Тревога

— Тревога! Подъем!

— Что случилось? — Пока ничего, но мне что-то приснилось,

А что — я не помню.

      Даньхэн просыпается в своей комнате на экспрессе от громкого стука в дверь. Пытаясь собраться с мыслями он, видимо, молчит слишком долго, поэтому, не дождавшись ответа, внутрь врывается Март.       — Вставай, соня! Всю жизнь проспишь! — её звонкий голос звучит словно из-под толщи воды. — Все ждут тебя в холле! — она убегает, не закрыв дверь до конца. По полу из коридора струится холодный воздух.       Даньхэн собирается с духом и встаёт, натягивая привычную одежду с красными вставками. Проходя мимо окон, он наблюдает за собой в отражении стекла. Когда его волосы успели отрасти так сильно? Девичья рука хватает его под локоть, заставляя сорваться вслед.

Я помню, что это был сон, я куда-то бежал, Я не помню, куда и зачем этот бег.

      Мелодичный смех бьётся эхом о стены, почти заглушает низкий, едва слышный шёпот. Мимо них пробегают дети в карнавальных масках, самураи с мечами и стаи зверей. Лань чуть не сбивает Даньхэна с ног. Стук копыт, топот и тиканье приборов смешиваются в однородный, непрерывный шум. Даньхэн снова поднимается с кровати. Резная спинка из тёмного дерева почти что дрожит, гудя в тон остальным звукам. От этого начинает казаться, словно в ней поселились тысячи мелких-мелких жучков, снующих из стороны в сторону и пожирающих несчастный объект мебели тысячелетиями напролёт. Они тихо напоминают ему о его разрушенных мечтах и свершённых согрешениях, пока он всё ещё слышит шаги Март, бегущей по коридору.

Как будто бы кто-то вломился в мой сон И шептал, наклоняясь во тьме к моему изголовью, Как будто бы чьи-то шаги раздавались оттуда, Где явно не может пройти человек.

      Даньхэн предпринимает вторую попытку дойти до общего зала. В коридоре повсюду стоят горшки с цветами. В некоторых местах валяются явно древние глиняные черепки. На них искусными мастерами высечены узоры, отражающие циклы перерождения. Несколькими шагами далее поезд рвётся пополам: металлические конструкции уродливо торчат из-под цветных пластов костями вымерших существ. Даньхэн шагает в невесомости по цепи с крупными звеньями, пока под ногами расстилается бескрайний космос. Его тело никак не реагирует ни на отсутствие кислорода, ни на крайне низкое давление — лишь слегка начинает болеть голова.       — Хвала Терминусу! — восклицает Март, когда он наконец входит в общий зал. — Явился, не запылился! Давайте начинать!       Химеко, глядя на девушку, по-доброму осуждающе качает головой и кивает, протягивая Даньхэну кружку с какао — с такими же сидят все члены экипажа. Пар от неё поднимается вверх, щекоча теплом, и на лицо робко просится улыбка.       — Мы направляемся к Лофу Сяньчжоу, — глаза Химеко сияют, пока Даньхэн испытывает странное дежавю. На диван рядом не очень изящно плюхается Келус, до этого стоявший у стола. Он поворачивается и смеётся, получая за что-то подзатыльник от Март. Уголки губ Даньхэна всё-таки неумолимо ползут вверх от ощущения обволакивающего уюта, какое дарит наконец-то обретённый дом. Он прикрывает глаза, пытаясь законсервировать и увековечить это воспоминание в недрах своего разума.       Внезапно он чувствует боль. Волна жжётся где-то в районе колен, и он резко распахивает глаза. Прямо перед ним стоит Вельт, держащий свою уже пустую кружку вверх дном.       — Прости, Даньфэн. Судороги. — говорит он, поправляя очки, пока остатки напитка стекают по ткани брюк, а после и вовсе исчезают, словно и не было.       В комнате не оказывается никого, кроме них двоих.       — Где все? — спрашивает ██████ тихо, беспомощно вглядываясь в чужие бледные глаза. Внезапная бесцветность делает комнату более просторной, но вместе с тем и более пустой.       — Их давно уже нет. Прекрати себя мучать, я тебя прошу. Отпусти. — Вельт качает головой и садится рядом.       — Кого? — леденеет Даньхэн. Страх вьётся вокруг позвоночника ревущей виверной. Он мнёт пальцы, пытаясь сохранить самообладание.

Наш поезд давно никуда не идет, Это прямо под ним, громыхая, несется дорога.

      — Нас.  — мертвецки спокойно отвечает Вельт, словно представляет собой мудрую, но уставшую Смерть, рассказывающую ребёнку о том, что случилось с его семьёй. Он обводит комнату плавным взмахом руки. Даньхэн почти физически ощущает, как сжимаются мышцы и сосуды его тела. Озноб бьёт вспышкой сверхновой, и он хмурится против своей воли.

Избавьте меня, ради Бога, от этого чувства, Которое мы называем тревога.

      — Но Вы ведь говорите со мной, господин Янг, — голос звучит неестественно и неуверенно. █████ хрипло смеётся.       — Неправда. — знакомые черты лица растекаются в пространстве чернилами. Напротив, уже на шатком, едва держащимся на ножках стуле, оказывается человек с тёмными волосами, одеянием и взглядом. Глубокие синяки залегают под его впалыми глазами. — С тобой никто не говорит.       Даньхэн не находит, что сказать. Он всматривается в блестящий клинок собеседника. По лезвию бегут трещины, дробящие его отражение.

Как будто сверкают одни зеркала —

Те, в которых я то появляюсь, а то исчезаю.

      — А знаешь, почему? — продолжает человек с алыми глазами, и, не дожидаясь ответа, рубит дальше. — Потому что ты убийца. Никто не хочет вести бесед с убийцами.       Даньхэн не может объяснить, откуда берётся столь сильное желание сжать чужую шею до побеления пальцев.       — Это лишь подтверждает мои слова, — спокойно тянет собеседник, читая его мысли, — не удивлюсь, если ты всегда желал нам только смерти.

И знаю, что каждый, кто видит себя в зеркалах,

Тот не знает о том, что уже ни при чём.

      ██████ хочет воспротивиться, но, глядя на свои перчатки, полностью пропитавшиеся чужой кровью, принимает груз вины. Капли бьют по бумаге, формирую причудливые нечитаемые иероглифы. Его любимые издания оказываются порванными и раскинутыми по полу. Он смотрит на них с сожалением, с которым смотрят на поле, усыпанное трупами товарищей.

Повсюду разбросаны вещи,

Совсем на слова и на буквы рассыпались книги повсюду.

      Кровь продолжает капать, и он вновь слышит прежнюю шумовую мелодию, к которой теперь добавляются новые ноты. Высокая девушка с клинком и грустным взглядом шагает по бесконечной глади воды, протягивая руку каждому лежащему на земле мертвецу. Её кашель звучит так, словно жить ей осталось недолго.

Мне снилось, что кто-то идет без зонта, босиком Под дождем, на ходу проклиная простуду.

      Вдруг она поворачивается к нему, смотрит прямо в глаза и произносит:       — Чему ты удивлён?       Даньхэн замирает, не ожидав такого вопроса. Ему вообще, если быть честным, казалось, что её разум, в отличие от оболочки, находится где-то далеко-далеко отсюда.       — Тому, что... больше никого не осталось, — бормочет он, — разве это не странно?       — Нет, — хмурится эманатор, — ты сам говорил, что однажды вам всем придётся расстаться. Что изменилось теперь?       Этот вопрос бьёт напролом через грудную клетку, и там, глубоко внутри, что-то с щелчком рвётся. Девушка подходит ближе и поднимает клинок, раскрывающийся в зонт над ними обоими. Только сейчас Даньхэн замечает, что промок до последней нитки.       — То, что я этого не хочу, — понимая, как эгоистично это звучит, он хмурится, — и, потом, я ведь даже не смог с ними попрощаться...       — Мы над этим не властны. — девушка равнодушно пожимает плечами, отдаёт зонт ему и отходит; так медленно, словно Даньхэн застывает в предсмертной агонии, и так быстро, что он не успевает даже крикнуть ей вслед.

И время идет, и дождь продолжает идти, И человек продолжает шагать.

Наш поезд давно никуда не идет, Это прямо под ним, громыхая, несется дорога.

      Он растерянно опускает раскрытый зонт, не находя смысла держать его над головой, раз он давно уже стал с дождём единым целым. В тканой чаше молниеносно собирается влага, из-за чего ручка давит весом на пальцы. Он разжимает их, позволяя зонту плюхнуться вниз и стать кораблём, которому суждено утонуть.       Даньхэн просыпается в своей комнате на экспрессе от тихого стука в дверь. Кто-то осторожно вытирает его слёзы горячей ладонью, и только после этого он осознаёт, что всё это время плакал.