни магия, ни зачарованная кровь. Флёр знает, какой она должна предстать перед миром. Идеальной. Ей уже сотню раз хотелось послать все как можно дальше. Мерный ритм ее жизни вступает в извечные споры с горячим нравом. Но Флёр несется вдоль замковых стен, Флёр знает — для победы в Турнире недостаточно одной лишь веры. Она должна постоянно подводить себя к пределу, приближаться к грани, но не перешагивать ее; Флёр должна быть выше и лучше, но не других учеников, а себя, какой она была еще вчера. Чемпионат занимает все ее мысли. Для начала нужно, чтобы ее избрали. Говорят, кубок называет имена лишь самых сильных и смелых, а уж эти-то качества Флёр возвела в абсолют. Значит, беспокоиться не о чем. Останутся только задания — изматывающая безумная гонка, в которой Флёр обязана финишировать первой. На востоке занимается солнце. А на дальнем холме виднеется фигура в плаще. Мужская, но больше отсюда и не разглядеть, — Флёр думает о том, кому еще не спится в этот ранний час. На мгновение Флёр кажется, будто бы волшебник, стоящий там, неотрывно наблюдает за ее движениями. Наверное, она просто слишком сильно устала.Bartemius
Я впервые узнал, что отец изменяет матери, когда мне было шесть. Простая арифметика, дорогая Флёр. Не могу сказать, что мои идеалы рухнули в одночасье, но до того времени отца я боготворил. Его уважали, должно быть, все, кто был вхож в наш дом, ему кланялись на улицах Косого переулка, а я лишь держал его за руку и задирал голову, чтобы насладиться снисходительной улыбкой, обращенной к прохожим. Я чувствовал себя защищенным рядом с ним. Не помню, где была мать в тот вечер. Может, упорхнула с подругами на светский раут или плакала, запершись в своей комнате, — сколько я себя знаю, с отцом они всегда спали в разных кроватях, — или же наслаждалась тишиной в саду, полном желтых цветов. Девушка — она была, кстати, лишь немногим старше тебя, — проскользнула в наш особняк на закате. Она смеялась над шутками отца громче, чем те того заслуживали. Прекрасная незнакомка. Мать, наверное, обо всем догадалась сразу. А я томился, пытаясь спасти ее от правды. Непосильная ноша для ребенка — стараться сохранить брак людей, давно ставших друг другу чужими. Как думаешь, именно тогда я возненавидел отца впервые?Fleur
— О чем задумалась, ma fille? Мадам Максим подходит незаметно — кто бы сказал, что столь дородная дама способна передвигаться бесшумно? Широкая ладонь опускается на плечо Флёр, и это словно намек, что отвечать стоит без толики лжи. — О Турнире, мадам, — Флёр силится отвести взгляд. — И только о нем? — лукавая улыбка играет на губах мадам Максим. Чувство, что за ней следят, который день не покидает Флёр. Она оглядывает столы: по правую руку от нее сидит Габриэль, напротив — извечная троица гриффиндорских друзей, позади — претенденты из Дурмстранга. И никого, кто мог сойти бы за тайного наблюдателя. — Тебя что-то беспокоит, Флёр? — мадам Максим смотрит на нее со всей заботой, на которую у той только хватает сил, будто надеясь прочитать подсказку на лице ученицы. — Нет, мадам. Я полностью сосредоточена на своей миссии. — Мадам? — К беседе присоединяется третий участник. Тот самый учитель, что одарил похвалой Флёр. Теперь она знает его имя — Аластор Грюм. Мракоборец. — Ваша девочка далеко пойдет, — Грюм кивает на нее. И снова неожиданная лесть.Bartemius
Мне не хочется быть похожим на отца, но вот ведь незадача — нас связывает одно и то же имя. Мерзкое имя, высеченное на скрижалях Министерства Магии, имя, которое должно было войти в историю, имя, что навеки привязало ко мне кличку «младший». Спасибо, что не «второй», — от этого ярлыка мне было бы не отмыться. Мне так жаль, моя милая, трепетная Флёр. Я искренне скорблю о том, что тебе предстоит узнать. Но лишь пред тобой я наг и слеп, гол и немощен, пред тобой я стою на коленях, нежась в своей одержимости. Я остановился на первой измене отца. А вот он — нет. Вереницы стройных и тонких, точно лани, девушек зачастили в наше поместье. Дни сменялись ночами, высокие дамы в обтягивающих платьях — невинными нимфами, депрессия матери — беспросветным пьянством. А я? Я выживал. Мы были богаты, да. Но не моралью и нравственностью, а счетом в Гринготтсе. Только Хогвартс помог мне уцелеть. Представляешь, я искренне верил, что попаду прямиком в лапы льва! Мечтал об этом по ночам, улыбаясь в подушку, думал, как было бы здорово поднимать волшебную палочку под флагом цвета крови и золота. Не срослось. Я угодил в раззявленную пасть змеи. Скажу честно: доверять головным уборам определение судеб юных волшебников — так себе затея. Для меня все должно было сложиться иначе. Представь, если бы я учился на одном факультете вместе с Джеймсом Поттером? Он мог бы стать мне старшим братом, верным товарищем и проводником; я помню, как он обучал магии первогодок, хотя сам едва постиг ее азы, как он заступался за слабых, не жалея ни себя, ни своего времени, хотя знал — точно знал! — что времени у него почти не осталось… Стыдно признаться, но я всегда был очарован Мародерами. Их удалью и лихвой, тем, как легко им сходили с рук любые шалости! Знаешь, а ведь Римус Люпин мог бы облаять самого директора, а Питер Петтигрю — о, тот бы и вовсе сумел обвести вокруг хвоста строжайших учителей, — и никто бы не сказал ни слова! Чего уж говорить о Сириусе Блэке. Но я довольствовался тем, что осталось. Жалкими крохами, объедками с чужого стола. Наверное, это неплохо закалило мой дух: будь ты хоть самым хитрым и ловким, но в кубке школы награду все равно получит другой. Так что первого места мне было не видать. Но я боролся, знаешь, дорогая Флёр, я учился и рос, прикладывал усилия, жертвовал сном, я превозмогал свою боль, что зарождалась в запястьях от взмахов палочки, и раз за разом оттачивал мастерство. А на третьем году обучения мне довелось открыть для себя темные искусства. Магию, что формировалась в жерлах вулканов и низверглась потоками огненной лавы на землю. Магию столь же древнюю, как сам мир, и столь же порочную. Я искал утешение в мрачной силе. Надеялся, что с ее помощью обрету вновь отца. И друзей, которые не были мне уготованы. Запретная секция стала для меня вторым домом. И давай без прикрас: поднимать мертвых — не такая уж простая задача. Как минимум, за неимением материала. Правда, спустя годы я научился разрешать и эту проблему. Но лучше всего мне давались иллюзии! Многовековые чары, — вроде тех, что породили боггарта. Ты и сама однажды поймешь, моя юная, дивная Флёр, как хорош я в мастерстве обмана. Я обещаю отвести тебя во вселенную грез. Дай мне только наслать этот морок.Fleur
Флёр бежит. В этом, в общем-то, нет ничего необычного, — Флёр занимается спортом каждый день, — но сегодня она мчится с особенным упоением, будто за ней кто—то гонится. Холодный ветер бьет оплеухами по щекам, а еще забирается под толстовку, ветер уносит с собой аромат духов Флёр, ветер колышет кроны деревьев Запретного леса; она и сама бы хотела стать ветром — ледяным норд-остом, северным злым бореем. И летать себе над миром, не подчиняясь никому и никогда, наперекор всем правилам и нормам. Но Флёр только и может, что скитаться по земле. Она мечтает избавиться от мыслей, но слишком часто вспоминает взор преподавателя. Его стеклянный глаз, вращающийся на орбите искусственной планетой искусственной Вселенной. А еще у учителя, наверное, вечно сохнут губы — его язык постоянно сбегает из-под стражи зубов, чтобы пройтись по ним. Он ей неприятен, этот Аластор Грюм. За то, что страшен, как шотландский пятиног, и груб. А еще жесток — о, он наверняка жесток, ведь будь он добр, то не прожил бы с такой профессией и пары лет. Но за все время ее пребывания в Хогвартсе лишь он смог оценить волю Флёр по достоинству. Может, она недостаточно хороша для того, чтобы ее заметили другие? Флёр практически добралась до замка. Взгляд, направленный ей в спину, ощущается почти что физически.Bartemius
Моя юная Флёр, мне снятся дурные сны. В них я то тону, то плыву, то пересекаю выжженную солнцем пустыню, а иногда — представляешь! — и вовсе скитаюсь по лесу. Но неизменно одно: я ищу тебя. В сотнях прохожих, в силуэтах и тайных знаках. А тебя нет. Тебя, кроткая Флёр, никогда не существовало. Мне хочется выть на луну, как треклятому оборотню, когда я понимаю, что ты — всего лишь мираж. Фантом, коим я сам себя наградил. Но не будем о грустном! Наш удел — веселье и счастье. Я приношу людям радость, кстати. Правда, они это редко ценят. На чем мы остановились, мой нежный цветок? Кажется, это был третий курс. Я все чаще стал прибегать к проклятиям. Не в открытую, нет, но исподтишка, украдкой и втихомолку. Ты ведь помнишь, что этому я научился у Мародеров? Так давай считать, что то, кем я стал, — целиком и полностью вина Джеймса Поттера! Ну, и немного моего отца. Они и лишь они здесь преступники. Пожалуй, Визенгамот потерпел неудачу, когда не смог заключить их в цепи! А еще мне в те времена нравилось гулять по Лютному переулку. Заходить в невзрачные обветшалые лавочки, где стены увешаны дьявольскими портретами, а стеллажи, доверху забитые артефактами и амулетами, уходят к потолку. Там были склянки с морфием, с сушеными жабьими лапками, мутноватые растворы и мумифицированные останки животных. Благо, в деньгах на эти шалости я не был стеснен — отец раскошеливался, щедрой рукой ссыпая мелочь в мои карманы. Да что те медяки — я мог позволить себе скупить всю улицу! Наверное, там я и повстречал тех, кого моя мать позже назовет “плохой компанией”. Лощеные джентльмены в строгих костюмах, сопровождаемые дамами в вечерних платьях. Одного я узнал сразу: в твидовом пиджаке с идеально отглаженными лацканами, со значком Министерства Магии и выражением вселенской тоски на лице из забытого Мерлином бара выходил Абраксас Малфой. Порой он заглядывал на пару глотков огневиски к моему отцу. За ним по пятам следовали трое — верные приспешники, служащие не Малфою, но кому—то куда более властному. Темному Лорду. На тот момент о нем уже начали шептаться старухи из окрестных домов. Темная энергия — воля, могущество и сила — едва ли не отбросила меня на тротуар, стоило Тому Реддлу показался на горизонте. Такая уж у него аура. Ты должна понять меня, ненаглядная Флёр. В ту секунду, когда я впервые встретился с Реддлом взглядом, моя судьба оказалась в его руках. Я принес ему клятву в верности, когда мы даже не были знакомы. И потому сейчас я просто обязан помочь возродить своего Повелителя.Fleur
Она подбирается к Кубку. Обманывать — совсем не в духе Флёр. Поэтому она планирует взглянуть на реликвию лишь одним глазком, притаясь за колонной. Может, чуть-чуть поколдовать — просто проверить чары. Тем более, ей наконец-то удалось избавиться от Габриэль. Нет, Флёр, конечно, действительно привязана к сестре, но порой то, как младшая следует за ней по пятам, действует на нервы. А что, если… Шорох. В дальнем углу зала кто-то открывает дверь. Инстинкты срабатывают раньше, чем Флёр успевает осознать свои действия. “Прячься”, — шепчет ей интуиция. И Флёр скрывается за ближайшим ограждением. Спиной прижимается к холодному камню — лишь бы ее здесь не увидели, не застали! — и дышит так громко, что чудится, будто бы каждый глоток воздуха выдает ее с головой. Но тайный посетитель, кем бы он ни был, судя по едва слышному шепоту, и сам хочет остаться неузнанным. Набравшись смелости, — а что еще делать? — Флёр выглядывает из своего укрытия. Учитель. Мракоборец. Аластор Грюм. Чертов — простите за этот французский, Флёр слишком много общалась с магловской детворой в пригороде Лиона, — Грозный Глаз! Попеременно оглядываясь, он, опираясь на палку, тяжелой походкой направляется к Кубку Огня. Поношенные одежды не скрывают напряженных мышц; Грюм — как натянутая струна, готовая вот-вот сорваться. Рука тянется к нагрудному карману, откуда тот достает клочок смятой бумаги. Нет! Флёр не позволит ему подтасовать результаты жеребьевки! Она бросается наперерез преподавателю. — Стойте! Грюм теряется, но всего на мгновение, и тут же отправляет записку в огонь. Пламя, довольное подаянием, поглощает листок. А Грозный Глаз разворачивается к Флёр. Вся ее храбрость улетучивается в одночасье. Есть в этом волшебнике что—то страшное — дикое и первобытное, словно он сам до конца не осознает, кем является. — Поганая девчонка! — срывается с обескровленных губ. Флёр в защитном жесте поднимает волшебную палочку. — Я все расскажу вашему директору, месье! И пусть она дрожит, но с пути не отступит. Никто не отберет у Флёр Делакур победу. В два шага он сокращает расстояние между ними и молниеносным рывком выбивает палочку Флёр. Иссушенные мозолистые пальцы смыкаются на ее запястье. Так мягкая и податливая кожа встречается с грубой хваткой. — Ай! Ей больно. И до безумия обидно. Во взгляде Аластора Грюма плещется чистая, неразбавленная ярость. Видимо, он не из тех, кто поощряет дерзость. — Отпустите. Сейчас же, — дергается Флёр. И он… …отпускает. А потом отступает на пару шагов. — Я бросил в Кубок твое имя, глупое ты создание, — бормочет мракоборец.Bartemius
Помнишь, как мы встретились с тобой у Кубка Турнира? Ты была так очаровательна в своей беспомощности, моя юная дерзкая Флёр. Я часто возвращаюсь к тому моменту, проигрываю его, как старую пластинку, снова и снова. Ты будешь смеяться, но это воспоминание я поместил во флакон, запечатал, дабы никто и никогда, кроме меня и тебя, не смог к нему прикоснуться. В жизни не страдал от излишней сентиментальности, — и слезинки не проронил на могиле матери — но рядом с тобой мне хочется быть другим. Правда, сейчас я вынужден продолжить свой рассказ. Пожиратели Смерти. Мелодичное название, не так ли? Однако, я мечтал к ним примкнуть. Не столько из-за нашей первой встречи — то была крупица в море моих убеждений. Но и потому, что нашел союзника. Наконец—то я не был одинок в своей боли. Мне довелось встретить такого же отверженного, как и я. Белую ворону, редкую птицу — исключительного товарища! Нет, мы и раньше учились вместе, но долгое время обходили друг друга стороной. Он страдал каждый день, искупая грехи отцов. Он был непохож на своего брата. Он мечтал о вечной славе. Он был мной, но лишь на год старше. Мой единственный верный друг. Регулус Арктурус Блэк. Мы невзначай столкнулись в коридоре. Регги выронил дневник, измаранный формулами темных заклинаний, а я — украденную из фамильной библиотеки книгу о древних тварях. Наверное, все стало понятно без слов. Я равнялся на Рега. Времена Джеймса Поттера канули в лету, отныне у меня были новые кумиры. У Блэка оказались вполне сносные идеалы, и я быстро начал их разделять. Первое: кровь должна быть чистой. Выскочки-маглорожденные в Хогвартсе ни к чему. Второе: вера в Темного Лорда — слепой. Безотчетной и безответной, как моя любовь к тебе, нежная Флёр. Советы Регулуса я не оспаривал. Он знал, как нам обоим будет лучше.Fleur
— Чемпион Турнира от Шармбатона — Флёр Делакур! Толпа взрывается аплодисментами и криками. У Флёр закладывает уши. Не видя и не слыша ничего, она проходит в дальнюю комнату, где на широком диване уже расположился Виктор Крам. Сильный противник, который, однако, тут же подмигивает Флёр, словно он и не сомневался в том, что будет избран. Флёр аккуратно садится в кресло, расправляя подол длинной юбки. Выдыхать пока рано — все самое трудное впереди. Под овации зала вбегает третий участник. — Я — Седрик Диггори, — тотчас представляется он. Седрик хорош собой. Флёр с ним немного знакома — она уверена, что тот предпочитает жить так, будто бы завтра никогда не станет. Должно быть, в чем-то Диггори прав. Они ждут, наверное, не меньше получаса, прежде чем понимают, что что-то пошло не так. Дверь открывается в четвертый раз. Кажется, в правила закралась ошибка.Bartemius
Прошло пятнадцать лет, а я все продолжаю думать, что мог бы спасти Регулуса. Надо гнать подальше подобные мысли. Наши дороги все равно бы разошлись. В любом случае, Хогвартс я заканчивал уже без него. Меня ждало будущее на ковровой дорожке, выстланной отцом: стажировка в Министерстве, изысканные балы, высокое положение в обществе и неизбежный успех. Но знаешь, я не собирался принимать подачек от этого жалкого неудачника! Всю свою жизнь он только и делал, что прогибался под других, извивался и юлил; отец способен был лишь на то, чтобы знать свое место в кругу таких же трусов и подхалимов. Он жил ограниченно, не понимая и не стараясь понять суть волшебства, точно узколобый магл. Едва отгремели залпы над школой, я отправился к Тому Реддлу. О Темном Лорде тогда говорил едва ли не каждый. Его боялись так, как опасаются стихии — необузданной природной силы, что приходит, когда ей вздумается, и сметает все на своем пути. Том Реддл был катаклизмом, неизменной карой за грехи магического мира, за все его проступки. Меня поначалу он не воспринял всерьез. Ухмылялся, растягивая в широкой улыбке губы, отвлекался, намекая, что мне здесь не место. Барти Крауч был для него слишком юн. Пожалуй, чуть позже отец сделал мне первое и единственное одолжение. Он восстал против армии Реддла, издав свои глупые законы. Кто бы мог подумать, что в столь слабовольной душе найдется место для решительного шага. Хотя, подозреваю, он сделал это лишь для того, чтобы выслужиться перед министром Минчумом. Тогда-то я и стал важной фигурой на шахматной доске игры во власть. Сам Темный Лорд призвал меня к ответу. Я шпионил. Помнишь, в одном из писем я рассказал тебе об искусстве иллюзий? О том, как ювелирно я владею магией обмана? Бесплотный, как туман, как древний дух, я пролетал над улицами города, ища неверных. Но основная миссия была в другом: мне следовало слушать то, что говорит отец. Что замышляет под покровом ночи, планируя помочь сопротивлению. Мне доводилось прятаться за ширмами, скрываться в зеркалах. О, сколько же дерьма я выслушал в то время! Не бойся, дорогая Флёр, волшебников, что чинят зло. Пожалуй, опасайся тех, кто делано пытается ему препятствовать.Fleur
Флёр смеется. Алкоголь приятно туманит разум. Она танцует плавно, не спеша, ловя на себе десятки восторженных взглядов. Флёр кружится в немыслимых па, но ведет ее не отточенная годами практика, а сама музыка, посланная с небес. Эти звуки отличны от тех, что царят в комнате; мелодия из детства, которую любила напевать у колыбели ее мама. …il pleut, il pleut Bergère rentre tes blancs moutons… В гостиной Гриффиндора, где они собрались праздновать начало Турнира, невыносимо душно; Флёр чувствует, как капельки пота стекают по шее, устремляясь к ложбинке груди. Тыльной стороной ладони она проводит по лбу, чтобы смахнуть испарину, но так умело вплетает это движение в танец, что где-то на периферии разом стонут несколько парней. Наивные юнцы. Флёр не пошла бы с ними даже под угрозой смертной казни. Юбка взмывает вверх, Флёр ловит непослушную ткань, приминает ее пальцами, но руки уже наливаются свинцом, — пожалуй, ей стоит заканчивать с вином. Хотя порой так приятно отпустить все заботы. Она вновь заходится счастливым смехом. Знает ведь, что улыбка ее — как мощный афродизиак, как солнце после долгого затмения, и все равно смеется. — Я выйду на свежий воздух, — шепчет она Габриэль. — Хочу проветриться. — Но ты вернешься, чтобы прочитать мне сказку? Ох, Габриэль. По-детски наивная, голубоглазая и смешная. В Габриэль всегда было чуть больше от простого человека, чем от вейлы: пухлые щечки, светлые локоны, вздернутый носик. Флёр же с ранних лет была будто бы вся выточена изо льда, настолько острыми чертами наградила ее природа. Никакого вам пушка на лице и уж точно никаких ямочек из-за улыбки. — Конечно, Эль. Я обязательно вернусь. И Флёр сбегает под вуалью темноты. На улице лишь мерный треск и легкий шум. Сквозь каменные стены замка не доносится ни звука. Походка у Флёр шатающаяся, неровная. Она и сама это чувствует, вот только упорядочить свой шаг не может. Идет, продолжая порхать и вальсировать, перебираясь от одного освещенного участка к другому. А потом и фонари, и выложенная камнем дорожка заканчиваются, уступая место мягкому песку у берега Черного озера. Кажется, Эль просила рассказать ей историю перед сном. У Флёр их не так-то много в запасе. Одна есть, правда, выученная наизусть. La Belle et la Bête. Красавица и чудовище. Полумесяц на миг выходит из—за туч, за ним следуют редкие звезды. Фигура на холме отчетливо видна в лунном сиянии. Флёр сегодня все нипочем. Тем более, по тому, как неизвестный опирается на палку, она уже догадывается, кто это. Эта точно добьется своего… Ваша девочка далеко пойдет… Я бросил в Кубок твое имя… «Какой все—таки добрый этот монстр, — подумала Красавица. — Я уже меньше боюсь его».Bartemius
Мне больно видеть тебя такой, моя ненаглядная Флёр. Изломанной, собранной из осколков, едва уцелевшей в неведомых мне битвах. Я хотел бы встретить тебя раньше, когда ты пела и веселилась, когда наслаждалась восходами где-то на юге Франции. Наверное, там, откуда ты пришла, никогда не бывает дождей, и колосится рожь на бескрайних полях. А может, растет лаванда и горький миндаль. Мне представляется, что ты с рождения вдыхала эти ароматы: парфюм из Грасса, темный шоколад Парижа. Я думаю о том, как холодной осенью ты прогуливалась вдоль набережной Сены. Мне совсем нечего предложить тебе взамен. Разве что ледяной лондонский град, вечную серость и хмурое небо. Но я все чаще возвращаюсь к мысли, что мы могли бы сбежать вместе! Уехать, оставив прошлое на границе, взяв с собой только самое необходимое — нашу любовь да пару старых книг. Ты бы отправилась со мной в странствие, моя дорогая Флёр? Нет, точно нет! Ты обязательно мне откажешь. Бросишь, что я не был искренним, что так и не поведал тебе обо всем. И потому я продолжу писать. Изливать тебе душу на тонких листах. Значит, вернемся к Первой магической войне. Ты помнишь, ведь да, что я довольно стремительно примкнул к армии Темного Лорда? Революционные, анархистские идеи Тома Реддла захватили меня с головой. Я готов был служить, докладывая, шпионя и преследуя. Одних лишь секретов, что я приносил в поместье Малфоев, хватило бы, чтобы задушить в зародыше любые попытки противостоять величию Волан-де-Морта. А что до отца… для него каждый вечер я превращался в любящего сына. Ему было невдомек, чей я посыльный. Барти Крауч-старший искренне верил, что мы наконец—то нашли общий язык. Что я не корю его и ни в чем не виню, что я одумался, как только вырос. Он наслаждался неискренней ложью, которую я скармливал ему вместо приемов пищи. Как там говорят, моя изящная Флёр? “Месть — это блюдо, что подают холодным”? О, поверь, свою вендетту я представил ледяной. Минуло столько времени с тех пор, как мы с отцом играли за одну команду, что любое проявление дружелюбия с моей стороны он считывал, как желание служить Министерству. Это до ужаса смешно — по крайней мере, когда я поделилися сей новостью с Лестрейнджем, тот чуть не подавился ромом, — но папочка добыл мне место в Управлении мракоборцев! Слава Мерлину, довольно быстро они нашли другого кандидата. Догадываешься, кто им был? Ты права, моя дорогая. Грозный, мать его, Глаз. Тогда еще Ал, Аластор, для друзей — Ласти. На пару лет старше меня, чуть ниже, но шире — Ласти предпочитал тренировать мышцы, а не мозги. Медалей в школе не получал, хоть и закончил с отличием, специальные курсы едва отсидел, но был своеволен, самоотвержен и неуязвим. Дрался Ал действительно неплохо, но это все, что я могу о нем сказать. Нет, конечно, я даже не планировал вступать в ряды мракоборцев. Наоборот, открещивался от подобной участи всеми силами. Но то, что мне предпочли какого-то угрюмого и безродного недомерка, повергло меня в ступор! Что ж, годы спустя я смог вернуть Аластору должок. Знаешь, где он сейчас? Сидит, сжавшись от страха, скулит и воет в вечной темнице, что я ему подготовил. Грозный Глаз, то-то же! Наконец-то он получил по заслугам. Стыдно признаться, но отчего-то мне нравится быть в его шкуре. Дамблдор едва ли не бегает за Грюмом по пятам, — за мной, прости мне эту оговорку! — все ждет его одобрения и великих планов по спасению сопляка Поттеров. О, Поттеры. Да, пару лет я неплохо относился к Джеймсу. Но позже он доставил мне слишком много хлопот! Этот Гарри, поверь, он абсолютно такой же, как и его отец, — неужели это проклятие: быть отражением своих родителей? Гарри Поттер. Мальчик, который не переживет Турнира. Кстати, о нем. О пропащем Турнире, конечно, а не о Поттере. Я должен буду вывести тебя из игры, моя сильная Флёр. Не знаю, сможешь ли это пережить. Я вижу, как важна для тебя победа, как ты ставишь на кон все живое, лишь бы достичь своей цели. Ты ведь так печальна из-за этого глупого соревнования? Прости, прости меня, Флёр… Мне известна простая истина. Наградой за победу будет смерть.Fleur
— Каково это — бороться со злом? — кричит Флёр, не надеясь услышать ответ. Учитель сходит с пригорка и осипшим, надрывистым голосом, — точно раскаты грома в тишине, — произносит: — Я не знаю. Флёр пьяна и растеряна. Жизнь сейчас она принимает за шутку. Это завтра ей придется сражаться с драконом, — о новом испытании уже гудит весь Хогвартс — а сегодня она может отдаться на волю бессмысленных бесед. — Разве вы не служили в Министерстве, месье Грюм? Ей страшно рядом с ним. И интересно разгадать, что он за человек. Вот, припадая на левую ногу, опираясь на трость, Аластор Грюм шествует вдоль берега Черного озера, и с каждым шагом расстояние между ним и Флёр все меньше. Она всматривается в сотни шрамов, поселившиеся на его лице, но раз за разом ее взор приковывает мертвый глаз: стекляшка, жалкая пародия на истинное зрение. — Служил. Грюм немногословен. Он замирает, так и не дойдя до Флёр. В сиянии ночного света его волосы кажутся припорошенными пеплом. — Вы следили за мной, месье Грюм? Учитель молчит. Есть в этом молчании что-то неправильное. Да и в их диалоге — тоже. Флёр не привыкла вот так, один на один, беседовать с кем-то, кто настолько старше ее. Безмолвие угнетает. Она отворачивается, понимая, что ничего ей Грюм не расскажет. Темная гладь озера объята легким мерцанием. Флёр наклоняется, подхватывает гладкий камень и с силой бросает его в водоем. От места, где исчезла галька, расходятся круги. Вода — это зеркало. И сейчас оно отражает две фигуры. Флёр Делакур, французской волшебницы, будущей победительницы Турнира, хорошей сестры и примерной дочери, что всю жизнь отыгрывала одной лишь ей известную роль. И статного мужчины в поношенных одеждах. Красивого, без изъянов, с римским профилем и горделивой осанкой. Так непохожего на Аластора Грюма.Bartemius
Я боюсь потерять тебя, Флёр. Потерять, так и не успев обрести. Но я должен поведать это. Иначе мы не будем полностью честны друг с другом. Ты слышала, с каким звуком ломаются кости? О, его ни с чем не спутать, этот резкий обрывистый треск. Раз — и нет пальца на левой руке. Два — неестественно изогнут указательный на правой. Три — изувечена берцовая кость. На “четыре” они обычно начинают говорить. Рассказывать все мерзкие секреты, болтать о том, что было и чего не было, не умолкая. Они готовы запеть, лишь бы пытка прекратилась. Но я продолжаю. Барти Крауч-младший никогда не останавливается на полпути. Слушай, а ты вообще знаешь, как они меня прозвали? Не мастер иллюзий, не трикстер, — а в этом я продолжал быть хорош! — но Костелом. Мерлинов Костелом. Разве я не заслужил более звучное имя? Ведь я так старался следовать всем указам Темного Лорда. Так, давай теперь по-порядку. Карадок Дирборн. Дальний родственник этого мерзкого Диггори. Он просто вышел из дома за выпечкой, напишут в газетах потом. Да, но я-то знаю, что Карадок планировал передать послание вездесущему Дамблдору. Я подкараулил его за углом, прикинувшись добродушным гулякой. А после отправился с ним в путешествие — представляешь, Дирборн не был этому рад! Мы пару раз трансгрессировали, тройку — добирались пешком, и я поддерживал этого недотепу, ибо под заклятием Империус тот едва переставлял свои мерзкие тощие ноги. Ну, а потом мы прибыли в замок. Малфой-мэнор издавна был обителью Пожирателей Смерти. Тело Карадока выбросили, кажется, в овраг. Там был такой, за поместьем, где-то у входа для прислуги. Не помню точно и не думаю, что его когда-нибудь найдут. И кто у нас на очереди? Малышка МакКиннон! И ее жалкий папаша — предатель крови. Надо отметить, я здорово повесился в ту ночь. Тебе бы видеть эту картину, моя маленькая Флёр! Марлин кричала, извиваясь на полу. В ней мало что осталось от волшебницы — все волосы повылезли, а ногти обломались после долгих пыток. О, как я развлекался в этот вечер! Тебе, наверное, и невдомек, что я всегда был центром женского внимания, но полностью безвольная раба — это совсем другое. Марлин была готова целовать мне ступни, лишь бы мы отпустили ее мать. Наивное дитя. Должен признать, что их потом нашли. Трех занимательных кадавров в позах эмбрионов. Но следующий лот — о, Эдгар Боунс! Его сестра Амелия, кстати, до сих пор жива. Досадное упущение, которое я должен исправить. Так вот, наш Эдгар. Милый малый. Хороший противник, тут я снимаю шляпу. Он почти ничегошеньки нам не поведал! Лежал, стиснув зубы, и лишь смотрел на своих родных. Им, кстати, оставалось совсем немного до воссоединения с главой семьи. Так, я насчитал только трех… Но их было гораздо больше, поверь мне на слово, Флёр! Например, братья Пруэтты. Кажется, Фабиан и Гидеон. Не помню, кто из близнецов был кем. Не помню лиц — прости эту оплошность. Ну, явно рыжие. Как и их нищая сестрица. И, значит, сиблинги. Со мной тогда был Долохов. Хочу сказать, он ведает в проклятиях поболее меня. Антонин выворачивал наизнанку их внутренности, он с особенным упоением глядел в застланные болью глаза, наслаждался каждым хрипом и внимательно исследовал реакции: красную пену, валившую изо рта, лопнувшие сосуды в глазницах… Да, Долохов тот еще маньяк. Не удивлюсь, если у него и встает только во время издевательств. А, Мерлин, нет! Прости мой грязный рот! Ты не должна этого слышать, видеть и читать. Моя невинная Флёр. Но по-другому никак. Я должен очиститься. Доркас Медоуз. Ее Темный Лорд убил лично. Не дал мне и минуты, чтобы отточить технику темных чар. Мне их совсем не жаль. Мне жаль себя. Наверное, в те дни я грезил лишь величием. Но кто скажет о том, что юноша вроде меня не должен был участвовать в побоях? Первая магическая война изменила всех нас. Тогда мы потеряли Эвана Розье. Мой друг Эван… Ты так сильно напоминал мне Регулуса Блэка! Ты был хорош в шедеврах волшебства! Ты пел, играл и оставался самым отстраненным. Ты так любил отца… Не своего, но нашего. Повелителя, властелина, Темного Лорда! Я до сих пор ношу траур по тебе, Эван. Мерлин. Я сбиваюсь с мысли, Флёр.Fleur
Флёр одолела дракона. Нельзя сказать, что испытание прошло легко. Способ, который она выбрала, чтобы справиться с валлийским зеленым монстром, донельзя лучше отражает характер самой Флёр. Изящное решение — без лишнего насилия и боевых приемов. Только легкий транс, небольшой гипноз, и вот диковинный зверь нежится в объятиях дремоты. Правда, есть одна загвоздка. Флёр схитрила. Ей помогли. И не кто-нибудь, а сам Аластор Грюм. Это он шепнул на прощание, что ей стоит прибегнуть к чарам сна. Должна ли Флёр сознаться? Пойти к мадам Максим и рассказать про все: про подтасовку с выбором чемпионов Турнира, про хитрости с драконом, про отражение на водной глади? Ведь он совсем не тот, за кого его принимает весь Хогвартс. Ее жизнь впервые похожа на сказку. Красавица встречает заколдованного принца. Может, у Флёр получится снять с Аластора то проклятие, что заперло его в этом ужасном теле? И она вновь увидит импозантного мужчину, который прячется лишь в зеркалах и отблесках в витринах? Флёр нервничает по дороге в замок. Ей хочется ускользнуть, чтобы все для себя разрешить. Благо, укромных уголков в Хогвартсе достаточно. Едва войдя в распахнутые двери, Флёр устремляется к библиотеке — там тихо и практически безлюдно. Правда, один стол все же занят. Гермиона Грейнджер плачет, спрятав лицо в ладонях, а на столе перед ней — видавшие виды выпускные альбомы со школьниками в старомодной форме. И Флёр совсем не думает останавливаться, но взгляд ее цепляется за один из портретов: все та же Гермиона Грейнджер, но на колдографии полувековой давности. — Эй? Гермиона? Грейнджер пугается и закрывает снимки руками. — Уходи, пожалуйста, Флёр. Она бы и ушла. Какое дело Флёр до чужих бед? Но тайна и загадка заставляют Делакур остаться. — Я могу помочь. — Она присаживается рядом с Гермионой и обнимает ту за плечи. — А я никому не могу этого рассказать, — голос Грейнджер тонет в всхлипах. — Ни-ко-му. Ни Гарри, ни Рону, не, тем более, маме. — Ты всегда можешь поделиться со мной своей болью, Гермиона. Однажды я уеду и увезу с собой твои секреты. Еще один вздох. Гермиона возводит глаза к потолку, словно взвешивая все варианты, рассуждая, стоит ли ей соглашаться на сделку. Но груз, видимо, так тяжел, что тишину библиотеки нарушает торопливый шепот: — Он был там, знаешь, Флёр… Все это время он был там! Он вернулся… Хотя я так старалась! — Я ничего не понимаю, Грейнджер. Кто был там? — Ты в курсе, Темный Лорд воскрес? По коже Флёр проходит легкий холодок. Не животный ужас, от которого волосы встают дыбом, но первые позывы паники — пока еще едва различимые на фоне грядущей катастрофы. О, живя в своей башне из слоновой кости, Флёр все равно слышала о Лорде Волан-де-Морте. — Тс… — бормочет Гермиона. — Ты думаешь об этом имени. А я по себе знаю, что даже в мыслях его вспоминать нельзя! Как же велик и необъятен ее страх. — Скажи точнее, Грейнджер, что случилось? И та отодвигает локти, и на столе — все данные о Хогвартсе за сорок пятый год. Том Реддл, Гермиона Грейнджер… Два лучших соученика, стипендиаты. — Я просто прокрутила маховик на третьем курсе… Мне кажется, что он сломался, но Дамблдор, о, Мерлин, он все знал! Он прокричал мне вслед: “Останови Темного Лорда, Гермиона. В тебе так много света, что Реддл должен оказаться опаленным им”. — Ты… что? — Флёр все еще не видит связи. — Я жила там. В далеком прошлом, целых двадцать лет. Мы были вместе с Томом, понимаешь? Мы были вместе! Жили, колдовали. Он обещал мне измениться. И никогда больше не убивать волшебников. Я думала, он не соврет. Я верила ему… — И где теперь твой маховик? — Разбит. Остался где-то между временем. А Темный Лорд скоро воскреснет. И я не знаю, как мне рассказать об этом Гарри.1997
Bartemius
Ты успешно справилась со всеми этапами Турнира, моя ласковая Флёр. Я помешал тебе в Лабиринте, прости, дорогая. Пришлось зачаровать этого бездарного Крама, лишь бы он сбил тебя с дистанции. Ну, ты и сама знаешь, чем все кончилось. Тебе было лучше вдали от кладбища; мне это известно наверняка. Слишком много крови там пролилось. Ты в курсе, что со мной сталось? Они натравили на меня дементора! Глупцы. Будто за годы в Азкабане я не смирился с жизнью рядом с этими тварями. Поцелуй дементора — и кто, ради Мерлина, догадался прозвать эту пытку столь ласково? — самое страшное из наказаний. Я видел, что случается с волшебниками, которые не смогли избежать подобной участи. Но планы Дамблдора — решето. Невозможно высосать душу из того, кто давно ее продал. И пусть гудит молва, что весь мой дух предан лишь Тому Реддлу. Я знаю, что от смертной казни меня спасла любовь к тебе. Осталось всего две вещи, в которых я должен тебе сознаться. Несчастная чета Лонгботтомов. Наверное, тебе уже донесли, что я был причастен к расправе? Не верь этим слухам! Я просто выполнял свою работу, понимаешь? У Алисы и Фрэнка был их долг перед Орденом: сражаться за неведомые мне идеалы. У меня — свой. Быть на стороне Темного Лорда и, как цепной пес, исполнять приказы. Мы даже не ликовали в тот вечер. Всего лишь пришли в этот дом, где жалкие предатели крови замышляли вендетту. У них был ребенок, — как и у Поттеров, кстати, но за тот проступок меня никто не корил, — который теперь мнит себя воином света. Я знаю, что маленький Невилл все видел. Надеюсь, что это воспоминание отпечаталось у него на подкорках сознания и он слышит крики своих глупых родителей каждый раз, когда закрывает глаза. Балом правила тогда Беллатриса. Удивительная женщина, так я скажу. Нам всем стоит поучиться у Беллы тому, как чтить своего бога. О, эти вопли ужаса и шумы драки. Белла прокручивала палочку, с которой изумрудным потоком срывались проклятия. Настолько прекрасное волшебство я видел впервые. Кажется, Лонгботтомы слетели с катушек. Ну, потеряли разум, что-то вроде того. Я не вдавался в подробности. Поделом. Так, вроде бы, я договорил о двух вещах? А, вторая лежит сейчас передо мной. Не могу назвать его человеком, только злобным предателем, позарившимся на чужое. Нас ведь всех с детства учили: то, что не принадлежит тебе, трогать нельзя. А он не только тронул, но и задумал жениться! Глупый, глупый Билл Уизли. Его оказалось так легко заманить в ловушку. Тебе интересно, Флёр, как я сбежал? О, я прикинулся трупом, а после напал на конвой! И скрылся в тумане, затаившись на пару лет. Что ж, назавтра ты выходишь замуж. Я выдергиваю рыжие волосы с этой бестолковой мертвой головы. Ты бы не полюбила меня в облике Грюма, а настоящий Барти, тебе скажут, убийца и насильник. Поэтому я снова вынужден хитрить. Я год скрывался под Оборотным зельем. Ничего, поживу на волшебном снадобье еще какое-то время. Мне приходится сделать глоток. Чувствую, как мои мускулы выворачиваются, а кожа обрастает новыми шрамами. Ничего. Ничего страшного, моя возлюбленная Флёр. Я поправляю фрак. И пусть ты думаешь, что выходишь за Билла Уизли, но знай — отныне он лишь корм для насекомых. Я готов к нашей свадьбе, дорогая. Я люблю тебя, Флёр. Даже, если ты против.