xx
xx
— Ну, мы тогда поедем. — Серас колебалась. — Вы ведь справитесь тут без меня, да? Интегра сузила на неё глаз, делая глоток вина. — К твоему сведению, полицейская, я прожила без тебя больше двадцати лет своей жизни и во время войны противостояла всему Тринадцатому отделу до твоего появления. Я сумею продержаться неделю. — Ладно, ладно, не надо так язвить, — проворчала Серас. — И вовсе не обязательно было уворачиваться от букета. Серьёзно? Это было так очевидно! Она практически швырнула букет в Интегру и всё равно промахнулась. И не по своей вине. Она же вампир! Она никогда не промахивается, и точка. Её упрямая начальница просто не могла не отступить в сторону, и вместо неё букет угодил в руки весьма озадаченного Пенвуда-младшего. — О чём ты вообще думала, когда бросала его в меня? — возмутилась Интегра. — За кого я, чёрт возьми, должна, по-твоему, выйти? Серас недоверчиво прищурилась. — Вы ещё спрашиваете? Они уставились друг на друга. Наконец Интегра рассмеялась, покачав головой. — Это бред, абсолютный, полнейший бред, — но сказано это было с нежностью, почти смиренно. Она любила Серас как лучшую подругу и сестру, а иногда даже как дочь. Проведя с ней вместе десять лет, она знала, что девушка действует из лучших побуждений. Но порой она бывает чертовски бестактной. Серас тоже засмеялась, смущённо почесав щеку. Стоило только её смеху затихнуть, красные глаза сделались задумчивыми, и, протянув руки, она заключила Интегру в объятия. Интегра застыла. Она не привыкла к таким тесным физическим контактам. Ни с кем. Серас ждала, пока она расслабится, и, когда наконец рука неловко легла ей на спину, прошептала: — Я просто хочу, чтобы вы были счастливы. — Я счастлива за тебя, — машинально ответила Интегра. — Вы поняли, о чём я, — фыркнула Серас. — Вы бываете такой упрямой. Иногда в кроваво-красных глазах Серас Интегра мельком замечала тяжесть огромного бремени, напоминавшую ей о том, что девушка пусть и выглядела на девятнадцать, но на самом деле была бессмертным созданием почти тридцати лет. В её взгляде, как и у всех истинных вампиров, таилась та же своеобразная, рожденная из крови мудрость. — Я люблю вас, Интегра. Мы оба любим. Когда-то давно Интегра посмеялась бы над самой мыслью, что вампиры способны любить. Теперь она знала это наверняка. — Я тоже тебя л-люблю, глупенькая, — Интегра запнулась на непривычном слове. Серас просияла. — Пип, ты это слышал? — Четко и ясно, — отозвался голос француза. — И записал на память. — Что? — Ах, нам пора. — Серас уже отскочила прочь. — Увидимся через неделю, госпожа Интегра! — СЕРАС! Однако Серас уже ныряла в открытую дверь белого лимузина, капот которого был усыпан маргаритками. Он отвезет её в аэропорт, откуда на частном самолете она отправится на медовый месяц. Если кто задался вопросом, на заднем сиденье лежал гроб. Дверь захлопнулась. Высунув голову в окно, Серас помахала ей рукой, и, увидев беззаботное, счастливое лицо девушки, Интегра почувствовала, как её раздражение сходит на нет. — Наглая девчонка… Лимузин выехал за пределы поместья Хеллсинг. Жених и невеста уехали. Гости разошлись. Интегра залпом допила остатки вина. Маргаритка всё ещё была у неё в волосах.xx
xx
Десять лет. Десять лет, за которые не произошло абсолютно ничего. Десятилетие разгребания руин и зализывания ран. Десятилетие ожидания, хотя она никогда в этом не признается. Десять лет Серас повторяет, как попугай, одно и то же: «Он вернётся, госпожа Интегра. Просто нужно подождать ещё немного», — пока слова не утрачивают всякий смысл. Ещё немного… ещё немного… ещё немного… но, в самом деле, как долго длится это «ещё немного»? Целый грёбаный век может быть «немногим» для дитя бесконечной ночи. Поэтому Интегра решила вообще не думать об этом. Если вернётся, то вернётся, если нет, то нет. Проще не бывает. Иногда, правда, она идёт по коридору и останавливается у тёмного угла. Иногда она просыпается посреди ночи и тихо прислушивается. Иногда ей снится кошмар, в котором закрывается пара алых глаз и голос говорит: «Прощай». Интегра поморщилась. Она сидела в кабинете, просматривая бумаги, но никак не могла сосредоточиться. Дело было в том — и она говорила по существу, а не ради разведения сантиментов, — что никогда за всю жизнь она не была в большем одиночестве, чем сейчас. И точно так же можно было сказать, что поместье ни разу не видело такого запустения за всё время своего существования. Без Серас и Пипа дом поистине обезлюдел. Теперь они нанимали минимальный штат сотрудников, и все они получили отгул на день после церемонии. В этот поздний час осталась только она. Она была одна. Интегра откинулась на спинку кресла. — Абсурд. Я в состоянии справиться сама. Сейчас спокойно. Никаких маленьких пронырливых вампирш и их не менее пронырливых фамильяров и мужей по совместительству. Она разговаривает сама с собой. Она определенно не справляется. Интегра потерла переносицу. Какая же она жалкая. Оставив попытки вникнуть в документы, она отправилась прогуляться по дому. В какой-то момент бесцельных блужданий, не зная когда и как это произошло, она обнаружила, что поднимается на чердак. Поколениями там копился всякий антиквариат и отжившие своё вещи. Если бы захотела, она, возможно, нашла бы здесь остатки своего давно утраченного детства: куклы, платья, бижутерия. Но всё это её не интересовало. Она искала одну конкретную вещь и винила в этом Серас. Вот оно, в пыльном шкафу. Свадебное платье её матери. Интегра ничего не помнила о своей матери. Она была слишком маленькой, когда той не стало, а отец не хранил фотографий и никогда ничего о ней не рассказывал. Быть может, они и вовсе не любили друг друга, а возможно, отец и дочь просто были слишком похожи, предпочитая погребать старые, болезненные воспоминания глубоко-глубоко внутри. Вопреки всему, вещи матери всё ещё хранились в особняке, и прямо сейчас Интегра рылась в них, возвращая из забвения. И опять же винила во всем Серас. Платье давно вышло из моды, но само по себе оставалось прекрасным. Изящно сшитое, с длинными рукавами и высоким воротом из белого кружева и жемчуга. Ей представилась безликая смуглая женщина под руку с её отцом. Интегра приложила платье к телу. Немного мускулиста для него, но, если попробовать, может подойти впритык… Она тут же прервала поток мыслей. Подойти ей? С чего ей размышлять о том, подойдет ли оно ей? Интегра выронила платье, и оно осело на пыльный пол. Черт, и она винила Серас. Но подумав, Интегра решила, что ей незачем быть к себе столь суровой. В конце концов, в особняке нет никого, кроме неё. Кому какое дело, если она немного сойдёт с ума и примерит платье давно забытой женщины? Никто и не узнает. Так что, вопреки здравому смыслу, она отряхнула платье от пыли и, забрав его с чердака, заперлась в спальне. Ботинки, носки, пиджак, брюки и блузка были сброшены на пол именно в таком порядке. Она так давно не носила платьев, не говоря уже о столь замысловатом, что пришлось приложить немало усилий, чтобы справиться с молнией, рукавами, да и всем остальным. Наконец, после долгой возни, пыхтения и проклятий в адрес Серас и Пипа, она его надела. Как и предполагалось, сидело плотно. Она почувствовала себя чужим человеком. Попробовала походить. Юбка мягко шелестела вокруг её ног. Она была босиком, из-за чего подол на несколько сантиметров волочился по полу. Приподняла ткань, меряя шагами плитки пола, и в продолжение эксперимента, открыв дверь, вышла в пустынный коридор. Взгляд поймал отражение в окне. И Интегра рассмеялась. Она забыла достать из волос маргаритку. Положив цветок на подоконник, она отступила на несколько шагов, чтобы получше рассмотреть отражение. Можно было едва ли не услышать, как Серас говорит: — О, госпожа, вы так прекрасно выглядите. — Я выгляжу нелепо, — заявила она в пустоту. Длинные волосы, будто светившиеся во мраке, ниспадали по спине и завивались на концах. Идеальная осанка, сияющая кожа. Всего один глаз, но тот был чист, как голубой бриллиант. Интегра была красива, но не привыкла называть себя таковой. Поэтому она остановилась на «нелепой», а затем, немного подумав, усмехнулась. — Неплохо для тридцатидвухлетней старой девы. А ещё она подумала, что похожа на привидение. — Призрак невесты поместья Хеллсинг, в самом деле… Что ж, этот дом видел вещи и похуже.xx
xx
Она спустилась на кухню заварить себе чай и отнесла дымящуюся чашку в обеденный зал, где заняла один из стульев с высокой спинкой. Давным-давно у неё был заботливый старый дворецкий, который выполнял все эти задачи за неё. Он заменил ей отца, и она доверяла ему свою жизнь. Всё это было до того, как он предал её ради нескольких минут искусственной молодости, ради последней, бесполезной битвы со своим заклятым врагом, который, так уж получилось, оказался и его старым товарищем по оружию. Теперь она почти всё делала сама. Люди, которых она нанимала, не работали с ней напрямую. Единственной, кому она доверяла, была Серас, а иногда не доверяла даже самой себе. Какая ирония, из всех людей предпочесть довериться вампиру. Интегра сделала глоток чая, и кружево впилось в горло. — Слишком горячий. Она поставила чашку на блюдце и стала ждать, пока та остынет. Взошла луна, проливая бледный свет на стол, где в стеклянном подсвечнике доблестно боролась с кромешной тьмой одинокая свеча. Интегра любила огоньки свечей. Их мягкий свет окутывал её уединением, суживая мир до границ тусклых отблесков, наполняя его уютом и особой чуткостью. Даже в детстве она предпочитала темноту. C определенного возраста темнота перестала означать для неё пустоту или просто отсутствие света. Вместо этого она отныне предвещала присутствие осязаемой массы теней с россыпью красных глаз, которые исподтишка следили за каждым её движением, то и дело отпуская непристойные замечания. У них были свои взлеты и падения, но Интегра доверяла и этому чудовищу. Однажды, в дождливый день, она проснулась раньше обычного и украдкой выскользнула из дома, решив прогуляться. Запрокинув голову к хмурому небу, она позволила мелким каплям оседать на её лице. А затем она увидела его, это чудовище. Он стоял на краю территории, у деревьев. Интегра произнесла его имя, и обычно одного этого хватало, чтобы призвать его. Но по какой-то причине он не оглянулся, просто продолжив смотреть на деревья. И почему-то в тот необъяснимый момент она испугалась, что он исчезнет. Она громко позвала его по имени, и Алукард обернулся, сузив блеснувшие багровые глаза. Он будто специально тянул время, пока неспешно брел к ней, а когда остановился в нескольких шагах, она спросила: — Пообещаешь мне кое-что? Он склонил голову набок. — Пообещать? — удивленно улыбнулся он. — Вы полагаете, вампир станет держать обещания, моя Госпожа? — Тогда это приказ, — сказала она. — Никогда меня оставляй. Его лицо приобрело странное выражение. Он вдруг показался таким… потерянным. Их взгляды встретились, и будто вся его сущность потянулась из этих кровавых глубин к ней, к прозрачным бездонным омутам напротив. А затем она, человек, моргнула, и чары рассеялись. — Как пожелает моя Госпожа, — проговорил он. — Пойдёмте вернёмся в дом. Вы простудитесь. Интегра снова взяла чашку в руки, и на этот раз чай оказался слишком холодным. — Ты меня ослушался. Ты нарушил обещание, — прошептала она. — Одна маленькая просьба, а ты с ней не справился. Не знаю, смогу ли простить тебя. Иногда я ненавижу тебя даже больше, чем Уолтера. Она со стуком поставила чашку обратно, и чай выплеснулся через край. — И всё из-за того, — горько усмехнулась она, — что ты был ненасытным чертовым проглотом, который никогда не знал, когда остановиться. Она прикрыла глаз. — Но разве можно винить во всем тебя одного? Я была твоей хозяйкой. Надо было лучше тобой управлять. Надо было быть умнее. В конце концов я оказалась наивной дурочкой. Она откинула голову на спинку стула. — Вот и всё, что осталось, граф. Женщина, полная сожалений, разговаривает сама с собой в пустом доме, слишком большом для неё одной, одетая в подвенечное платье, давно вышедшее из моды, и попивает остывший чай. Своя собственная мисс Хэвишем рода Хеллсинг. Отправить бы стенограмму своей жизни наследникам Диккенса. Боже, до чего душещипательно. А она даже не может больше винить во всем Серас. — Как забавно… Она видела сон. Во сне она была старой ведьмой, обитающей в затворничестве среди черствых пирожных и покрытой паутиной мебели. В подопечных у неё была молодая девушка, имя которой было не Эстелла, но в которую влюбился юноша, в самом деле звавшийся Пипом. Ведьма умела стрелять со смертоносной точностью и сносить головы с плеч одним взмахом меча. Но, как ни странно, её жизнь была полна неудач. Она ждала мужчину, которого, скорее всего, больше никогда не увидит. Она лишь могла надеяться когда-нибудь о нём забыть.Забуду!
Вы — часть моей жизни, часть меня самого.
Как прочны камни самых крепких лондонских зданий, которые ваши руки бессильны сдвинуть с места, так же крепко и нерушимо живет в моей душе ваш образ и в прошлом, и теперь, и навеки.
Интегра проснулась от ощущения холодного воздуха, коснувшегося её левого уха. Когда она открыла глаз, ничего не изменилось. Сон её длился недолго — минут пятнадцать, не больше. Свеча мерцала, чай остывал. Восходила луна. Всё было на своих местах. И всё же ощущалось совершенно иначе. Она поднесла руку к уху и… В волосах была маргаритка. Но я же… — Ты великолепна в этом платье. Она замерла. — Я всегда знал, что из тебя получится прекраснейшая невеста. Она не могла пошевелиться. Она забыла, как дышать. Рука упала на колени. Интегра развернулась вполоборота, и опустила взгляд. Он взял её кисть и поцеловал. — Я слышал, была свадьба. Не твоя ли? Я не чувствую на тебе запаха мужчины. Ты развелась с ним у алтаря? — его красные-красные глаза сощурились, и в уголках их побежали веселые морщинки. — Или это твой способ поприветствовать меня, моя графиня? Она выдернула руку. В шоке, головокружении и, кажется, на грани легкой истерики. — Что ж, — произнесла она, — теперь я точно знаю, что сплю. Интегра встала со стула, запнувшись о длинный подол платья, и принялась щипать себя. — Просыпайся, дура, — шипела она. — Проснись, проснись. Больно. Почему же она не просыпается? Она ущипнула так сильно, что поцарапалась до крови. Он с рычанием схватил её за руки. — Перестань! Интегра отшатнулась и отвесила ему пощечину. — Как ты смеешь, — выдохнула она. Волосы упали ему на лицо, обрамляя скулы, — он просто уставился на неё. Уставился, как умирающий от жажды человек в пустыне смотрит на последнюю каплю воды. Не в силах вынести этот взгляд, она снова ударила его. И ещё раз. — Как ты смеешь. Как ты смеешь. — У неё перехватило дыхание. — Как ты… Он перехватил её за запястья. — Хватит. Вскипев, она попыталась вырваться, но он держал крепко. Подтолкнул её к стулу и силой усадил. Она не могла отвести от него глаз, дрожа то ли от гнева, то ли от радости, то ли от горечи — она понятия не имела из-за чего. Алукард опустился на колени у её ног, всё ещё сжимая её запястья, как будто — внезапно пришло ей в голову, — как и она, боялся, что всё исчезнет, стоит ему отпустить. — Теперь я здесь. — Больно много времени тебе на это понадобилось, — выплюнула Интегра. — Чем ты занимался? Решил сделать крюк по живописному маршруту? — Я, — проронил Алукард, преодолевая сопротивление, притягивая её руки всё ближе и ближе, — не посмел потерять ни секунды. Напротив, я возвратился, как только смог. — Он провел носом по её рукам, вдыхая мельчайшие крупицы крови, высеченные её ногтями. — Я убил их всех, моя Госпожа. Каждую душу внутри меня. — Кроме своей. — Кроме своей, — согласился он и криво улыбнулся. — Выходит, у меня всё-таки есть душа. Интегра испустила вздох, который будто хотел прихватить с собой и её собственную душу. Вместе с ним рассеялась и вся злость как не бывало. Она наполовину была убеждена, что всё ещё видит сон, а наполовину — что бредит. Что ж. Почему бы не отнестись к этому с юмором? — Ты пропустил свадьбу Серас. — Не говори мне, что она вышла замуж за наемника. — Именно так. Они чудесно смотрятся вместе. Он брезгливо поморщился. — Я был лучшего мнения о её стандартах. — У девочки любимые цветы — маргаритки. Чему ты удивляешься? — съязвила Интегра. Алукард рассмеялся — громко, глубоко и до боли знакомо. — Маргаритки… это же сорняки. Будут расти где угодно, лишь бы была плодородная почва. Отсюда и выражение: «На могилке растут маргаритки»… Интересно, было ли у полицейской что-то на уме? — Одной рукой он вынул цветок у неё из волос и покрутил двумя пальцами. — Невинные белые цветы, связанные со смертью. Весьма конкретная отсылка, не находишь? — Серас поэтичная натура, поди разбери, — проворчала она. Он снова рассмеялся, и от звука его смеха у неё в груди дрогнуло сердце. — Я обязан спросить, графиня… — произнес он, коснувшись губами тыльной стороны её ладони. — Почему ты в этом платье? Она почувствовала его зубы, холодные и острые. Не сон. — Я была пьяна… лунным светом, — наконец ответила она, повторяя его же когда-то произнесенные слова. Он обводил губами её пальцы, покрывал поцелуями ладони, венки на запястьях. Боготворил её. Путеводная нить, за которую он цеплялся, уничтожая жизни внутри себя. Капля крови, вкус которой он вызывал в воображении снова и снова, пока его разум разбивался на миллион осколков. Женщина, способная пробудить его от самого глубокого сна. Интегра, Интегра, Интегра. Его госпожа, его графиня, его королева. — Чтобы завершить преображение, невесте полагается стать женой, Интегра, — промурлыкал Алукард. Она с ухмылкой выдернула руки из его хватки. — Не думаешь же ты, что так легко отделался? — Ах, — с притворным сокрушением склонил он голову набок, — а я-то понадеялся, что все эти годы смягчили тебя. — Боюсь, я слишком хорошо тебя знаю, чтобы в это поверить. — Интегра скрестила руки на груди. — Ты не любишь легких путей. — Моя избранная графиня сама не так проста. Интегра окинула взглядом мужчину у своих ног, своего вампира, вбирая его облик в сочетании красного, белого и черного. Столь плотские цвета. Он выглядел как всегда безупречно, разве что щеки стали чуть более впалыми, чем она помнила. Кончиками пальцев она провела по своим губам. — Ты голоден, Алукард? — Да, — он сглотнул слюну. — По тебе — всегда. Она улыбнулась. Её человеческие зубы с усилием прикусили безымянный палец. Когда в воздухе разлился аромат её крови, уголки его губ изогнулись в предвкушении. Жидкость медленно стекала по её пальцу, мучительно медленно, но он готов был ждать вечно, если хоть капля упадет ему на язык. Она, в белом и красном, — он не заслуживал и меньшего.— Ты дома, мой дорогой граф.
— Навеки, моя графиня.
xx
xx
Свадебное платье было аккуратно перекинуто через спинку стула. Поверх него лежал цветок маргаритки.xx
xx
xx
xx