Свет ярких комет

Во всех измерениях когда-то бывает ночь, пусть нежданна она и глупа, пусть светла, пусть не такая, как на земле, пусть длится только секунды две, любому миру когда-то нужно спать, отдыхать, костерить постель и рыдать в подушку, или понарошку складывать слова. В ловушку, в сказку, в шутку, во всё, до чего может додуматься голова, и ещё рассказывать их, и шептать, чуть перевешиваясь за край постели, эй, послушай, не засыпай, ведь в любом мире бывают ночи, когда совсем неинтересно спать. А интересно наблюдать, как темнеет трава и становится почти что чёрной река, как засыпает лес со всем скопом чудес: с гнездом глухаря и его чёрными крыльями, с жёлтым воротником ужа, с совой, у которой совсем странно крутится голова, со всеми ложбинами и протоками, с дуплами и земляными воронками, бурундуками и белками, с чьими-то пушистыми хвостами и сухими рогами, с пятнистыми грибами и тем, что уже не разглядишь в темноте, что в принципе невозможно разглядеть, если заглядывать в лес только изредка, как гость, а не как его часть. У этого тихого миража нет конца, нет начала, он просто есть, и он здесь, где-то пролетает два часа, где-то восемь временных отрезков поменьше, где-то время идёт не строго вперёд, как полководец, а замыкается в круг, словно змея, и всё, что есть, что течёт и осыпается, уже бывает раньше, но колкий лес сливается с чернотой, тонет, как кончик пера в чернильнице. Острые ели как жидкая небесная синева, хвоя — земельная чернота, не видно, под ботинками она или перед самым носом, и только если проскользить, то можно узнать, насколько она далеко. Т-с-с, смотри, начинается самое интересное, дурак ты, не засыпай, это не скукота, а природа, вот, крадётся она, эта девушка, думает, что никто не видит, но про неё вполне можно сложить пару легенд, она же похожа на принцессу, которая спасает от всего на свете себя сама: крепкая спина и колени, ловкая и похожа на ящерицу, глаза блестят, как у рыси или другого зверя, похожего на кошку, они есть везде, и в лесной темноте виден только янтарный отблеск. Ещё она похожа на игуану или саламандру, юркую и выживающую даже в огне, даже если в каком-то мире нет огня, только вечный лёд и снежный наст, она одолеет и его и не даст никому, кроме всесильного ветра, толкнуть её в плечо, она движется ловко и так, словно не касается земли, что ей мокрые комья грязи, что ей скользкая трава, может быть, в каких-то уголках даже она плотоядна, но Милина — кто же выдумывает это звучное, чистое имя, текущее, как звонкий ручей, может быть, она нарекает себя сама, — ступает твёрдо, это тоже тренировка, ходить, не зная, что у тебя под ногами, но никогда, никогда не падать. Милина приглаживает жёсткую пружину волос, заплетённую в множество кос, для её вселенского угла это нормальная длина и вьючность, здесь все такие, если сжать хвост или косу в руке и провести, то можно порезаться. Она сильна и быстра, даже неуловима, как свист, как пламень, но кое-что о ней знает только заменяющее солнце Луна, или как называется вечный спутник её планеты, сколько же секретов хранят лунные близнецы, ты не спи, не спи, ты же видишь, как бледный диск отражается в янтаре её хищных глаз, о, да ты видишь больше, чем вмещает в себя мой рассказ: как Милина сидит на камне и высматривает тень в тени, как прыгает за каким-то неудавшимся сумеречным охотником, как испытывает оружие на хлипких кустах, как прогоняет остатки сна и прислушивается, так хорошо, чтобы услышать, как спят птицы в гнёздах. Они взаправду спят, Милина учится действовать абсолютно беззвучно, не без помощи того, что даёт ей дом, хотя на укрощение навыка хоть где, хоть на Земле, хоть на другом конце вселенной, нужно время, поэтому один птенец решает проснуться, открыть огромный жёлтый клюв и записать, это просто звук, чтобы разбудить мать, но Милина слышит «не справилась», и ей хочется изрезать гнездо на мелкие кусочки, но отчего-то рука оружием никак не поднимается. Милина чуть отвлекается: поднимает голову вверх, смотрит на блеск звёзд, комет, где нас нет, мы дальше, намного дальше, настолько далеко, что зовём летающих птицами, а не так, как у неё, настолько, что не владеем той силой, которую она умело сжимает в руках, толкает, как небольшой шар, от пальцев к локтю, от локтя до пальцев, чувствует, как немного то обжигает, то холодит, и совсем не моргает. Она прикасается к щекам, которых нет, как у собак или каких-то других существ, только ряды бесконечных зубов, не плоских клыков или скромных четырёхгранных резцов, а крупных и неправильной формы, такие могут с лёгкостью перекусить бедренную кость. Милина смотрит вверх, на ночь, на то, что в её мире называется ночью, и на нас, на то, как ты красиво спишь, а я глупо рассказываю, она чуть щурит жёлтые глаза, отрывается от неба и разглядывает траву, напрягает плечи и одним точным рывком подаётся вперёд, с юркой мыслью о том, что нужно больше времени уделять тренировкам.