「 𝔩𝔬𝔫𝔤𝔢𝔯 𝔱𝔥𝔞𝔫 𝔞 𝔱𝔥𝔬𝔲𝔰𝔞𝔫𝔡 𝔶𝔢𝔞𝔯𝔰 」 | Дольше тысячи лет

      Я проснулась от того, что замёрзла.       Вернувшись вчера вечером домой, я в трансе разобрала покупки, заперла двери и зашторила все окна, и завалилась спать прямо поверх одеяла. Ночью началась буря, и порывистый ветер выдул всё тепло из дома. А я в одной рубашке — не могу спать, если меня что-то стесняет, поэтому есть у меня такое свойство, я могу во сне, не просыпаясь, снять с себя все, что мне мешает. Так я избавилась от джинсов и носков, и даже от бюстгальтера. Одеялом только не накрылась, так что задубела я чуть не до посинения. Мало того, ещё и спала, как сурок, уже было четыре часа дня.       Соскочив с постели, я поскакала в ванную. Оттуда, умытая и распаренная горячим душем, рысцой к шкафу, доставать пижаму. Есть у меня такая, зимний вариант, розовая и плюшевая. Погрузившись в пока что холодную плюшевую ткань, я натянула капюшон, на ноги тёплые носки и тапочки, и бегом на кухню, пить горячий кофе. Не хватало ещё заболеть. И обогреватель нужно достать из кладовки. Жаль, в этом доме нет камина!       В кухне был бедлам. Я запихнула в холодильник только то, что портится, остальное, вместе с пакетами, побросала, куда пришлось. Разбирая их теперь, я достала какао, и мгновенно решила отведать его вместо кофе. Попутно поджарила себе тосты и яичницу с сосисками. Пританцовывая под какую-то рекламу в телевизоре, я распахнула шторы на окне гостиной, и посмотрела на заснеженную улицу. Погода ещё не успокоилась, и на улице было темно — небо заволокло снежными тучами, подъездные дорожки засыпало снегом, расчищено было только у тех, кто выбрался на работу: моя соседка справа, санитарка, и сосед из дома напротив, кажется, работник администрации. За домом соседа начинался лес — наша улица была крайней. Что-то зацепило моё сознание, когда я уже собиралась задернуть шторы — полумрак, царящий дома, гораздо уютнее, чем мертвенно-серый свет с улицы.       Я еще раз оглядела вид из окна, и отшатнулась. Задернула шторы, отошла на пару шагов, и побежала проверить замки на обеих дверях. Позади дома моего соседа, на опушке заснеженного леса, прямо под огромной елью темнела фигура человека. Убедившись, что все закрыто, я застыла посреди комнаты, боясь выключить телевизор — в тишине было бы совсем жутко, но и оставить звук было страшно, вдруг не услышу, если кто-то вломится. Всё-таки выключив телевизор, я вернулась к окну, и осторожно выглянула из-за шторы. Никого.       Я еще думала, не показалось ли мне, и не вызвать ли полицию, когда раздался телефонный звонок, едва не отправивший меня на тот свет.       — Д-да, слушаю?.. — заикнулась я, и подумала, что надо будет проверить потом, не появилось ли у меня седых волос. После увиденного в окне, я вполне ожидала услышать в телефонной трубке: «Тебе осталось семь дней…», но услышала только голос дяди:       — Привет, Руби!       Я помолчала, прикрыв глаза, и пытаясь ответить ему цензурными словами.       — Ага, привет. Что-то случилось? Ты выезжаешь?       — У меня всё замечательно, спасибо, что спросила, а как твои дела? — посмеялся мужчина. — Ничего не случилось. И нет, я не выезжаю. Тут такое дело…       Я молча внимала. Сердце все ещё колотилось от испуга, как сумасшедшее, еще и ком застрял где-то в горле, и говорить было трудно.       — Я не смогу приехать на Рождество, извини, малышка, — повинился дядя, и я вздохнула. Такой пустяк, а я то уже напряглась! — У нас тут в заповеднике аврал, сюда выпустили некоторых животных, которых лечили, или подращивали в неволе, и вот теперь пометили и выпустили, а они пропали, почти все!.. И хрен бы с ними, с оленями, их-то сожрать могли, а куда делись чёртовы два волка!.. — голос Руди был усталым и самую малость истеричным. — Мы уже неделю шатаемся по лесу, а тут ночью разразилась буря, и мы вернулись в домик. Теперь точно следов не найдёшь, но с нас всё ещё требуют какой-нибудь отчёт, да и не выберемся мы теперь, пока погода не успокоится. Сидим тут втроём, кукуем.       — А еда, вода? У вас всё есть? — забеспокоилась я.       — Да, не переживай, здесь всё подготовлено для таких случаев. Да и если что, нас заберут по сигналу, но пока ещё есть шанс что-нибудь найти, мы поищем. Другая команда сообщала, что были обнаружены следы огромного костра, а в нем кости оленя, но я пока своими глазами не увижу, не поверю, что кто-то в заповеднике зажарил оленя на костре и съел, а служба охраны этого сектора не заметила ни огня, ни дыма!       Я задумчиво покивала.       — Значит, на Рождество не успеешь?       — Нет, прости! Ты сама то как, не скучаешь? Друзей нашла?       Вообще, мы созванивались раз в пару-тройку дней, но как раз последнюю неделю вестей от дяди не было, и я уже начинала волноваться. Так что он знал, что приятели у меня есть, и я не скучаю в одиночестве.       — Ты не переживай, — заверила я. — Позову девочек с ночёвкой, и в Рождество, может быть, получится к кому-то напроситься в гости, — я посмеялась. Нагло лгу, конечно, мои то приятели уже разъехались. Но я с удовольствием проведу это время одна.       Мы поболтали ещё с полчаса, пока по ту сторону телефонной связи не донесся невнятный шум и мужской смех. На этой ноте мы распрощались, и Руди положил трубку. Я ещё минуту стояла и слушала гудки — размышляла, стоит звонить в полицию из-за возможной зрительной галлюцинации, или нет. В итоге решила, что не стоит.       Позавтракав подогретыми тостами и яичницей, я бродила по дому с кружкой какао, выглядывая во все окна, которые попадались мне на пути. Всё было чисто.       В конце-концов, я расслабилась, поиграла на гитаре, напевая какую-то песенку, накрошила оливье (и колбаса не та, и майонез не тот, и горошек еле нашла, но было всё равно вкусно), состряпала ещё какие-то салаты, потом решила сварить-таки глинтвейн. На дворе была уже ночь, когда я, проходя мимо входной двери, зачем-то решила выглянуть наружу. Кажется, мне показалось, что фонарь над дверью не горит, так что я без задней мысли распахнула дверь, шагнула вперёд, и… И застыла, безмолвно открывая и закрывая рот, не найдя в себе сил закричать.       Он стоял так близко, что я бы и в темноте его увидела, а тут еще фонарь загорелся снова. И я испугалась только поначалу, а после, разглядев его лицо, застыла уже от шока. Он был одет в зимнее пальто, не застегнутое, а под ним была только рубашка и брюки, отчего мне тут же стало холодно. Его лицо казалось почти белоснежным на фоне тёмной улицы. Он был жутко прекрасен. В спутанных кудрях блестели снежинки, а глаза горели ярким золотом. И он смотрел на меня с выражением крайнего удивления, и сам застыл от шока так, что, кажется, не дышал.       Я отмерла, моргнула раз, второй. Вздохнула. Он не моргал и не дышал. Я сделала медленный шаг назад. Бледная кожа, да? Ещё один шаг. Золотые глаза! Я хватаюсь за дверную ручку. Доктор, который вместо головокружительной карьеры торчит в глуши с толпой разнообразных родственников! Фонарь моргнул, но не погас. Девушка, похожая на эльфа! Он отмер и как-то умоляюще посмотрел на меня. Я снова сделала шаг назад, потянув дверь на себя. Пропадающие животные в лесу. Герб на браслетах, кольцах, кулонах! Герб Калленов, твою мать! Я судорожно вздохнула и захлопнула дверь. Точнее, хотела захлопнуть, но её удержали. Конечно, я уже не удивлялась тому, что у меня не хватило сил её закрыть. Кому бы хватило! Бедная дверь жалобно заскрипела.       — Постой, я не причиню тебе вреда! — затараторил он, и я скептически на него посмотрела. — Я хотел познакомиться…       — Ночью?! — мне захотелось смеяться.       — Да, прости… Моя сестра мне рассказала о тебе, и я не смог не придти… Вы с Мэри встретились вчера в супермаркете… Меня зовут Мартин Доусон.       Я удивленно посмотрела на него. Так он не понял, что я догадалась? Да он же до сих пор не дышит, когда молчит, и даже плеч не поднимает! Делает вдох только когда собирается что-то сказать. Надеюсь, я не пахну, как самый лучший наркотик, а то я не Белла Свон, меня могут и сожрать… Твою мать, ну как меня занесло в Сумерки?! И почему вообще на моем крыльце стоит чёртов Эдвард Каллен, который назвался каким-то дебильным именем, и почему он похож на меня, словно мы гребаные близнецы?!       Уже падая в обморок я подумала, что он, должно быть, прочитал все мои мысли, и вряд ли я теперь когда-либо открою глаза.