Just relax

Время идёт к полуночи, во всей квартире темнота, свет включён только в кабинете Стива. (Кабинет!.. Стол-полигон на двух могучих тумбах, лампа под зелёным стеклянным колпаком, комплект из дивана, кресел, стульев — морёный дуб и тёмно-рыжая кожаная обивка, пристроченная к каркасу сплошным рядом медной клёпки. Бруклинский доходяга-художник сдох бы от изумления, узнав, что однажды у него будет собственное жильё и в нём помещение для работы, обставленное вот так. Для Стива Роджерса-сегодняшнего это не роскошь, а необходимость.) Голографические экраны «от Тони Старка» хороши, но на письменном столе Стива монитор предыдущего поколения. Из тех, что непрозрачны с тыльной стороны. Тех, где изображение — только для того, кто на него смотрит. Потому что есть вещи, на которые вообще никому не стоит смотреть. Навороченный системник с особо мощной системой шифровки-дешифровки распаковывает очередной файл из серии «перед прочтением сжечь», и Стив Роджерс, прежде чем пробежать глазами первую строку, непроизвольно покручивает шеей, поводит плечами, как в поле или в тренировочном зале перед вступлением в схватку. Плечи у Капитана Америки крепче базальта, а глаза видели много разного, и он умеет, когда требуется, сохранять чёткость мысли, бесстрастие и контроль, что бы ни увидел. Оттого — неважно, что Капитан Америка лучше бы полдесятка раз вышел навстречу даже многократно превосходящему противнику, нежели занимался бы тем, чем приходится сейчас. Сегодня его задание вот в этом. Сидеть перед монитором. Смотреть. Читать. Держать себя в руках. Анализировать прочитанное. Улавливать логические цепочки. Есть нити и узлы паутины, которых не заметит избыточно логичный искусственный интеллект. Способен только интеллект человеческий. Ладно, суперсолдатский. И Капитан-Роджерс выполнит задание на отлично — как десятки предыдущих, как множество тех, которые когда-либо выпадут потом. Как всегда. Как обычно. Суперсолдат по определению не способен подвести. ...Но усиленный сывороткой мозг — многозадачный, он способен сразу на несколько уровней восприятия и обработки. Непредвзятая аналитика только один из них. Как и бесстрастие и контроль над собой только одна из сторон характера Стивена Гранта Роджерса. В отличие от разума на электронных, квантовых или каких ещё там носителях, разум, воплощённый в плоти и крови, не может быть свободен от эмоций. Роджерс способен на долгую рутину работы, способен, если нужно, сидеть перед монитором две недели по восемнадцать часов, делая перерывы лишь на еду, сон и короткую разминку, он способен не давать себе волю, когда перед его внутренним взглядом предстаёт суть того, что он читает... Однако не рутина работы, не скованность мышц от двухнедельного зависания в статичной позе выматывают Роджерса, а именно эмоции. Мешающие делу и оттого отметённые, запертые на замок в самой глубине души — но отнюдь не задавленные. Сегодня, сознавая, как голову переполняет тяжёлая муть, Роджерс сдался искушению сделать передышку: сбежал с рабочего места, из штаб-квартиры, где пропускал через себя массивы информации по текущей задаче. Хотя бы час-другой в квартире бруклинского браунстоуна, которую они делят с Баки. Тёмный паркет из настоящих дубовых плашек, массивная, прочная мебель, какую больше не делают в двадцать первом веке, золотистый свет торшера под простым тканевым абажуром. Особый дух кожи, старого дерева, бумажных книг, восковой мастики для паркета... Всё то, за что Наташа дразнит Роджерса с Барнсом «ископаемыми». Плюс доля запахов табака, одеколона, кофе, пороха, вибраниума и оружейной стали. И доля запахов самих Стива и Баки. Дом. Чёрта с два. Кэп едва успел закрыть тяжёлую дверь за спиной, как старкфон пропиликал сообщением о поступлении на почту партии новых файлов: в них могут скрываться детали паззла, которых недоставало для заполнения прежних пробелов, так что ознакомиться с данными нужно без проволочек. И Роджерс, не раздевшись, не приняв душ, как хотелось до одури, идёт в кабинет прямо с порога и снова усаживается за компьютер. ...Замок во входной двери издаёт привычный шелестящий шёпот, и Роджерс слышит в прихожей шаги. Слышит. Да. Сегодня — да, хотя Баки обычно передвигается абсолютно бесшумно. Не у одного Роджерса в эти дни миссия-«одиночка», и не его одного её выполнение выжало до дна. Барнс только этим утром вернулся из Европы, где организовывал систему тренировок для новобранцев — необученных, но чрезвычайно энергичных, наделённых особыми способностями ребят. Рисков там не было, так что Стив мог не волноваться за друга, но хватало обоих на созвон всего-то раз в сутки, поздним вечером по европейскому времени, и длились их сеансы связи минут по пять, не больше: сверх этого у обоих не оставалось сил ворочать языком. Войдя, Баки, конечно, замечает рассеянную полосу света от настольной лампы Стива — в затемнённой по ночному времени квартире из дверей кабинета будто лунная дорожка. А заметив, направляется прямо к источнику. Опирается поблескивающим предплечьем согнутой левой руки о косяк и, привычно склонив голову набок, глядит на Стива. Он чуть осунулся, в глазницах густые тени, но на губах усмешка. — Эй, я что-то не понял, отчего ты за компом, а не у плиты, заноза. Ты был дома, а я мотался хрен знает где, — разве ты не должен был встретить меня горячим ужином, как минимум? Или полез в интернет за рецептами праздничных блюд и зачитался, не мог решить, что выбрать?.. Стив утомлённо, через силу улыбается шутке: — Я тоже по тебе соскучился, балда. Он щёлкает мышью, закрывая файл. — Ладно, что-то я вправду... Пошли. Подсобишь на кухне, или просто что-нибудь готовое вскрыть? Барнс не даёт сбить себя с толку: он поймал настроение Роджерса на полувздохе. Отмахивается: — Поел на базе, пока сдавал отчёт... — И бросает взгляд нехорошо прищуренных глаз на тёмный задник монитора. — Плохие новости?.. — Обычные. Всё как всегда. — Стив пожимает плечами. Баки смотрит на него пронизывающе, упрямо сжав губы. — Ну? Стив знает, что тот не отстанет, пока не получит ответ. А ответить Стиву нечего. — Всё как всегда. Ничего экстраординарного, — так же упёрто, как Баки, повторяет он. Он хочет прекратить это, бросив что-то шутливое, скопипастить барнсов фирменный небрежный, нарочито поверхностный тон. Но шутка выходит дурной, дурнее некуда, и тон... горчит, как хина, и слова тяжелы, будто расстрельный свинец: — Иногда я думаю: нужно ли сегодняшнему миру, чтобы мы спасали его опять и опять. Если он так упорно стремится погубить себя сам. Нужно ли было нам выходить изо льда, чтобы увидеть... такое будущее. Сияющий фасад, за которым море гнили и дерьма. Баки кривит угол рта в понимающей усмешке. Затем кивает раз-другой: не в согласии со словами Стива, а в ответ каким-то своим скрытым мыслям. А после подходит к Роджерсу со спины, без малейшей попытки заглянуть в экран через его плечо, подхватывает так легко, будто Стив не здоровенный мужик и не тянет вместе со стулом примерно фунтов триста, и перетаскивает на весу прочь от стола, на свободное место рядом с диваном. — Ну-ка, сюда, Стиви. — Что?.. — не сразу соображает Роджерс. — Развернись на стуле, говорю. И свитер долой! И сам, довольно нетерпеливо и бесцеремонно, тянет со Стива тончайший кашемир. Капитан тихо фыркает, — очень уж это похоже на старинные довоенные времена, на случаи лечения его очередных простуд. Только тогда он хорохорился и твердил, что ничего ему не надо, он выберется и так. А теперь подчиняется: с Барнсом не справиться что тогда, что теперь, сделать, как он задумал, проще, чем переспрашивать или спорить. Роджерс осёдлывает стул, приваливается грудью к кожаной спинке и кладёт подбородок на верхнюю кромку, а перед тем стаскивает свитер через голову вместе с майкой, оставаясь обнажённым по пояс. Барнс что-то сотворяет со своей бионикой (оттуда слышится низкий вибрирующий гул) и кладёт пальцы обеих рук Стиву на плечи. И — эти пальцы одинаковой температуры, в равной мере почти горячие, разве только с левой стороны много твёрже, чем с правой. Медленно, глубокими круговыми вжатиями, они прокладывают две сходящиеся дорожки от стивовых плечевых суставов параллельно ключицам к шее, и потом по её бокам вдоль позвонков к основанию черепа. Стив не может продержаться при этом молча: в некоторых точках ему больно, как от укусов тропических муравьёв, но сразу после боли наполняет почти осязаемое облегчение. Баки, продолжая разминать его, неодобрительно прищёлкивает языком: — Сплошные узлы, все мышцы как камень! Что ты, мать твою, сделал с собой, Роджерс? — Баки... м... м-м... — Барнс не тот человек, которому можно сказать «не выражайся». Хотя и тянет: именно сейчас Стиву отчего-то совсем не хочется слышать сквернословия, хочется чего-то... другого... чего-то... чего-то такого, в чём он мог бы расплавиться, растечься, как размякают под умелым массажем Барнса прежде сведённые нервными спазмами мускулы. С плеч и шеи Стива ладони Баки спускаются вдоль позвоночника, ложатся поверх лопаток, а большие пальцы проминают между «крыльями» вверх и вниз, и если бы руки Барнса не поддерживали при этом спину Стива, Кэп впрямь ополз бы в кресле пластом подтаявшего мороженого, отчего-то вылепленным в форме человека. — Как, легче?.. — чуть наклонившись, осведомляется Барнс, его дыхание шевелит волоски на макушке Стива. — Мгм... — невнятно бормочет Роджерс, чувствуя, что от корней взъерошенных прядок по его загривку сбегают вереницы электрических мурашек. Баки усмехается и поддаёт стопой по подлокотнику стоящего рядом дивана. Предмет мебели хитрый: для делового помещения вроде бы, но снизу-сбоку есть скрытая педаль, стоит попасть по ней, и спинка с сиденьем разложатся во вполне полноценное спальное место. У Стива представления не было о подобном секрете, когда на антикварной распродаже он покупал обстановку себе в кабинет. — Ложись, Роджерс. — Баки... — Молчи и ложись. Стив не признаёт бесцеремонного распоряжения собой, но тут... Больше не пытаясь противиться, покорно вытягивается на диване лицом вниз. Баки плавным движением подступает ближе, двумя пинками сбрасывает обувь и садится на бёдра Стива сверху. Стив терпит сколько может то, что Барнс делает с ним, затем тщетно пытается закусить слишком гладкую кожаную обивку зубами, потом сдаётся, перестаёт сдерживаться, стонет, потом, в некоторые моменты, его стон переходит почти в крик. Баки наконец переводит дыхание и живым предплечьем смахивает с лица крупные капли пота. Стив лежит под ним, чувствуя себя так, будто в его теле не осталось ни одной кости, будто весь он превратился в желе. Но от этого ему невыносимо приятно, ему так этого не хватало. Мускулы пульсируют под покрасневшей, словно распаренной кожей: Баки прошёлся жёстким, умелым массажем по всей спине Стива, от самого загривка до самого крестца. Баки с хрустом потягивается, расправляя позвоночник, подвигает Стива чуть к стене и шлёпается навзничь бок о бок с ним. — Хорошо, у меня половина пальцев металлическая, уставать не умеет, — хмыкает он. — Сдохнешь зажимы мышц у тебя разглаживать. Стив издаёт невнятный звук, по-прежнему уткнувшись лицом в кожу дивана. Он сейчас и пальцем шевельнуть не готов, но и не может хоть как-то не выразить своего сожаления: Баки после своей командировки устал физически не меньше, чем Стив устал морально, но вот же, Стив заставил его снова трудиться. Баки подбирает скомканный плед, который полчаса назад собственноручно сбросил с дивана, накидывает покрывало на Роджерса, укутывая от ступней до шеи, накрывает и свои ноги краешком и вытягивается рядом со Стивом во весь рост. ...Глаза Стива закрыты, но он и без их помощи, кожей щеки, улавливает, что Баки смотрит на него из-под отяжелевших от испарины и переизбытка усталости ресниц. — Что?.. — бормочет Роджерс, через силу поворачивая голову: мало ли, вдруг необходим его взгляд и его реакция, прежде чем они с Барнсом оба отрубятся минут на тридцать-сорок. Баки — выбившиеся из пучка волосы разбросаны по обивке дивана, под затылок вместо подушки подложена кисть согнутой левой руки — встречается с ним глазами и усмехается. — Мир всегда останется сочетанием витрин и дерьма, сопляк, нам ли с тобой не знать. И мы дерёмся не для того, чтоб победить, а просто для того, чтобы помойка не могла разрастись настолько, чтоб захватила всё. Чтоб не случилось, что не осталось ничего, кроме неё, даже и витрин. Стив с размаху втыкается лбом в диван. — Ты балда и сукин сын, Барнс! Тебе нужно было говорить это сейчас? Лучшего времени не мог найти? — Что сказано перед сном, запоминается крепче всего!.. Стив выпрастывает локоть и крепко толкает им Баки под рёбра. — Вот уж погоди: доберусь я до тебя завтра на ринге! — грозится он. — Дать тебе фору, после всей твоей кабинетной-то работы? — коварно-подначивающе предлагает Баки. Роджерс пихает его снова, Барнс отвечает таким же мальчишеским тычком... А потом бывший Зимний Солдат поправляет плед у Капитана Америки на плече, и кончики металлических пальцев у него  невесомы, будто стальные пушинки. Он разворачивается чуть набок, подтаскивает к себе Стива, обволакивает объятием поверх лопаток, поперёк всей широченной спины. — Хотя бы для того, чтобы получить вот это, — то, что здесь и сейчас, Роджерс, — нам нужно было выходить изо льда.