Детальки пазла

      Первое, что подмечает — и восхищает — Мэри, то, как Марк говорит. Он говорит не много и в основном только по делу, но когда говорит, Мариэлла слышит, что его речь хорошо поставлена, он всегда логичен и объективен.       Он не машет кулаками и не вступает в конфликты, как все мальчишки, которых она знала до этого. Он спокойно решает все словами, если в этом возникает необходимость. Мэри в такие моменты даже застывает, вслушиваясь в чужую спокойную речь. Иногда это диалоги, иногда небольшие монологи, где все слова на своем месте, и все расставлено по полочкам.       Сидя на парте прямо за ним, Мэри иногда слышит его редкое бурчание и разного рода, не столько недовольные, сколько усталые, комментарии.       — Макс, ты как всегда, — тяжело вздыхает он.       Язвительное и тихое: «Еще бы…»       — Блин, ну конечно, — ругнулся парень и начал быстро что-то зачеркивать, переписывать, исправлять.       Николь не слышит, не обращает внимания. Мэри не может не слышать и не подмечать.       В ее прошлой школе он был бы одиночкой-изгоем. В их, к удивлению, все относятся к нему достаточно спокойно. Ну, вот такой он, не общительный. Мало ли у кого какие причуды.       Марк никого не избегает, и никто не избегает его. Мэри видела, как он рассказывал Давиду домашнее задание по истории, когда тот пропустил первый урок, а его закадычный друг был на каком-то региональном сборище по плаванию. Как Крис, смеясь, похлопал и притянул его плечом к плечу в коротких объятьях. Как он единственный, кто заметил, что Жизель забыла свой блокнот. Мэри видела все краем глаза. Марк не только отдал его Жизель, спокойно приняв ее благодарность, смешанную с ругательствами, но и не заглянул в него.       Марк очень внимательный. Очень. Мэри привыкла, что она часто подмечает различные детали, которые другие часто пропускают мимо внимания. Так было и при решении разных задач, проблем, и на литературе, при прочтении, обсуждении книг, и в жизни. Словно она не живет, а собирает огромный пазл, состоящий из множества мелких деталей, почти абстракцию, которую можно собрать правильно только если обращать внимание на все мелкие пятнышки краски в рисунке, учитывать все края пазла, чтобы тот подошел идеально. Возможно, думала Мэри, это были Кувшинки Моне.       Марк тоже видит мелочи, маленькие детали, на которые другие обычно не обращают никакого внимания. Это Мэри замечает не сразу, но когда замечает, не может остановиться смотреть.       Марку не было необходимости открывать блокнот Жизель, чтобы узнать, что он принадлежит ей. Он просто видел его, с этой бордово-вишневой обложкой в ее руках время от времени и запомнил. Марк отвечал на уроках литературы, рассказывая о тех деталях, которые могли быть важны и которые упускали при пересказе его одноклассники и даже она. Марк часто почти безошибочно подсказывал где можно найти того или иного человека. Марк стал придерживать дверь учительнице по математике за несколько недель до того, как стало понятно — она не поправилась и это не просто вежливый жест с его стороны, она была беременна.       Марк смотрел на нее. Не так часто, чтобы это было из ряда вон, но и недостаточно редко, чтобы Мэри могла не заметить или списать на случайность, как бы ни старалась первое время. Не так как это делал Андрей. Его взгляды были похожи на заинтересованные и изучающие взгляды других одноклассников. Она новенькая в устоявшемся коллективе, ничего удивительного. Но его взгляды длились всегда чуть дольше. И когда взгляды одноклассников постепенно прекратились, стали заменяться на небольшие разговоры, взаимопомощь в учебе, мягкие, яркие, кривые, заговорщические, но всегда такие искренние улыбки, Марк продолжал смотреть.       Она молчала и делала вид, что не замечает, что ее это никак не касается и не волнует. А потом она заговорила с ним.       Шагнула в бездну, не осознавая этого.       С Марком было легко перекинуться парой фраз. Иногда колко-саркастичных, но совершенно не обидных, чего раньше она себе почти никогда не позволяла. Ей часто говорили, что она грубая, хотя она не хотела быть такой. Она старалась изо всех сил, но ее продолжали упрекать в этом. Марк не упрекал. Он хмыкал, порой вскидывал брови, не ожидая колкости, усмехался и слегка улыбался, но никогда не упрекал.       Когда они говорили, он никогда не просил от нее поддерживать зрительный контакт, как делали все, в ее прошлой школе, ведь это было невежливо. Даже Николь обижено дула губки, когда та долго избегала взгляда во время их разговоров. Она не знала, почему всем это так важно, но старалась смотреть дольше и чаще, научилась бегать взглядом, задерживаясь на чужих радужках глаз. Ей было не очень комфортно, и она всегда плохо воспринимала слова говорящего, когда приходилось соблюдать эту социальную норму. Она словно отвлекалась на чужой взгляд, и рой мыслей о том, как ее видит собеседник перекрывал часть его или ее слов. С Марком ей этого не требовалось. И поэтому она слышала все. От колебаний интонации, до расстановки акцентов в предложении. Слышала каждое его слово и иногда улавливала недосказанности между строк.       Однажды Мариэлла словила себя на мыслях, что, возможно ему тоже неприятно, что она не поддерживает зрительный контакт, и, пересилив себя, стала чаще смотреть ему в глаза. И заметила, что он сам очень часто отводит взгляд, словно ему тоже это некомфортно.       И тогда Мэри позволяет себе расслабиться. Но необычное редкое желание смотреть в глаза, рассматривать каждую прожилку, каждый оттенок радужки чужих глаз начинает постепенно нарастать, и Мэри ловит себя на том, что смотрит все чаще. Не во время разговоров. Во время перемен, стоя молча на расстоянии. Иногда она делала это, когда он этого не видел. Иногда они неосознанно пересекались взглядами. Это часто случалось, когда в классе что-то происходило, и они словно проверяли, как второй из них на это отреагирует. Иногда она ловила его долгий взгляд и с вызовом смотрела, пытаясь понять, что творится в его умной башке. Иногда это были переглядки. Иногда, когда он ловил ее взгляд, девушка стыдливо отводила свой, иногда это почти сразу делал он. А иногда они продолжали смотреть.       Уже после всего, когда Мариэлла помогла спасти ему жизнь, их переглядки стали чаще. Словно их безмолвный разговор. Иногда он мог ей заговорщически подмигнуть и улыбнуться — слабо или лишь одним уголком губ. Это было их «Я тебя вижу», «Я рядом», «Я с тобой, я на твоей стороне». Мэри улыбалась в ответ.       Когда маски оказались сняты, Марк начал слегка меняться. Словно постепенно снимал с себя часть ограничений, и Мэри была в ужасе и в восторге одновременно.       Он по-прежнему говорил не очень много. Но больше не замолкал, явно молчаливо коря себя, если сказал крупицу лишнего. Четко выверенные формулировки иногда таяли, и его речь становилась свободней в их разговорах.       Он был шпионом Темной Королевы. Не удивительно, что ему приходилось всегда выверять каждое свое слово и быть столь внимательным ко всем деталям. Она же продумывала каждое свое слово, боясь, что ее поймут неправильно, и поначалу она даже рискнула подумать, что и он тоже.       Эмоции. У него под замком оказалось так много эмоций, что сперва Мэри могла только ахнуть и беспомощно попятиться на пол шага назад. Словно ей позволили отворить шкаф, а оттуда хлынул поток самых разных бабочек. Сначала она растерялась. Она привыкла к его собранности, которая, к слову, с остальными никуда не исчезала, да и с ней, не то чтобы полностью, но постепенно стала привыкать к его живости.       Взглядов стало больше. И они стали дольше. Марк снял маску обычного человека — Хотя, у кого в здравом уме, во имя Богини Матушки, вообще повернется язык назвать его обычным? — и гляделки превратились в неприкрытое изучение. Они изучали друг друга. Раньше — по крупицам, урывками. Сейчас информации было больше, скрываться не было необходимости, можно было даже подойти и спросить что-то прямо.       В его серых, словно дым, словно крепкая сталь, глазах плясали беснятами желтые искры. «Вероятно, это подарок от Жженых земель,» — думала Мэри и не могла оторваться, рассматривая. В мире людей сталь тонула в густом горячем шоколаде, поглощая собой и солнечные искры. Но Мэри была готова поклясться, что эти беснята все еще время от времени танцевали, собираясь в хороводы вокруг бездны черных зрачков, просто под толщей согревающей горькой сладости.       Однажды в школе Марк отвел ее за локоть в сторону, наклонился к ней и, неловко замявшись, почти робко спросил, может ли она посмотреть в его глаза и сказать, не виднеются ли там его искры, выдавая его с потрохами. Возможно, это происходило, но так редко, что он не мог этого проследить, тупо стоя и вглядываясь в свое отражение. Или они могли проявиться, когда он что-то делал или при определенных эмоциях… И тогда до Мариэллы дошло, что это было еще одной необходимостью в его маскинге. Она заверила мага, что никогда не видела их в мире людей, успокоив. И Марк поверил ей, перестав бояться смотреть на весь этот мир.       Касаний стало больше. Раньше, до того, как Марк рассказал ей правду о себе, прося держаться от Жженой деревни так далеко, как это вообще возможно, их словно и не было вовсе. Теперь они появились, и Мэри не могла понять, в какой момент их стало так много.       Оказалось, Марк очень тактильный. Как и Мариэлла, хотя по обоим этого не скажешь. Они всегда были немного отстраненными и, как выяснилось позже, у Мэри тоже иногда был этот неосознаваемый ею взгляд «Не подходи, а то убью». Поэтому факт того, что мага пожирает вечный тактильный голод, стал для нее огромным потрясением.       Тем не менее, все его касания были легкими, словно перышко. Словно он боялся навредить, сделать больно, сломать. Мэри разделяла это чувство, сама время от времени ловя себя на мыслях и жажде убийства, когда кто-то ее очень сильно раздражал и выводил из себя. Теперь она знала, что она могла убить. Марк тоже мог. И они оба убивали. Всех этих не до конца мертвых горящих трупов, защищаясь и защищая. Но друг другу навредить не хотели. И если Мэри просто позволила себе быть тактильной по отношению к Марку — держать за руки, обнимать, хлопать по плечу, хватать его за лицо, когда он нес несусветную — часто, но не всегда, правильную — глупость, чтобы он просто заткнулся и помолчал — то он прикасался к ней с трепетной осторожностью.       Когда они стали встречаться, к их обычным прикосновениям добавились поцелуи. На самом деле, они добавились раньше, но это было всего несколько раз: тогда, в перебинтованное запястье, в макушку и тыльную сторону ладони. А теперь легкие, как крылья бабочки поцелуи стали обыденностью.       Марку нравились тактильность и прикосновения. Марку нравилось оставлять поцелуи на ее коже и волосах. Они не часто целовались в губы, но россыпь поцелуев на лице, поцелуи в плечо, ладонь, макушку Мэри ощущала почти каждый день хотя бы раз. А еще были поцелуи в шею, где даже от самых легких прикосновений, нимфа почти замирала от непривычного удовольствия. Мэри тоже целовала его: в лоб, щеки и макушку. Пару раз в подбородок, но это было больше случайностью. И все равно это было далеко не так часто, как Марк целовал ее.       Когда их дочери поставили диагноз Расстройства Аутистического Спектра, это стало потрясением для всех. Психиатр порекомендовал так же пройти обследование и им, поскольку аутизм часто передается по наследству, и, все еще не отошедшая от всепоглощающего ее шока, Мэри согласилась. Марк как всегда ее поддержал. Возможно, они сильно поторопились с собственной семьей, но до того дня ни разу об этом не жалели.       Жан переродился их сыном. Чтобы не возникло проблем, коих у них и так всегда было много, первое имя Лев они изменили на Михаил, а второе оставили. Потому что второе имя мальчишка выбрал себе сам еще в прошлой жизни. Вторым именем Марка тоже было Жан. Лева очень хотел быть похожим на него и очень его любил. Теперь он так же сильно любил и всех остальных членов его новой семьи, включая младшую сестренку.       Когда у Мэри подтвердился аутизм, это стало еще одним потрясением. Мариэлла словно разбилась, как ваза — нужно было быть предельно осторожным, собирая осколки, чтобы не пораниться и не вогнать себе керамическую занозу под кожу, под самое сердце.       Пазл, который она с такой осторожностью и трудом собирала всю жизнь оказался разрушен. Ей требуется почти год, чтобы принять новую реальность. Марку требуются все его навыки урегулирования конфликтов, чтобы пережить этот год. Потому что теперь Мэри наконец получает ответы на мучавшие ее всю жизнь вопросы.       Почему я другая?       Почему он сказал, что я грубая? Я же совсем не хотела…       Почему, все снова меня неправильно поняли?       Что я сказала не так?       С лицом? Все в порядке. Нет, я не злая. Я просто… я просто немного устала и расслабилась?       Почему я их не понимаю?       Это была шутка? Серьезно?       Почему я снова лишняя?       Что со мной не так?       Мэри получает ответы на мучавшие ее всю жизнь вопросы и принятие правды проходит очень болезненно.       Ее первой реакцией стало все то же самое, что и у Марка перед тем, как они словами и обсуждением решили, что отныне официально являются парой. Марк метался между чувствами к Мэри, желанием быть рядом, быть ближе, и правдой о том, что он погарелец. Союз с погарельцем мало кто готов принять. Погарельцев, пусть и официально реабилитированных, с трудом принимали в Ливрале принципе. Усугубляло ситуацию и то, что Мэри была принцессой Поселения и, вероятно, будущей Королевой. Мэри же пресекла все его метания достаточно резко и жестко, высказав, что она обо всем этом думает и, если он сам того хочет, значит она только за. Если нет, они постараются остаться друзьями и приятелями. Советы, ни Малый, ни Большой еще долго не примут даже дружеской связи между ними, поэтому она не видела никаких причин для того, чтобы принимать их мнение в расчет.       Теперь Мэри постоянно порывается спрятаться, потому что в полной мере осознала: она не просто немного другая, что можно исправить, изменить при должных усилиях. Она буквально функционирует по-другому и тут дело совершенно не в том, что она ливрийка. Ее нервная система работает иначе. Она не изменит себя, не сможет перестать выделяться, понять других. Никогда.       Ей казалось, что среди ливрийцев она почти своя. Теперь понимала, что выделялась и там.       Принять факт того, что ее усилий никогда не будет достаточно, оказалось до перемолотых в порошок костей больно и тошно. Раньше казалось, что приложи она еще чуть больше сил, и вот-вот будет результат всех ее стараний. Теперь она знала, что этого результата не будет никогда. И принять этот факт было выше ее сил.       Это не она делала всю жизнь недостаточно. Это другие никогда не сталкивались с той горой проблем ежедневно, с которой сталкивалась она.       Не смотря на ее состояние, не смотря на обидные слова и бессильную злость, которую она чувствовала к себе время от времени и которая достигла своего апогея в тот год принятия, не смотря на все то, что в тот год пришлось пережить Марку, буквально живя не с любимой женой, а с раненым и напуганным дикобразом, и двумя маленькими детьми, он никуда не ушел.       Они возили Белладонну на специальные коррекционные занятия. АВА терапии в этом списке не было. Мэри едва не устроила скандал, когда ей объяснили что это такое, когда ее дочь так же рекомендовали туда отвести. Марк видел, что еще хоть слово и Мариэлла убьет этого психиатра на месте. «Я не позволю, чтобы мою дочь дрессировали как домашнее животное!». От убийства мужчину спасла только Лилит, которая тогда пошла вместе с ними.       Они приводили детей в гости к ребятам и к родителям Мэри. Во дворце они не оставляли детей без присмотра никогда — Мэри не хотела, чтобы Советники закинули свои удочки, чтобы манипулировать ими в будущем, если Мариэлла окажется, по их мнению, слишком несговорчивой. Марк и Мариэлла много говорили и старались почаще оставаться вдвоем, чтобы со всем разобраться и не сойти с ума.       Личные границы были фундаментом их отношений с самого начала, просто со временем они изменялись, вслед за изменениями их отношений.       Истерики-панички-нервные срывы — Мелтдауны — накатывали на Мариэллу едва не каждый день в первые пару месяцев после диагностики у нее аутизма. Ее редкие выпадания из реальности, как оказалось, называются шатдаунами. То, что ей приходится запоминать чужую внешность чисто механически, оказалось последствием лицевой слепоты. Нежелание временами разговаривать, использовать свой голос, словно неспособность, словно это причиняет невыносимую боль —избирательным мутизмом. И даже ее грейсексуальность, с которой им пришлось столкнуться в начале отношений, и о чем они тогда говорили, обсуждали и договаривались о границах, тоже была частью ее расстройства. Все ее привычки, навыки мыслительных процессов и реакции, вся жизнь Мариэллы была подчинена расстройству, о котором она не подозревала более тридцати лет своей жизни.       — Раньше диагностические критерии были совершенно другие, — пояснял психиатр тогда, а Мэри слышала его словно из-под толщи воды и сидела ровно, смотрела невидящим взглядом и пыталась не захлебнуться.       Мэри залезла в интернет и нашла много информации. В том числе и о том, что МКБ-10 существовало непозволительные почти сорок лет, о том, как не хотя принимали МКБ-11 и ДСМ-5 в их стране. Мэри, Марк, а так же всей их семье пришлось выучить эти аббревиатуры и еще много новой терминологии.       Мэри не знала, что аутична и всю жизнь ломала себя маскингом просто потому что не была мальчиком и не интересовалась динозаврами в детстве. А окружающие лишь давали почти всегда бесполезные советы, которые часто подходили только нейротипичным, и закрепляли ее стремление к саморазрушению, сами того не осознавая.       Все твои усилия окупятся, вот увидишь. Успех всегда пропордионален стараниям и упорному труду, которые ты вкладываешь в результат.       Это неприложная правда для нейротипиков и бесполезная болезненная чушь для нейроотличных       Мэри и Марку пришлось снова ломать свой жизненный уклад, чтобы выстроить все заново. На этот раз с полным пониманием того, что происходит внутри их небольшой семьи. Кирпичик к кирпичику. Фрагмент пазла к фрагменту.       Пазл был разрушен до основания, но Марк бережно собирал все детали и помогал ей расставить их на места. Те фрагменты, что не подходили годами, которые, как иногда начинало казаться Мариэлле, были лишними, не из этого набора, вставали на свои законные места под умелыми, аккуратными движениями. Марк помогал Мэри собрать пазл ее жизни заново, на этот раз правильно, так как он и должен был выглядеть изначально.       Даже спустя годы после того периода на Мэри иногда накатывали слезы, и она плакала, обнимая Марка и признаваясь как сильно любит его.       У Мэри были обязанности в Поселении и жизнь в мире людей. А еще у Мэри была большая любящая семья, где, пусть и не все они были родственниками по крови, но все были крепко связаны узами привязанности. У Мариэллы были еще долгие годы на то, чтобы во всем разобраться. И она знала, что пойдет на все, но не позволит никому навредить ее семье.