В моем сердце

      Тонкие пальцы несильно нажимают на выключатель — номер отеля окутывает мягкий теплый свет.       Ясмин крепко держит за запястье, на котором поблескивают часы, мужскую руку, перекинутую через плечо. Крепкое сильное тело слегка давит своим весом — очевидно, при этом мужчина контролирует себя и свои телодвижения, — и девушка для подстраховки обхватывает Зейна за талию, когда тот, прищурившись от света, чуть двинулся в сторону, не до конца удерживая равновесие. Быстро опускает на пол горшок со слегка помятым цветком.       — Ясми-и-ин, — хриплым голосом, расплываясь в улыбке, — ах, моя красивая Ясми-и-ин… Какой хороший день…       Девушка лишь улыбается, но ничего на это не отвечает, и они медленно, чуть покачиваясь, подходят к кровати. Она пытается аккуратно «ссадить» его, однако мужчина буквально падает на мягкую постель. Лишь его собственная выдержка не позволила потащить за собой под тяжестью тела супругу.       Зейн издает нечленораздельный звук, очевидно, с огромном удовольствием вытянув длинные ноги вдоль кровати, и со вздохом прикрывает глаза. Ясмин откладывает сумку и щелкает выключатель возле кровати — света становится еще меньше.       — Ты хорошо себя чувствуешь? — спрашивает тихо.       Мужчина что-то будто бы даже кряхтит, смеясь, а после не глядя касается ладони жены.       — Да… Давно мне… не было так хорошо, — ласково поглаживает подушечкой большого пальца нежную кожу, поднимаясь выше. — В голове так пу-у-усто… — издает короткий вздох. — Ничего не хочется.       Замолкает.       Ясмин смотрит на него короткое время, а потом, аккуратно сжав удерживающую ее ладонь, отпускает руку. Не глядя избавляется от каблуков, небрежно отодвинув ногой их в сторону, и наклоняется к мужу.       Снимает часы, кладет на прикроватную тумбу. Тянет за край галстука, что висел уже на шее давно развязанным, отправляет туда же. Расстегивает пуговицы на рубашке, касаясь горячей кожи на груди.       — Пиджак… — говорит тихо, не нарушая приятной тишины.       В ответ слышно лишь несвязное мычание. Не без усилий приподнявшись, Зейн позволяет ей стянуть одежду, без колебаний положив голову на ее плечо; Ясмин уже небрежно кидает пиджак куда-то в сторону кресла и, наклонившись, помогает снять обувь, пока мужчина обессилено падает на подушки.       Девушка молча садится с краю, и на некоторое время воцаряется тишина. Она смотрит на Зейна. Задыхается от собственных чувств. Даже не пытаясь обуздать порыв, касается прохладной ладонью его раскрасневшихся щек. Щетина слегка покалывает, однако Ясмин этого не замечает. Гладит подушечкой пальца его брови, нос, губы… С любовью во взгляде отмечает, как россыпи серебра в темных волосах становится все больше. Гладит по голове, пропуская сквозь пальцы темные пряди. Чувства переполняют, заставляют каждой клеточкой своего тела, каждым вдохом осознавать сокровенность происходящего.       Ясмин с ногами забирается на кровать, садясь еще ближе, и постепенно уходит в свои мысли, неосознанно улыбаясь.              Больших усилий ей стоило провернуть за спиной супруга подобный сценарий — секретарь Зейна устраивает с заместителем крайне реалистичные переговоры с Италией, в ходе которых, разумеется, выявляются проблемы, несомненно, такого рода, которые без личного присутствия бизнесмена никак не могут быть разрешены.       И вот в спешке собранные чемоданы, ближайший рейс до Милана… А никаких переговоров не было. На превосходно отлаженном производстве все шло согласно установленному графику. Ясмин буквально отбирает телефон — с улыбкой, разумеется, и совершенно взволнованная — и выключает его.       Героически выдерживает и деловую хватку Зейна, и его злобу, даже напряжение — закоренелого бизнесмена, трудоголика, который до последнего не признавал мысль, что в течение следующих пяти дней он будет оторван от дел. Ясмин заверила: если что-то серьезное потребует вмешательства мужчины — позвонят напрямую ей, а она, в свою очередь, незамедлительно сообщит ему.       Тот все же под конец растаял, довольно усмехался, когда, переодевшись из строгого костюма в хлопковые рубашку и брюки, смотрел на открывающийся великолепный вид. Озеро Комо, яркие маленькие дома прямо на возвышенности, буйство цветов и красок… Водитель отвез их сюда прямо из аэропорта. Пока они добирались, Ясмин пыталась невозмутимо отразить любую атаку мужа, что не контролировал здесь буквально ничего.       Девушка довольно улыбалась, крепко-крепко обнимая Зейна, и попросила лишь довериться.       — Я хочу… исполнить твои желания. Как когда-то ты — мои, — ласково потерлась о его ладонь щекой. — Я тоже услышала тебя… Я слушала тебя. Просто отдохни, хорошо?       Зейн раскрывает глаза, всматривается слегка помутненным взглядом, и Ясмин ему улыбается. Непродолжительный молчаливый диалог двух любящих сердец, а она всю свою нежность ему одному отдает.       — Никогда ведь не видела тебя таким… — говорит, не выдержав.       — Каким? — плавится под ее лаской и теплом.       Девушка ответила не сразу.       — Умиротворенным… Безмятежным, — пауза. — Расслабленным, — мягко.       Зейн криво, но счастливо улыбается, отвыкший совсем от такого разморенного, затуманенного состояния.       — Все… Все благодаря тебе. Родная моя.       Зейн перехватывает девичью ладонь и прижимается щекой. Целует внутреннюю сторону. Ведомый щемящей душу нежностью, притягивает к себе. Ясмин слышит его размеренное сердцебиение. Отчего-то сильно щиплет в глазах, когда он ласково гладит ее по волосам, укутав в родных сильных объятиях.       — Помнишь, как ты в Рио тоже позволила себе… вольность? — в голосе была отчетливо слышна довольная ухмылка.       Ясмин, прижимаясь щекой к его предплечью, несильно бьет прямо туда. А Зейн тихо смеется.       — Нашел что вспомнить. У нас были разные ситуации.       — Да-а-а… — гладит по голове, шумно вдыхая запах ее волос. — Здесь я был всецело под твоим присмотром. А вот ты, — притворно строго, — не подумала о возможных последствиях.       Ясмин цокнула, удобнее устраиваясь в его руках, и пробурчала:       — Лишь бы поворчать, даже расслабленный от алкоголя ты себе не изменяешь.       — Спасибо тебе.       Зейн замолчал, однако девушка без слов понимала, что именно он имеет в виду.       Подаренная им пластинка ее любимой арабской певицы в свое время подтолкнула Ясмин преподнести нечто подобное теперь и для него.       Еще с молодости Зейн слушал знаменитого итальянского певца и даже мечтал попасть на его концерт. Однако обстоятельства были против него, и тогда он упустил свою возможность; последующие годы это было одним из последних, о чем он думал.       Ясмин же — разумеется, не без помощи глубоко уважаемой и почитаемой ею Фирузы — организовала для Зейна концерт для него одного. Владелец ресторана был давним другом госпожи, а потому беспрепятственно закрыл заведение на вечер — туда же был приглашен певец. Ясмин в назначенное время тихо покинула ресторан под предлогом. Следующие несколько часов Зейн провел в своем собственном мире, от которого порой сам же прятался долгие годы. Никого и ничего не смущаясь, позволял себе грустить, плакать, подпевать и снова и снова чувствовать, проживать. Мелодичная, страстная итальянская речь, красота и чувственность музыки и тихий летний вечер — все было для него.              Случайно когда-то обмолвился одним из вечером — хотел вернуться в прошлое. Вновь, хотя бы ненадолго, побыть тем Зейном, который приехал во Флоренцию с одним лишь чемоданом, упрямо отказавшись от всех родительских подачек. Который искренне смеялся, а порой и во весь голос, был незаменимой частью университетской жизни, ярким студентом, бесконечно, страстно и всецело эту самую жизнь любящий. Не знавший, что могло быть как-то иначе. То время было для него по-настоящему счастливым.       Ясмин же по крупицам, не без помощи Фирузы, постепенно собрала эти воспоминания воедино. Первые дни они обходили его любимые места, а он постоянно встречал старых знакомых и университетских товарищей, — один из дней закончился шумным застольем у декана, в доме которого было добрых сорок человек. Зейн громко хохотал, шутил и веселился. Ясмин с улыбкой и теплотой впитывала каждую его эмоцию.       Дальше были прогулки вдоль берега, любимый яблочный штрудель в кофейне донны Клары, галерея Уффици, маленький столик в самом сердце центральной улицы и музыканты на ней, морской игривый ветер, что не оставил и шанса идеальной укладке мужчины, музей искусства, родные стены университета… Ясмин молча, чутко и очень бережно водила Зейна по родным и любимым местам, часто создавала такую ситуацию, в которой позволяла ему забыться, окутывала дорогим прошлым, заставляя сталкиваться с теми людьми.       Возможно, этот вечер, а особенно, его одиночество, шум прибоя и итальянская музыка, побудили мужчину расслабиться, отпустить контроль, что так беззаветно отдал жене.       Ясмин, ожидающая его на берегу, сразу поняла состояние Зейна и лишь с трепетом и огромным волнением встретила его подобное… откровение. Видела его уязвимость. Как и разбередившиеся раны.       В сторону отеля шли не спеша — Ясмин внимательно наблюдала за мужем, который ранее бы не позволил себе так свободно расслабить галстук, а после и вовсе повесить себе на шею, — в обнимку. Ночной воздух был особенно душист и прохладен, обдавал морским бризом их тела, переплетенные пальцы и столь драгоценное молчание.       В глубине души девушка поражалась тому, что даже в таком состоянии супруг не спешил открывать душу, — молчал. Перед глазами все еще был его блестящий взгляд, когда он выходил из ресторана, и немного утратившая свою статность осанка, как если бы скованная незримой тяжестью.       Сама при этом никак его покоя не нарушала — лишь поддерживала, делилась теплом и сама его принимала. По пути Зейн заставил их остановиться, а после, вытащив из портмоне купюры, со смехом указал на магазин сладостей. Сам же сходил за цветком. Ясмин подыграла тому вечеру из прошлого, сама же удивилась, как супруг все помнил, — в горшке были черные орхидеи. Так и пошли дальше.       — Я доверился тебе не думая… — шепчет, постепенно сдаваясь сну. — Едва ли в жизни мог… позволить такое. Может, в молодости… Было так хорошо… Спасибо тебе…       Слезы все же находят выход — Ясмин судорожно смахивает со щек и, ведомая слабостью перед таким Зейном, говорит:       — Я хочу, чтобы ты был счастлив. Всегда. Чтобы ничто не тревожило твое сердце. Чтобы не оседала в нем печаль, страх, сожаление… Хочу, чтобы всегда так смеялся.       Она говорит без остановки, лишь голос дрожит, когда вот-вот на плач сорвется, но себя сдерживает.       — Я буду… Обязательно, — сильнее сжимает в объятиях. — Ты мое сердце излечила. Ты его в руках держишь. Знаю, бережно хранишь. Этого достаточно. Больше не больно.       Так и уснут. Ночь укутает их в своих объятиях, заберет с собой всю печаль. На утро они будут совсем другие.       Счастливые, влюбленные.       Родные.