Дети вольницы

Май, 1878 год

Не нравилась Григорию нынешняя весна. Дождливая, холодная, будто осень это была ранняя, а не май, известный своим теплом, стремительно светлеющими ночами и громогласными грозами, за которыми наблюдать совсем не страшно, а даже интересно, будто за праздничным фейерверком. Первую половину своего пути он наивно полагал, что такая погода обойдет родной город, но когда его хлипкая повозка пересекла границу Нежина, он не увидел никаких изменений. Ещё и ливень начался такой, что ткань, которой была накрыта повозка, довольно скоро намокла и начала протекать. Червинский кутался в свой старый, местами дырявый плащ, пытаясь спастись от холодных капель, но, увы, они все равно настигали его, падали на лицо, одежду и путник мечтал только о скором прибытии на постоялый двор. — Эй, скоро ли прибудем? — набравшись смелости, он высунул голову из повозки и попытался докричаться до кучера. Капюшон плаща тут же превратился в насквозь мокрую тряпку. — Да уж рядом, не извольте беспокоиться! — то ли со смехом, то ли серьезно ответил ему извозчик и Григорий, не делая больше мокнуть, тут же сел обратно. Он скинул с головы капюшон и прочесал свои влажные кудри. Из-за стены ночного дождя он не мог понять, в какой части города он находился. Даже свет фонарей казался блеклым, едва различимым. Внутри себя он почувствовал обиду: если бы он успел приехать засветло, то даже в такую погоду смог бы увидеть, как изменились родные места. Ему это было чрезвычайно интересно, поскольку жить ему предстояло здесь ещё долго. Несмотря на свою печальную судьбу и маячившие впереди трудности, Григорию не хотелось покидать Нежин. Столько лет он мечтал вернуться сюда и попробовать начать жизнь с чистого листа, а теперь из-за кого-то он перечеркнет свою мечту и будет изгнан куда подальше? Да и люди, помнившие тот позор на суде, уже вряд ли живы. Может быть, многие даже уехали из города и зря Григорий волновался. Но пока он этого не знал точно и беспокойство не покидало его. К тому же, он много думал и о том, как нынче обстояли дела в Червинке. Все, что он знал из писем отца, которые он посылал непутевому сыну вместе с деньгами, это то, что женился он таки на своей актрисе Яхонтовой и даже сына она ему родила. Когда Григорий узнал о рождении Льва, то в душе его затеплилась надежда, что этого сына отец не погубит своей военной муштрой. Плоды такого воспитания он пожинал до сих пор. За пару лет до освобождения письма, написанные отцовской рукой перестали приходить, хотя оговоренная денежная сумма по-прежнему посылалась каждый месяц. Григорий, несмотря ни на что, дураком не был и сразу понял: отца больше нет. И страх за свое будущее усилился во много крат. Вряд ли после всего, что он наговорил Ларисе в их единственную официальную встречу, она пустит его на порог. Брат, скорее всего, даже не знает о его существовании, а если и узнает, то не захочет иметь дело с преступником. Из-за своих бездумных деяний он стал черным пятном на своем роду, которое ничем не оттереть. Куда же ему идти, если из Червинки погонят? Его ведь даже в прислуги не возьмут. Может быть, в монастырь, как Наталья Александровна, его несчастная, искалеченная им собственноручно, супруга? В своих тяжёлых думах он и не заметил, как повозка остановилась. Снаружи по-прежнему стучал дождь и мужчине стоило огромных усилий не намочить обувь при выходе. Под ногами он почувствовал сырую, мягкую землю и тут же осознал: он находился где-то на окраине. Несмотря на ливень, он ещё несколько минут стоял и крутил головой, как маленький любопытный ребенок, пытаясь увидеть хоть что-то, что подсказало бы ему, где именно он и как долго отсюда ехать до имения. Кучер где-то потерялся, словно и не было его никогда. Григорий, недолго поискав его, плюнул и пошел внутрь узнавать о свободных комнатах. Внешне постоялый дом выглядел непрезентабельно. Впрочем, на большее он и не рассчитывал. Тем не менее, внутри его не ждали ни голые стены, ни холод, пробирающий до костей. Было тесно, темно, но тепло и сухо. Напротив него стоял низкий старичок в сюртуке неясного темного цвета, стекла его круглых очков поблескивали в свете свечей. Он что-то перебирал за столом и был настолько увлечен своим занятием, что не сразу заметил гостя. Лишь только когда он подошел поближе и оперся руками о стол, хозяин гостиницы недоуменно поднял глаза на него. — Какие комнаты у вас свободны? — прокашлявшись, спросил Григорий. На морщинистом лице старика проскочило легкое недовольство. — Добрый вечер, молодой человек, — произнес он, поправляя очки. После этого он обратился к ключнице, что висела позади, поизучал ее несколько секунд, повернулся вновь к Григорию. — Мне нужно только переночевать, — уточнил Червинский. — Седьмая комната на втором этаже. Стоимость — двадцать пять рублей. — Однако!.. — Григорий захотел возмутиться, будто и не было тех двадцати лет в Сибири, не было того позора, что он принес своей семье. Но годы все же брали свое и он не стал продолжать. Выложил из кошелька необходимую сумму, забрал маленький ключик и направился к лестнице. Она была неширокой и очень скрипучей. Благо, ему нужно было преодолеть всего несколько ступеней, чтоб оказаться наедине с собой и передохнуть после долгой и тяжелой дороги. Едва Червинский взобрался наверх, как его тут же чуть не спустили вниз. Перед ним, словно черт из табакерки возникла молодая девушка, на чьем лице было отчетливо заметно беспокойство. Она выскочила из-за двери комнаты, что находилась почти вплотную к лестнице и теперь стояла, смотрела на него своими большими голубыми глазами, в коих плескались удивление и испуг. Светлыми пальцами она нервно мяла юбку своего горчичного платья, элегантно облегающим ее женственную фигуру. Темные волосы были собраны в высокую прическу, но пушистые кучерявые прядки все равно выбились из нее и вместе с полным отсутствием каких-либо украшений на ней, делали образ несколько небрежным, будто одевалась она наспех. Хотя это не портило ее. Или это так казалось только ему, человеку, что раньше был весьма падок на женские чары, а уж сейчас, после стольких лет, наполненных лишь тоской по дому и всепоглощающим чувством вины, для него любая дама буде казаться лесной нимфой. И все же в этой незнакомке была красота настоящая, а не иллюзорная. Интересно, кто же она? Что привело ее в этот убогий постоялый двор? — Прошу меня простить, я не хотела вас сбить с ног, — когда она сказала это, у Григория чуть глаза на лоб не полезли. Нежный, мелодичный голос, чуть подернутый дымкой акцента — откуда же в их краях взяться иностранке? — Не переживайте, вы не нанесли мне вреда, — поспешил успокоить ее Червинский, чувствуя, как рот сам начинает расплываться в той самой обольстительной улыбке, которой в молодости он пленял дам. Не забыл, выходит, как это делается! — Гораздо важнее, чтобы не пострадали вы, — сказал он. Темноволосая слабо дернула уголками рта в подобии улыбки и отвела взгляд. — Я не пострадала, благодарю за внимание, — вдруг та мягкость в голосе иностранки исчезла. Вместо нее появилась сталь, с которой Григорий прежде не сталкивался. На его памяти, все женщины, не желавшие становиться его трофеями, так не отвечали. Они просили, умоляли, плакали, но никак не резали словами, как свежезаточенным ножом. — Будьте любезны, отойдите с дороги, — сказала она так, будто боялась, что их то-то заметит вместе. Впрочем, Григорий не имел желания допытываться до истины или, что еще хуже, очаровывать случайную девушку, которой, кажется, было не более двадцати лет. Не говоря ни слова, он дал девушке пройти. Там застучала каблучками и вскоре темно-желтое пятно платья окунулось во тьму. А Червинский, дойдя до своей комнаты, скинул с себя промокший и не успевший досохнуть плащ, упал на узкую, но, что удивительно, мягкую кровать и тут же заснул. Завтра его ждал куда более сложный день.