Антология онтологии

      Вчера, тридцать первого декабря, умерла Мама. Скорее всего, тридцать первого декабря, точнее я сказать не могу. Ее смерть я застала не сама, мне вчера, точнее, уже сегодня, ночью, Рита написала, так что я об этом узнала… только после того, как это Рита написала… а она написала, только после того как узнала… так вот, слово за словом, письмо за письмом, знание за знанием, мы понимаем: Мама могла умереть и не вчера.       Да, скорее всего, не вчера. Ведь её уже и похоронить успели. А как быстро хоронят покойников? Я не знаю. Знаю только, что первые цветы на её могилу уже возложили, а поминки ещё не проводили. Это мне тоже Рита написала, точнее, не мне… неважно. Важно другое: почтить память усопшей, словом, делом и цветком на могилу. И сделать это незаметно для остальных, как шпион, как вор, помыть могилу, а то ведь после Нового Года внезапно потеплело, вокруг слякоть, вдруг надо… да, помыть могилу, как ниндзя, как Фантомас, почтить память усопшей, словно демон, призрак. Да. Вот так вот мне нужно проводить Маму. Вот так.       Первым делом, мне нужно купить цветы. Какие цветы она любила? В социальных сетях у неё много тюльпанов. А может ли это быть обманом? Эх, почему я у Риты не расспросила? Она должна, естественно, лучше знать. Впрочем, неважно, пусть я буду помнить Маму такой, какой она была в своих соцсетях. Пускай в Интернете создаётся совершенно иной образ человека, там он моложе, краше, лучше. Образ покойника, тоже создаётся по образу и подобию живого человека, тоже гораздо лучше… или гораздо хуже, одно из двух. Пусть в нашем случае будет первый вариант. Хотя нет, не «пусть». Будет первый вариант. Это константа. Пророчество, которое сбудется само собой. Я это обеспечу. Рита это обеспечит. А кто ещё? Неважно. Наш с Ритой вариант останется в истории. Но для этого нужно сделать что-нибудь. Чем больше, тем лучше. А раз так, то нужно пойти по лестнице.       В одиночестве я выхожу из квартиры, бреду по этажу. Каждый мой шаг раздаётся эхом, таким гулким, что невольно вспоминаешь рассказы о чувствах людей, которые идут на казнь, они вот-вот умрут и ловят каждую деталь, каждую секунду, в утекающих сквозь пальцы связанных за спиной рук водах реки времени, понимая, что сейчас что-то — дыба, верёвка, пуля, электрический стул, инъекция, или иное детище человеческого гения, идущего в комплекте со злодейством — выбросит их в пустыню безвременья. И в этот момент, как бы ты ни был уверен в существовании загробного мира, и что этот загробный мир будет к тебе добр, в голове начинают роится мысли, говорящее, что все это может быть и неправдой. А значит, нужно прочувствовать последние мгновения жизни так сильно, как ты можешь за эти несколько часов, минут, или секунд. А если ты сможешь жить дальше, то уже не по-настоящему, ведь настоящая жизнь, как ты уже ощутил на собственном примере, бывает только перед самой смертью. Как у Достоевского. И был еще рассказ, по-моему, у Борхеса, где писатель перед казнью хотел дописать пьесу, не успел, а перед расстрелом для него остановилось время, и он успел доделать, что хотел, сразу когда он отправил рукопись – время возобновило свой ход, и он умер. Как там этот рассказ назывался?.. А, впрочем, неважно.       Важно другое: вот что если для каждого человека, перед самой-самой смертью, действительно останавливается время? Ну, в тот момент, когда не только сердце уже не бьется, но и мозг уже частично умер? Может же такое быть? Или нет? И насколько сильно время в такой момент замедляется? И сколько это длится? И главное: есть ли смерть, если последнюю долю секунды человек живёт вечность?       Колючий уличный ветер выдувает из моей головы размышления. Странно, но он какой-то… ароматный. Пахнет чем-то морозным… нет, не как «морозная» жвачка, а как… нет, даже Гоголь, да что уж там, даже Патрик Зюскинд, не смогли бы описать этот запах точно. Но пахнет по-особенному. Пахнет холодом и реакцией на холод. Пахнет сокращением всех мышц. Пахнет… да, пахнет движением! Пахнет жизнью. Эх, если бы у людей, как у собак, обоняние было бы сильнее зрения, то именно этот запах был бы вместо голубя, держащего ветвь оливы в клюве. Воистину, надо сделать парфюм с подобным ароматом, если это, конечно, возможно, и надушить им всех серийных убийц. Это здорово поможет реабилитации. Или нет? Кто его знает. Я знаю.       Точно нет.       Под такой мирный аромат появляются самые жестокие и тревожные мысли. Они о том, чтобы убить всех и каждого, кто убил кого-нибудь однажды. Очень умная мысль, жаль только к ней не прилагается инструкции, что делать постфактум этого судьбоносного судоносного решения? Хотя это как раз логично: избавиться от последнего из убийц — самого себя. Только в зеркала не смотреть. А то ты увидишь, каким монстром ты не стал, ничуть не изменившись после всех убийств, и обязательно подумаешь: не пропустил ли ты кого?        Тёплый дух метро дал мне уйти от подобных мыслей. Да, наверное, не аромат заставлял меня так думать, а все же уличный холод. Мозг коченел, грубел, а мысли грубели вместе с ним. Конечно… антинаучная идея, но очень интересная. О! Это же цитата, которая идеально описывает любую фантастику! И фэнтези. И религию. Ой, наверное, последнее было лишним. Хотя почему? Моя голова, что хочу — то и думаю. Невзирая на мнение других. А как иначе? Если в голове мысли не твои, то что тогда твоё? Хотя, может быть, эти мысли лишние именно сейчас? Когда я человека провожаю в другой мир? А если всех религий нет, при том, что и ни одной религии нет, то и мира загробного нет? Но если загробного мира нет, то что тогда есть? Ничто? Что такое «ничто»? Я не могу себе это представить. Я могу себе представить Аменти, Аид, Вальхаллу, даже что-то своё могу сочинить, только нужно где-то средства и вдохновенье взять, но «ничто»… это вообще что?        Кстати, метро — это же тоже подземный мир, в той или иной степени? Тогда, интересно, а могут ли врата в подземный мир быть стилизованы под турникеты, которым я сейчас подношу дань в размере сорока девяти рублей? Те врата ведь часто реставрируют? Иначе, они бы уже разрушились от наплыва, налёта и назема посетителей. А значит, вполне можно, и идею из живого мира подцепить. А что вы хотели — сохранить самобытность? Да у вас мигрантов в миллиарды раз больше коренного населения! Или нет? Ну ангелы, скорее всего, не размножаются, разве что почкуются, или образовываются из божественной материи, а вот демоны? Им ничто плотское не чуждо.        Так вот, возвращаемся не просто в мир живой, но в самую скучную, и вместе с тем, в самую живую его часть. В нашу объективную реальность. В ней я вошла в метро, спустилась, и как раз параллельно мыслям об особенностях размножения демонов, мои волосы, словно на картинах эпохи романтизма, начали развеваться. Впрочем, как я уже говорила, действие происходит в нашей, объективной реальности, поэтому волосы мои развевались не из-за бунта против общества и его устоев, а из-за приближающегося поезда.        Как ехал поезд? «Ехал и ехал» — так я вам скажу. Просто ехал, как обычно едут поезда метро. Но, нет, нельзя так сказать… Настроение не позволяет. Лучше бы мне спародировать классика. А какого? А кто первый в голову придёт того и спародировать.       Хм… «ехал и ехал, и стучал колёсами, и когда останавливался, казалось, что пассажиры, входящие»… нет, не так, лучше: «…снующие между вагоном и станцией, продолжают имитировать»… какой-то канцелярит, не подойдёт, так… о! «…изображать этот звук». Вот так-то! Вот так и сказал бы классик. А вот какой?        Ну же, давай, вспоминай, на что это похоже… что-то прозаическое, ясен пень, при этом — поэтичное, и я уверена, по тому, какие чувства у меня вызывает эта строка, что-то такое… точно! Это ж Борис Леонидович Пастернак! Начало его «Доктора Живаго»! Так, надо проверить, приди мне на помощь, великий Google, бог из машины для поиска истины.        Да, я была права, именно бедному Пастернаку выпала участь пасть под моим отсутствием мастерства пародиста. Но почему? Наверное, чтобы это понять, нужно оглядеться по сторонам. Вдруг тогда мои эмоции станут чуть яснее?        Да. Наверное, у каждого был такой момент, когда было чувство непонятной любви, любви ко всем и всему в этом мире. Наверное, это из-за Риты, из-за Мамы, из-за смерти… наверное, эх, если бы сделать всех, кого я вижу, бессмертными… бессмертными и счастливыми…        Нет, я ошибалась, думая, что Пастернак мне пришёл на ум именно из-за любви ко всему миру. Нет, дело скорее в бесплодности этой любви. Что еще популярно у Бориса Леонидовича? «Власть отвратительна, как руки брадобрея». С одной стороны, всё так, ничего не изменилось, только руки уже не брадобрея, а барбершопера. Но с другой… а если «власть» — это не КПСС, и не Госдума, а вообще способность человека влиять на что-то, на кого-то? И, естественно, власть власти рознь, я говорю о большой власти, которая превращает человека в демиурга, позволяет ему распоряжаться судьбами других… ну нафиг такую власть, скажу я вам. Быть демиургом — это, возможно, скучно, скорее всего, утомительно, и точно — слишком ответственно. Ведь раз вздумал кроить и перекраивать людские судьбы — у тебя нет швейной машинки, на брак которой можно взвалить неудачную жизнь своих подопечных. Словом, трудно быть богом, как говорили АБС, я бы уволилась, дала бы людям самим решать свою судьбу. Правда, есть один вопрос у меня к себе: зачем я тогда вообще начала писать, придумывать свои миры и персонажей в них? Чтобы поделиться своими мыслями с миром — ответ очевиден. Но вот вопрос, что продолжает задавать та, неугомонная и неприкаянная, часть меня, которая и начала эти мысли про власть: а можно ли писать историю и при этом не чувствовать себя ответственной за персонажей и их судьбы? Я считаю, что…       — Станция Ново**********. Следующая станция…        Я выбрала удачное место в вагоне, поэтому встала на эскалатор ещё до того, как двери поезда метро закрылись. На душе моей было спокойно, ведь я решила все свои вопросы о творчестве, демиургах и тому подобном. Естественно, спокойное настроение — это хорошо, это очень хорошо, но не соответствует моменту. Поэтому я достала наушники, включив «Why does my heart feels so bad» группы «Moby». Естественно, песня с таким названием достаточно быстро погрузила меня в необходимую меланхолию, и я пошла к кладбищу Н., одному из самых красивых в городе, кстати говоря, чтобы поздравить Маму.       Маму Риты, писательницы из Интернета, которая во многом вдохновила меня, и пишет великолепные стихи. Она удивительный человек. Никак не связанный со мной генетически, но крайне близкий мне творчески. Вчера, в своём новогоднем поздравлении, Рита, среди прочего, упомянула, что на днях похоронила свою мать. Вот я решила, что родитель такой великолепной особы, заслуживают памяти в моём сердце. И цветов из моих рук. Поэтому, я и купила цветы в магазине около кладбища. Да, там наценки, но мать такого прекрасного человека заслуживает цветов с наценкой.       Не буду описывать, как я возложила букет на могилу. Это неинтересно, даже в сравнении со всей скукой этой поездки. Лучше скажу, что после того, как я вышла с кладбища, я включила песню, призванную вернуть счастье и желание жить свою жизнь.       Если это кому-то интересно, это была песня «It’s my life» Бона Джови </footnote> Далее представлена в авторском переводе.<footnote>. И я шла к метро под эту песню. Жизнь моя! Сейчас или никогда! Не смогу я жить века! Но пока я жив, жить буду я. Жизнь моя! Моё сердце – автострада, «Это мой путь», как сказал Синатра! И пока я жив, жить буду я… Жизнь! Мо! Я!       Господи! Черт возьми! Как же хорошо жить!