Нарезка лука

Диего стучит в дверь спальни Пятого и прислоняется к дверному косяку в ожидании. Мальчик чуть поворачивает голову на звук и мельком бросает на него взгляд, но не утруждает себя полным поворотом, решив продолжить что-то писать в своём блокноте. — Мы готовим ужин внизу. Клаус настаивает, чтобы все пришли помочь, говорит, что это скрепляет семью, — передаёт Диего слова своего брата, качая головой, но все равно улыбаясь. Пятый остается сидеть в своем кресле, не отрывая глаз от своего блокнота, заполняя пустые клетчатые поля расчетами, которые Диего не стал бы даже пытаться понять. Если бы не тот факт, что Пятый действительно показал, что заметил его присутствие, Диего мог бы подумать, что тот его и вовсе не услышал. — Послушай, я тоже может не в восторге, но это не обсуждается. Так что облегчи нам всем задачу и просто спустись вниз, нарежь салат или что-нибудь еще, — Диего переходит к самой развязке, не желая тратить время попусту на пустые уговоры, которые вряд ли к чему-то приведут. Он вздыхает, замечая, что Пятый так и продолжает его откровенно игнорировать. — Если ты сейчас же не спустишься, я пришлю Лютера, чтобы он сам тебя звал, — наконец говорит Диего вместо того, чтоб смириться с поражением и пойти вниз без Пятого. Мужчина позволяет себе довольно ухмыльнуться, когда Пятый запинаясь в своих записях на секунду просто застывает с карандашом зажатым в руке. Вскоре снова продолжая писать, будто Диего не заметил той заминки. — Он не смог бы заставить меня что-либо сделать, — как ни в чем не бывало говорит Пятый, переворачивая страницу блокнота и начиная исписывать уже новый чистый лист. — Нет, но я бы с удовольствием посмотрел, как он попробует, — подначивает Диего, победоносно улыбаясь, когда Пятый отпускает карандаш и глубоко вздыхает. Пятый встает со стула и потягивается, отчего что-то в его теле хрустит, и Диего на секунду вспоминает реальный возраст Пятого. Хотя, сказать по правде, любой бы одеревенел, если бы сидел, сгорбившись над столом в форме креветки длительное время. — Я слышал, они обсуждали приготовление болоньезе, ты знаешь... — Диего прерывает синяя вспышка, осветившая комнату на долю секунды, а после он остаётся стоять один в комнате Пятого. — Вот маленький засранец! — звучно выругался Диего и направился в сторону лестницы, спускаясь вниз и заходя обратно на кухню. Он слышит несколько вскриков, а затем видит, как Клаус тянет руки к Пятому, заключая его в безответные, но оттого не менее крепкие, объятия. — Пять! — Клаус кричит прямо ему в уши, заставляя того морщиться. — Мы готовим спагетти! — ничуть не смутившись, продолжает он. — Черт. Да, я все понял, Клаус, спасибо тебе, — вздыхает Пятый, отчаянно пытаясь выбраться из этой цепкой хватки брата и смахивая невидимую пыль со своей фланели, как только наконец оказывается на свободе. — Что мне делать? — Сухо интересуется Пятый, наверняка, находя все это занятие бессмысленным. Диего не может видеть его со своего места, но он уверен, что Пятый сейчас закатывает глаза. Клаус демонстративно вздыхает, надувая губы и говорит: — У наших братьев и сестры совершенно нет вкуса, а это значит, что у нас в мясном соусе будет лук, — он показывает язык Эллисон. — О, не будь таким ребенком, — парирует Эллисон в ответ. — Даже Клэр не так привередлива к еде. Кроме того, во всей кастрюле будет всего две луковицы, — говорит Эллисон, тщательно промывая листья салата под водой из крана. Виктор наливает воду в кастрюлю, в то время как Лютер, кажется, уже достает столовые приборы. — В любом случае, — говорит Клаус, снова привлекая внимание Пятого. — Из-за их неудачного жизненного выбора, кому-то придется резать этот лук... — договаривает Клаус, после умолкая и многозначительно глядя на Пятого. — Почему ты или Диего не можете этого сделать? Вы ничего не делаете, — протестует Пятый скрещивает руки на груди, бросая на них не менее многозначительный взгляд, чем тот, которым его одарил Клаус парой секунд назад. — Ну, — начинает Клаус, снова надувшись как ребёнок. — Я всегда плачу, когда режу лук. И Диего... — Диего, — перебивает его носитель этого самого имени. — Нарежет помидоры. — Он посылает Пятому самодовольную улыбку, прежде чем направиться к холодильнику, видимо за теми самыми помидорами. — У нас что, нет томатной пасты или измельченных помидоров в банке? — делая недоуменное лицо, задаётся вопросом Пятый. — Эллисон говорит, что со свежими помидорами будет вкуснее, — вмешивается в разговор Виктор, пожимая плечами, на все ещё озадаченного Пятого. — И я права, — подтверждает правдивость собственных слов, Эллисон. Она раздраженно вздыхает, по-видимому, теряя надежду на то, что её семья хоть что-то может сделать без пререканий. — Ребята, вы что, не любите вкусную еду? — Хорошо, я порежу лук, — сдаётся Пятый, берет нож в руки и подходит к разделочной доске, где его уже ждет объект всех этих споров. — Постарайся нарезать как можно тоньше! Я доверяю это тебе, Пятый, — не забывает добавить Клаус, звуча слишком серьезно для такой ситуации. — Конечно, Клаус, — не возражая, отзывается Пятый, в то время как от Эллисон доносится тихое, едва слышимое: какой ребенок... Пятый даже не уверен кому именно посвящены эти ее слова, — ему или же Клаусу — но уточнять уж точно не собирается, надеясь на второй вариант. Все они удачно справляются со своими задачами в приготовлении, ведя непринужденные беседы. Пока что из-за их дурачества испортилось лишь минимальное количество продуктов. Впечатляет, на самом деле. Диего как раз собирается плеснуть на кого-нибудь водой, потому что только что вымыл руки, когда слышится тихое сопение. Он резко останавливается, склонив голову набок. Вся болтовня стихает, а это значит, что остальные, находящиеся на кухне тоже это услышали. Они обмениваются непонятливыми взглядами друг с другом, все, кроме разве что Пятого. Пятый уже какое-то время ведет себя подозрительно тихо, не так, как в начале, когда он отпускал язвительные комментарии. Он повернут к ним спиной, поскольку занял место около одной из столешниц. На минуту Диего думает, что, возможно, он ослышался, или что им всем вместе почудился этот звук — как бы странно это ни звучало, — но затем Пятый снова шмыгает носом. На этот раз он опускает нож, чтобы вытереть глаза закатанным рукавом. Теперь звук становится уж слишком оглушительно заметным, резко контрастируя с тишиной на кухне. Диего теряет дар речи, когда встречает широко раскрытые глаза остальных. Неловкость затапливает внутренности Диего, и он ловит себя на мысли, что на мгновение ему хочется, чтобы кто-нибудь пошутил и они могли просто игнорировать происходящее, продолжая делать то, что они делали до этого. Это было бы ненормально. И с каких это пор Диего вообще получает то, что желает? Нет, это тоже было бы ненормально. — Эй, Пять? — первым тишину нарушает Виктор, неуверенно приближаясь к Пятому. Эллисон быстро убавляет огонь на плите, прежде чем снова переключить свое внимание на них обоих. — Что? — Пятый спрашивает почти сердито и с удвоенной силой начинает нарезать этот проклятый лук. Однако даже на этом одном быстром слове его голос дрогнул. — Ты в порядке? — тихо спрашивает Виктор, продолжая сокращать между ними расстояние. Пятый стучит кулаком по столешнице, заставляя вздрогнуть и Виктора, и Клауса от резкой перемены его настроения. Он отпускает нож, аккуратно откладывает его в сторону и поворачивается, на этот раз точно напугав их всех. — Конечно, я в порядке, — заявляет Пятый, но Диего определённо не может с этим согласиться. Его глаза мокрые, а вокруг них небольшое покраснение, остальная часть его лица также начинает приобретать красный цвет, особенно вокруг носа и щек, которые тоже были мокрые от слёз. Это... как минимум, тревожно. — Кстати, лук готов. Мелко нарезан, как и просили, — добавляет он, адресуя последнюю часть Клаусу. Ответом Пятому служит угнетающая тишина, поэтому он решает покинуть кухню, но Диего делает шаг вперед и хватает его за руку, не давая уйти. — Что? — спрашивает Пятый, бросая пристальный взгляд на Диего, говорящий: "я сейчас кого-нибудь точно убью". Что ж, хотя бы в этом он остался прежним. — Ты плачешь, — говорит Диего так, словно бы это всё объясняет, а после чуть ведёт плечами от собственных слов. Он практически чувствовал скорбящее выражение лица у каждого в этом помещении. — Спасибо, что упомянул это, мистер очевидность, — обозлённо выдал Пятый. Он закатывает глаза, но Диего игнорирует это действие, обращая свое внимание на слезу, которая от этого жеста начинает скатываться по его щеке. Диего внимательно следит за ней, пока она не скатывается все ниже, а после не теряется под его пристальным взглядом. — А теперь, если ты меня извинишь, — вновь подаёт голос Пятый, освобождая руку от хватки Диего. — Мне нужно в туалет, — он уже было поворачивается, чтобы наконец-то уйти, но Диего снова не даёт ему это сделать. — Эй, подожди. Пятый, все в порядке, не уходи, — поспешно говорит Диего, все еще считая эту ситуацию абсолютно сюрреалистичной. Они целую минуту смотрят друг другу в глаза, пока Пятый не прерывает их бессмысленные гляделки. — Вы все невыносимы, — обречённо произносит он, намеренно задевая плечом Диего, когда направляется к раковине. — Народ, это лук! — повышенным тоном, говорит Пятый, который ощущается слишком громким, потому что остальные так и продолжают молчать. Пятый бормочет что-то о дурацком луке, пока моет руки и вытирает их полотенцем, предназначенным для того, чтобы вытирать им посуду. Пятый не спрятал глаз, что само по себе уже означает какую никакую победа. — Прости, Файви. Просто странно, понимаешь? Видеть тебя плачущим, — объясняет их реакцию Клаус, ища глазами поддержки у остальных, и все уверенно кивают. — Ну, тебе не обязательно так пялиться. Избавлю вас от лишних хлопот, — фыркает Пятый, и у его семьи, по крайней мере, хватает приличия выглядеть немного виновато. Диего стало даже немного жаль его. Они наверное так пялились, не так ли? Диего видит, как рука Пятого слегка подергивается, вероятно, он сдерживается, чтобы не вытереть глаза прямо сейчас. — Хочешь... хочешь, чтобы я тебя обняла? — после небольшой паузы, спрашивает Эллисон, но при этом не сдвигается ни на дюйм с того места, где она стоит. — С чего бы мне хотеть объятий? — отвечает Пятый, вопросом на вопрос. — Я не знаю! — выпаливает она, скрещивая руки. — Ты плачешь, — добавляет она, указывая рукой на его лицо, опять же будто бы это что-то объясняет. — Боже, неужели все хотят по очереди произносить это вслух? Да я плачу! Из-за чертового лука! Сам Клаус даже признался, что плакал, когда резал лук, так что в этом такого?! — вспышка агрессии Пятого была встречена полной тишиной, никто не осмеливается встретиться с ним взглядом. Пятый глубоко вздыхает, уже который раз за это недолгое время, прежде чем поправить рубашку и ущипнуть себя за переносицу, пытаясь совладать с эмоциями. — От вас, ребята, у меня, наверное, всегда будет болеть голова, да? Спасибо за еду и крепкие семейные отношения, действительно приятно. Извините, что приходится это закончить так. Я буду рад присоединиться в следующий раз. Всего хорошего, — он вновь исчез в синей вспышке, оставив после себя пустое место посреди кухни. — Что ж, могло бы пройти и лучше, — комментирует Лютер. — Кто бы говорил. Ты просто стоял там молча, засунув язык в зад, — отпускает язвительный комментарий Диего, хотя в его голосе нет такого уж запала как бывает обычно. — Прошу прощения, но, кто-нибудь из вас, когда-нибудь видел, как он плачет? — спрашивает Лютер, хмуря брови. — Нет, я так не думаю, — отвечает Виктор. Если бы кто-нибудь и увидел, как Пятый плачет, это был бы он. — Я помню, что раньше видел его сильно расстроенным, но не думаю, что это когда-либо могло дойти до слёз, — продолжает размышлять Виктор, по-видимому, глубоко погруженный в собственные мысли. Вероятно, он вспоминает те времена, когда они были детьми. Он качает головой и добавляет: — Видеть, как Пятый плачет, было... — Странно? — вслух предполагает Клаус. — Тревожно? — добавляет Диего. — Определенно, и то, и другое, — соглашается Виктор, остальные тоже издают звуки в знак согласия. — Это плохо, что, когда я увидел, как Пятый плачет, — вдруг начинает говорить Диего, привлекая внимание остальных. — Я знал, что это из-за чертового лука, но все равно видел лишь то, как плачет тринадцатилетний мальчик — мой младший брат. Диего плевать, что Пятый сейчас бы обрушил на него тираду из кучи ругательств, потому что он не ребёнок. Диего видел то, что видел. И никакого значения не имеет, было ли это из-за лука, потому что его чувства по этому поводу не изменить. Никто ему так и не отвечает, просто смотрят с невысказанным вопросом в глазах. Однако он не увидел никакого осуждения, поэтому решает продолжить и объяснить все более понятным языком. — Он выглядел уязвимым – это последнее слово, которое я бы когда-либо использовал для описания Пятого, — остальные члены его семьи согласно хмыкают в ответ. — Я хотел защитить его от этого мира, это желание в некотором роде очень глупое. Я знаю, что он уже через многое прошел, но я чувствую, что хочу исправить это ради него. Это заставило меня подумать о том, что возможно, когда ему в апокалипсисе было на самом деле тринадцать, он... он чувствовал себя потерянным и плакал от этой безысходности. Мне это не нравится, — Диего хмурится, пока говорит все это. Одни лишь мысли об этом заставляли его передёрнуться. — Я понимаю. Вот почему я предложила ему эти объятия, — Эллисон тихо смеется, закатывая глаза. — Никто из нас на самом деле не знает, что делать, если Пятый действительно заплачет от... ну, вы понимаете, грусти, теперь мы это знаем... я просто делала то, что работает в случае с Клэр, конечно, не обдумывая и не понимая, что это было совершенно не то, чего требовала эта ситуация. — Это тоже кажется странным, — вмешался Виктор. — Пятый просто стоял там со слезами на глазах, и я не знал, что сделать, чтобы помочь. — Согласен, — говорит Лютер. — Вот почему я ничего не сказал. Что я должен был сказать? Что я должен был сделать? — Ну, не смотри на нас, ясно, что у нас нет ответа, — Диего усмехнулся. Виктор вздохнул, потирая рукой шею. — Я чувствую себя немного виноватым, хотя знаю, что Пятому на самом деле не было грустно, и я, конечно, не имел к этому никакого отношения, и на самом деле Пятый был таким же сильным, как всегда... но, возможно, в этом и есть проблема, — Виктор чуть сдвигается со своего места. — Он всегда держится стойко, что, если ему на самом деле грустно, но он никогда ни к кому не придет за помощью? — О-о-о, мы все просто заботимся о нашем брате, это так мило, — воркует Клаус, прижимаясь к Виктору и утягивая его в свои крепкие объятия. — Давайте просто закончим ужин, — слегка застенчиво предлагает Эллисон.   Когда все готово и они собираются за обеденным столом, чтобы поесть, спагетти кажутся им странными на вкус. Диего не знал, связано ли это с какими-то неполадками на кухне, возможно, из-за их общего отсутствия навыков в приготовлении пищи, или, может быть, из-за пустующего стула рядом с ними. После всех этих лет он думал, что они все привыкнут видеть его пустым. Но правда в том, что ты никогда не сможешь свыкнуться с чувством скучания, из-за отсутствия своего брата.