Однажды в пустыне

Мама прибыла домой с караваном торговца пряностями. Обветренная, с поседевшей шерстью, исхудавшая, но веселая. Шелковое синее бади на ней совсем полиняло, сапоги стоптались, ножны меча потерлись, зато караванщики сбросили с телеги вслед за ней несколько сундучков, в которых что-то выразительно звякнуло, а в руках у мамы была тяжелая корзина, плотно закрытая крышкой. В корзине что-то возилось и попискивало. — Мама! Джи’каджит так соскучился! — закричала Ра’Джими и бросилась к ней. Ра’Джинди подхватила дочь на руки, прижала к себе, а из дома уже выбежал маленький Ра’Мора и тоже затопал к ним. Кармор захлопотал у стола. Когда твоя жена — герой, вернувшийся с очередного подвига (за который ей заплатили звонкой монетой), это почетно и привлекает в лавку почтенного каджита новых и новых покупателей. Но сколько же это приносит неудобств! Одно то, что Ра’Джинди не было дома целых три месяца, чего стоит. — Кто это? — спросил Кармор, указав на корзину. — Этим с тобой расплатились? — Ха! — рассмеялась Ра’Джинди. — Расплатились с каджитом вот чем, — и она распахнула один из сундучков. В полумраке комнаты тускло блеснули полновесные серебряные монеты. — На Сомерсете живет щедрый народ. Правда, каджит бы удивился, если бы они заплатили не щедро. С этой парочкой было не так-то просто справиться, знаешь ли. — А чем они им мешали, каджит не понимает, — недоумевал Кармор. — Так они и не мешали, — фыркнула Ра’Джинди. — Они их убивали и ели. Людоеды. Кармор покачал головой, шевельнув вибриссами, шерсть на загривке у него встала дыбом. Только сейчас он понял, насколько опасной была очередная миссия, о которой Ра’Джинди говорила с таким легкомыслием. — Мама, мама, тут котики с крыльями, — закричала дочь, заглянув в корзину. — Птички-котики, — добавил сынишка. — Это птенцы грифонов, — пояснила Ра’Джинди. — Три клюва! — Что? — возмутился Кармор, но жена не дала ему договорить: — Каджит видел статую того короля, как же его? — айлейдский джакосиит, Селемарил, что ли, — так он летал на грифоне. А мы чем хуже? Айлейды их приручали, и у каджитов получится. — Но целых три? — Не будь вафиитом. Одного оставим, а двух вырастим и продадим втридорога. Каджит все продумал! Кармор поскреб мохнатый подбородок когтями, прикинул возможную выгоду… Ай да умница жена, подумал он. Через горы разглядит все, что прибыли сулит! Над горячей пустыней раскинулось огромное, ослепительно-синее небо, такое же синее, как шелковые бади Ра’Джинди. Их поселок стоял на краю пустыни, и, чтобы попасть в другие места — в Скайрим, в Валенвуд, — приходилось или обходить ее, делая изрядный конец через джунгли и глубокие ущелья, или пересекать по раскаленным пескам. Кармор понял замысел Ра’Джинди. Ей не сиделось на месте, и путь воина вел ее то на войну с драконами, то в сражение с грифонами-людоедами. Быстрый перелет на грифоне через пустыню означал новые подвиги, новую славу, новых спасенных… и щедрую благодарность. Птенцы были еще маленькими. Ра’Джими и Ра’Мора наловили хомяков, шнырявших по оазису, чтобы их покормить. Кармор озабоченно прикидывал, что вскоре им понадобятся злокрысы, а то и овцы. Может, отпускать их поохотиться? А если на каджитов начнут нападать? Маленькие грифончики жадно накинулись на хомяков. Кармор собирался их утопить, а птенцам скормить тушки, но не успел: изголодавшиеся хищники ринулись на живую добычу, растолкав каджитов крыльями. Хомяки пытались убежать, забиться под камни, но грифоны вытаскивали их оттуда, яростно разрывали на части, разбрасывая головы, внутренности и лапки вокруг себя. Писк и визг стоял неимоверный. Ни один хомяк не сбежал: грифоны беспощадно растерзали всех и расселись меж камнями, сыто отрыгивая кусочки мяса с костями. Впервые у Кармора шевельнулось что-то вроде сочувствия к грызунам. Но тут же он подумал, сколько зерна в амбарах у каджитских хозяев они уничтожают, и как кстати всем придется «помощь» грифонов, и подавил жалость. Птенцы подрастали с удивительной скоростью. Очень быстро маленькие трубки-пенышки расправились в настоящие перья, желтизна вокруг клювиков исчезла, и грифончики достигли размеров ослика или пони. Кармор решил, что пора их объезжать. Купил у шорника красивые седельца из синей замши. Юная Ра’Джими уже слыла неплохой наездницей. Кармор усадил дочь на самого большого грифона. Тот еще не мог летать по-настоящему, но мог идти. Ра’Джими уже приходилось ездить на норовистых лошадках. Но грифон по сравнению с ним был все равно, что дракон рядом с ящерицей! Он расправил крылья, встал на дыбы, резко извернулся, подбросил девочку — та едва успела ухватиться за его шею, затем развернулся в другую сторону… — Прыгай! Прыгай с него! — закричал Кармор, ухватив грифона под уздцы. Ох и устроит каджиту жена, тревожно подумал он. После первой попытки Ра’Джими не отступилась — ей очень хотелось полетать в синем-синем небе, но Кармор решил принять меры. К седлам купил еще и опутки. Шорник удивлялся и выпытывал, что у него за пони там такие, но Кармор отмалчивался. — Джикаджит не трус мягколапый, — твердила Ра’Джими, залезая в седло. Ее рыжий хвост и рыжеватые перья грифона были как песок, а седло, опутки и бади девочки — как ярко-синее небо, и Кармор залюбовался посадкой дочери, ее горделиво торчащими ушками. В этот раз грифон вел себя спокойнее. Ра’Джими немного приручила его, каждый день принося ему хомяков и сусликов, хотя от расправ со зверьками ее по-прежнему воротило, а уборка погадок и недоеденных подтухших кишок и лапок вызывала отвращение. «Они звери, джи’каджит понимает, такая у них натура», — вздыхала она. Вскоре грифон уже привык к Ра’Джими и носил ее, как заправский конь. Она назвала его Крин, что значило «Улыбка». Кармор подумывал о том, чтобы начать объезжать и двух младших птенцов, как к Ра’Маре пришли друзья. Это были обычные мальчишки, славные мальчишки, Кармор отлично знал их родителей, и никогда они ничего плохого не делали. Но Ра’Маре захотелось похвастаться грифонами перед ними. А Кармор не додумался запретить сыну даже упоминать о грифонах… Может быть, тот мальчик вовсе и не дразнил грифончика. Может, он просто хотел погладить его или потрогать нежные, мягкие, как у совы, перья. Или даже протянул руку, не прикасаясь к грифону. Но маленький хищник воспринял это как нападение… Душераздирающий детский крик разнесся по поселку. Кармор вырвал мальчика из клюва, отбросил его в сторону, на грифона набросил клобук и оттащил его в загон. Над малышом захлопотала Ра’Джими. Лапку ему почти оторвало огромным клювом. Синие штанишки и бади были располосованы когтями, и, к ужасу Кармора, так же располосована оказалась и кожа. Правда, раны были неглубокими, но длинными и сильно кровили. — Ра’Мара, — крикнул он, — беги за лекарем! Пока пришел лекарь, Кармор с дочерью немного успокоили и перевязали мальчика. Ра’Джими взяла у матери из сундука синего шелку, чтобы сшить ему новые одежки взамен разорванных, работу лекаря оплатил Кармор и еще дал родителям мальца наилучшей скумы из своей лавки, но добрых отношений с ними как не бывало. Этак, пожалуй, каджит со всеми соседями рассорится, пока эти бритые грифоны, чтоб их темные луны взяли, вырастут и пойдут на продажу, думал Кармор. Но на следующий день Ра’Джими верхом на Крине впервые взлетела. Огромные крылья одним взмахом унесли их в пылающее жаром синее небо, словно рыжий песчаный смерч, и кусочком неба развевалось синее бади Ра’Джими. Она уверенной рукой правила скакуном, и Кармор разглядел выражение бесконечного восторга на лице дочери. То-то жена будет довольна, подумалось ему. А ведь этот красавец, пожалуй, уже и ее сможет поднять — вон какой вымахал! Когда Кармор отвел глаза от Ра’Джими, рядом с ним стояло несколько нордов. Судя по одежде и снаряжению — воинов, крупных и сильных светлобородых мужчин. Один из них взглянул на Кармора. Затем — на распахнутые двери его лавки. — Да осветят звезды ваш путь, — церемонно произнес Кармор. — У каджита есть товар, друзья. Наилучшие ножи и кинжалы, швейные иглы и подковы, скума и заплечные мешки… — Мы что, девки из деревни, что ты предлагаешь нам иголки? — вспылил один из нордов. — Коврик ты подножный! Понятно, решил Кармор. Нищуки короткохвостые. Зря каджит понадеялся, что они что-то у него купят! — А скумы я б купил, — хохотнул второй. — Не пыли, Тестольф! — Да и кинжал бы не помешал, — заметил третий. — Идем, почтенный торговец, посмотрим, что у тебя в лавке еще есть… Кармор осторожно поинтересовался, что норды — «уважаемые воители» — делают посреди Эльсвейра, но грубиян буркнул «твое какое дело, котяра», а остальные отшутились. И только когда норды вышли из лавки, разжившись ножами и скумой, Кармор понял, на что они все время оглядывались. Не на Крина. На Ра’Джими. Она как раз вернулась к дому, синее бади на ней так и сияло, глаза блестели, рыжая шерстка переливалась под солнцем, а грифон гордо вышагивал рядом с ней. Кармор побоялся, что норды могут похитить у него детей и продать в рабство, — другое не пришло ему в голову. И велел дочери и сыну идти в дом и запереть двери. Сам он взял грифона под уздцы и отвел в загон. Норды тем временем негромко переговаривались на своем языке, но Кармор плохо знал нордик: во время путешествий с караванами он говорил на тамриэлике, потому почти ничего не понял. Ночью его разбудил шум. Что-то грохотало и падало, клекотали грифоны, ломались доски, но тот шум, который разбудил Кармора, уже не повторялся. К тому, что по ночам грифоны более активны и шумны, чем днем, Кармор привык и не проснулся бы. Он помотал головой, приподнял вибриссы, принюхался. Пахло кровью. В ужасе Кармор выбежал во двор, схватив топорик. Но рубить им было уже некого. Перемычки загона для грифонов кто-то сломал — скорее всего, сами грифоны, и по всему двору валялись перья. Нет. Не только перья. В ярком свете двух лун Кармор увидел то, от чего у него шерсть поднялась дыбом: оторванную человеческую руку. Выбежала Ра’Джини с фонарем, шепотом запрещая братишке выходить. Тусклый огонек высвечивал то багровую — на самом деле ярко-красную — лужу вязкой жидкости, то какие-то клочья, в которых с трудом угадывались кучки человеческой требухи. Голова подкатилась к ногам Кармора, он машинально наклонился и с ужасом опознал в разбитом лице с вытекшим глазом и разорванной щекой норда-грубияна. Подавив тошноту, Кармор пошел дальше, стараясь не наступать на лужицы крови и куски трупов. Обглоданная грудная клетка. Из нее вывалилось сердце, от которого тоже откусили изрядный кусок. Несколько пальцев. Еще одна голова, почти целая, так что Кармор с легкостью узнал любителя скумы. Меньшие грифоны расселись на своих присадах, сытые и умиротворенные. Норды не разозлили их — грифоны просто охотились. А теперь наелись и с удовольствием переваривали и отрыгивали сытный ужин, клювами отчищая кровь с перьев. Кармор повел фонарем — третьего грифона он не увидел. — Надо их продавать, дочка, — сказал он. — Не ровен час… Они уже укусили джи’каджита, что дальше? — Отче, — возразила Ра’Джими, — они спасли нас! Эти норды хотели нас обокрасть, а грифоны защитили. — Грифон — не сторожевой пес, дочка. Это хищный вольный зверь. А теперь, когда они попробовали человечину, обязательно захотят еще. Мама и хотела их выращивать на продажу, помнишь? — Джи’каджит все помнит, — буркнула девочка. — Но джи’каджит их еще не объездил. — Продадим необъезженными. Пока они не сожрали кого-то еще… И так беды не оберешься. Каджит замучается объяснять соседям, что эти джакосиит хотели его обворовать, каджит не отмоется от позора, что позволил сожрать покупателей! Ох, темные луны! — А где Крин? — спросила Ра’Джими. Кармор промолчал. Не прошло и месяца, как у его лавки остановился караван альтмеров, и два молодых грифона перекочевали к ним — в клобуках, опутках. На радостях Кармор даже отдал покупателям седла в придачу, хотя это были хорошие дорогие седла из синей замши. — Что каджиту скажет жена? — вздыхал Кармор. — Хорошо, если похвалит, а если скажет, что продешевил? Особенно его грызло, что он потерял третьего, объезженного грифона. Но однажды, когда время катилось к осени, в синем небе над пустыней показалась точка. Она росла и росла. Небо было уже не огненно-синим, как раньше, а блеклым и высоким, будто выцветшим за лето, и дышало не жаром, а пыльными бурями. Вскоре точка приобрела рыжий цвет, а еще через несколько минут превратилась в птицу. Нет. В грифона. — Крин! Крин! Ты вернулся! Джи’каджит соскучился! — закричала Ра’Джими, выбегая из дома. — Джи’каджит сохранил твое седло. Полетаем вместе? Вот тебе лунного сахару, — она протянула головку сахару на ладони. Грифон сделал широкий круг, затем спустился, упруго приземлился на лапы, оставив крылья полуразвернутыми, и осторожно взял огромным клювом угощение. Он еще вырос с тех пор, как улетел, и теперь подпруга седла была ему, пожалуй, коротковата. Но примерить ее не пришлось. Крин потерся головой о плечо Ра’Джими, затем снова взлетел, издав последний протяжный клекот, и очень быстро снова превратился в рыжую точку. Она стремительно неслась вдаль и вскоре навсегда растворилась в синем небе Эльсвейра.