Космодворянин

Дверь в помещение временного задержания открылась. Свист ветра снаружи ударил по ушам Соколова, примешавшись к его неистовой головной боли. В соседней камере раздался недовольный кашель. Металлическая решётка перед глазами Соколова размылась окончательно. — Никак нет, господин ротмистр! — воскликнул вахтенный, Гублицов, или Гублинский. Губли-что-то-там. Соколов уже забыл эту мелочь. — Заключённый восемь-два-точка-шестьдва-семь ожидает перевода на Копянку. Зубы Соколова свело нервной дрожью. Он попытался сфокусировать взгляд. Ничего не получалось. До прибытия на «Копянку» он не доживёт. К утру окочурится. — Куда? — удивлённо переспросил незнакомый басистый голос. Это было что-то новенькое. Соколов представил себе ротмистра как упитанного здорового лба лет тридцати пяти — сорока. Морда наглая, пальцы толстые, глаза ошпаренные. Смотрит на вахтенного Гублийского так, будто это не он сам зашёл в карцер, а вахтенный заскочил к нему в кабинет. Ротмистр в хорошем расположении духа, готов пригубить ещё рюмашку и знатно подъебать. Да так, чтобы ещё недели две-три по всему городку весёлые слухи ходили, а вахтенный повесился в сортире в конце месяца. Соколов улыбнулся. «На Тайгумире, в свете вспышек грома!», доносится до него гимн ночного марша сквозь толстые стены карцера. Судя по голосам, это третья рота. Рассосно-показательная. В наряд по роте заступил унтер-офицер Кашимильский, страстный фанат экстремальной физподготовки и гимнов собственного авторства. Количество первого напрямую зависело от качества исполнения второго ротой, во время ночной выгулки. — Виноват, товарищ ротмистр, — быстро отвечает вахтенный Гублийчиков. Голос неровный, сам вахтенный невыспавшийся. — Заключённый ожидает перевода в городок спецзназначения Изокопи-шесть-семь, согласно приказу, кх-кхм… Вахтенный Губликов запнулся. «Ебальник на ноль подели, Сосников!», раздалось из дальних камер. Из другой камеры, в том же направлении, раздался короткий и оглушительный ржач. Невменяемый смех быстро сменился болезненным кашлем той же громкости и затих. Уснуть этой ночью было решительно невозможно. — Веди меня к нему, — говорит ротмистр. Вероятно, он при этом смотрит на часы, или в потёмки за небольшим смотровым окном, или просто вспоминает, который нынче час. Времени у ротмистра нету. Срочные приказы или долгожданный личный досуг. Какая-то тёлка? — Есть! — отвечает вахтенный Гублишкевич. Несказанно радостный, что ему больше не придётся светить лицом перед невесть откуда взявшимся ротмистром. — Пить! — раздаётся ответный возглас из дальних камер. — Гублибла, кончай трындеть! Люди спят. Пол, на котором лежит Соколов, начинает вибрировать. Лежащий на полу мужчина средних лет представляет себе растерянное лицо вахтенного, идущего впереди. «Не забудем Мейзелу родную! Не умрём в пустыне кольцевой!», послышались сквозь стены последние строчки гимна. — Это он? — спрашивает незнакомый ротмистр. Его силуэт практически сливается с потёмками. Отделить одно от другого нереально. — Так точно, господин ротмистр, — подтверждает вахтенный Гублиблабла. Он едва виден, стоит у края камеры. Косится одним глазом на полумёртвого Соколова, другим глазом — на ротмистра. Ротмистр прищуривается, или задумывается. Соколов понятия не имеет, что именно происходит перед его полуслепыми глазами. Какая-то невнятная пауза. На мгновение, всего лишь на мгновение, Соколов замечает до боли знакомый блеск двух точек, предположительно являющиеся глазами ротмистра. Линзы, подумал Соколов. Сканирует меня, падла. Идентифицирует личность. Не доверяет вахтенному Гублийсу. Может, даже оценивает общее состояние моего организма. — Открывай, — произносит ротмистр. «Господин ротмистр, контакт с заключённым может быть опасен», — предупредил бы вахтенный Губличок. Но не в этот раз. Видимо, оценив состояние Соколова как безопасное, он без колебаний вытащил звонкую связку ключей, нашёл соответствующий и отпёр решётчатую дверь камеры. Ротмистр заходит в камеру и смотрит на Соколова. Его ботинки все мокрые от снега, под следом влаги виден сверхчистый материал, незнакомый Соколову. Сорок пятый размер, или сорок четвёртый. Тень, накрывшая Соколова, усугубила неразборчивость картины перед ним. — Возвращайся на пост, — приказывает ротмистр Гублирову, не оборачиваясь. — Никого не пускать без моего разрешения. Всё понял? — Так точно, — бормочет вахтенный Гублицын, разворачивается на каблуках и стремительно удаляется от камеры Соколова, ротмистра и всего этого вороха заёба. Дождавшись, когда шаги вахтенного стихнут, ротмистр оглянулся и присел перед Соколовым. Он оказался более худым. Его лица практически не было видно. — Ну как оно, Эсмо? — негромко спросил незнакомец Соколова. — Понравилась ноотропная заморозочка? — Угу, — промычал Соколов, не разжимая стиснутые зубы и слипшиеся губы, да и в целом никак не шелохнувшись. — По тебе и видно, что понравилась, — усмехнулся ротмистр. — Знаешь, старение — это совершенно естественный процесс. Задуманный природой. Триллиарды людей до нас с тобой родились, пожили и издохли. Кто-то из них прошёл весь этот цикл ещё в материнской утробе, но… Он сделал паузу, подбирая слова. Словно перед ним было целое диалоговое древо. Философия, издёвки, личные тайны… — Ты ведь возомнил себя особенным, не так ли, Эсмич? — продолжил ротмистр, касаясь лба Соколова своими холодными пальцами. — Это стоило двадцати девяти лет гниения в ресурсодобывающем городке на Фортуне? — Угу, — вновь промычал Соколов. Соколов ощущал, что ротмистр ходит вокруг да около какой-то серьёзной темы, желая предварительно обработать умирающего заключённого психологически. — Местечко выглядит не особо безопасным, — задумчиво произнёс ротмистр. — И что, ты до сих пор не составил какого-нибудь плана побега? С новообретённой вечной молодостью, да твоей силушкой, да не попытаться сбежать отсюда? Не верю. Соколов мысленно усмехнулся. Сбежать было не трудно. Труднее было выжить в ледяных пустошах. Ещё труднее было не попасться высланным за тобой отрядам. А найти какой-нибудь КЛА для побега с планеты, или как минимум с континента, было совершенно невозможно. Ротмистр об этом, скорее всего, знал. — Ну да ладно, — сказал ротмистр, вставая обратно. — Это всё лирическое отступление. Тебе, должно быть, интересно, почему я здесь? Почему о тебе вспомнили спустя почти три десятка лет? Интересно ведь, да? Он умолк, ожидая ответной реакции арестанта. Жажда издёвки достигла своего пика и, по логике, должна была завершиться в ближайшее время. Соколову так казалось. Поэтому он решил вновь подыграть. — Угу, — снова промычал Соколов. — Так вот, Соколов Эсмо Шепрофанович, — обратился к нему ротмистр более жизнерадостным, чем ранее, тоном. — Правда в том, что я сам не имею не малейшего понятия. Поступил приказ с орбитальной станции наблюдения «Кумиста». Ротмистр показал глазами куда-то наверх. — Приказ на немедленное уничтожение твоего досье, полное освобождение тебя от работ на Фортуне и эвакуацию на ОСН «Кумиста» в ближайшее время. Объяснений, с какой-такой стати ты вдруг оказался нужен аж на орбите, нам не дали. Может, у тебя есть какие-нибудь идеи? Какие-нибудь догадки? Соколов не шелохнулся. Его состояние лишь ухудшалось. Всё происходящее могло оказаться галлюцинацией. — Может, ты незаконнорожденный наследник Дейктириана, а? — спросил ротмистр Соколова. — Непризнанный бастард, который через несколько лет переиграет всех остальных законных наследников, и займёт место председателя совета Райстерршаффт? Что, нет? Кто-то из соседних камер засмеялся. — Ладно, это я шучу, — признался ротмистр. Соколову было ни капельки не смешно. Незнакомец вновь присел, подхватил его за подмышки обеими руками, стараясь поставить окоченелого заключённого на ноги. — Держись, — приказал ротмистр, улыбаясь. — Будет грустно, если ты прямо сейчас отдашь концы, верно? Придерживая Соколова, ноги которого заплетались и отказывались совершать какие-либо движения в ответ на команды спинного мозга, ротмистр вывел его к проходной карцера. От яркого света Соколов, последние четыре месяца лежащий в тёмной камере, ослеп окончательно. Его глаза пылали пронзительной болью, а сознание то и дело отключалось. Внезапно на его плечи легло утеплённое пальто. Соколов скрюченными пальцами нащупал три внугренних кармана. Пальто было армейского образца. Вроде как нульцевое. Новейшее, как и сапоги ротмистра. Не похоже, чтобы это было пальто самого ротмистра. Где-то рядом Соколов ощущал присутствие вахтенного Губличегенского. Совсем рядом, слева. Он слышал его дыхание. — Вот тебе подарочек на прощание, — прозвучал голос ротмистра справа и немного впереди. — Или на память. Благо, ботинки со штанами у тебя уже есть. Ну, двинулись? Он вновь взял Соколова за плечо и руку, придерживая его как медсестра — пожилого инвалида. Микроскопическое чувство стыда мелькнуло на задворках разума Соколова, словно далёкая-далёкая звёздочка, давно умершая и продолжающая светить ещё несколько сотен тысяч лет. Что-то из другой жизни. Ротмистр и заключённый вышли из карцера на улицу. Ветер, сдобренный рассыпчатой снежной массой, брызнул в лицо Соколову. Снег под ногами был вычищен совсем недавно. Новейшее его наслоение скрипело под подошвами ротмистра и Соколова. Последний слегка приоткрыл глаза в полутьме. Его взору открылся знакомый пейзаж ресурсодобывающего городка, одного из нескольких десятков на этом континенте Фортуны. Горящие окна управы, столовая, масса коричневых следов на белом снежном ковре, фигуры часовых, отполированный плац… Деталей было так много, что у Соколова на мгновение захватило дух. Совсем рядом прошли двое унтер-офицеров, о чём-то бодро беседующих. Соколов узнал одного из них. Унтер-офицер Милейкент, крайний слева, внимал словам идущего по центру, незнакомого Соколову унтер-офицера. «Не вижу проблем, Микс. Бери за один конец, тяни за другой, и не забывай глядеть на узловой датчик.» В ответ раздался голос Милейкента. «Я всё сделал по инструкции, но кто-то из балаболов Лафлинского отыскал рычаг, целый тормозной рычаг от какого-то сбитого на днях угнанного КЛА, а затем использовали его для…» Голос отдалился и стал совсем неразборчивым. Спустя пятнадцать-двадцать минут непрерывного движения по очищенной гладкой снежной поверхности, ротмистр и Соколов дошли до посадочной площадки. На ней стояло два КЛА армейской модели. У того, что стоял слева, пребывал некий силуэт. Хозяин КЛА, лётчик или просто часовой? Соколов не знал. Ротмистр достал прибор из внутреннего кармана своего пальто, посмотрел на сенсорный экран, коснулся своими пальцами несколько раз, и положил обратно. Правый лётный аппарат пришёл в незаметное движение. Соколов почувствовал это по вибрациям, неожиданно возникшим под его ногами. С нижней части КЛА отделилась лестница. Ротмистр взобрался наверх вместе с Соколовым, без каких-либо слов уложил его на ближайшую койку и ушёл в пилотную рубку. Соколов ещё некоторое время побродил взглядом по обстановке, а затем отключился. Ему вновь приснилась школа. Сквозь окна падал тягучий солнечный свет ностальгии. Это была особая, золотая ностальгия. Сломанные парты. Соколов ходил по зданию в одиночестве. Древние инстинкты постоянно сыпали предупреждениями, что в одиноких тёмных коридорах его поджидает что-то опасное. Что какая-то неведомая жуть следит за ним из-за темноты. Что миллионы ушей слышат его шаги и стремятся настигнуть незадачливого странника. Соколов не обращал на всё это внимания. Он задавался одним единственным вопросом. Почему из всей своры он один остался тут? Это было болезненно. Шанс застрять навсегда был крайне велик. С каждым сном он увеличивался. Сколько пережитых снов понадобиться, чтобы окончательно разобраться в этих дурацких воспоминаниях? Соколов с трудом представлял себе. — Ну ты как там? -— спросил ротмистр, дёргая его за плечо. — Живой? Говорить можешь? Прилетели, подумал Соколов. Он осторожно приоткрыл глаза. Перед ним, помимо ротмистра, было ещё две фигуры. Женская и мужская. Он разжал губы и зубы. Челюсть адски заныла, а по зубам прошлась волна боли. — М-м-могу, — произнёс Соколов, удивляясь звуку собственного голоса. — Как я вам и говорил, — радостно заявил ротмистр двум незнакомцам. — Живой и здоровый. Разве что слегка потрёпан нашими суровыми условиями. — Великолепно, — заявил неизвестный мужчина, однако, без какой-либо радости в голосе. — Ротмистр Кутовэльчи, вы можете быть свободны. Мисс Ландра, готовьте носилки. Возьмите кого-нибудь из техперсонала в помощь и доставьте его ко мне. Что же до вас, мистер Шепрофанович… Оборвав фразу на полуслове, неизвестный мужчина тут же ушёл. Издевается мразь, подумал Соколов и вновь зажмурил глаза. В его разуме было пусто. На ум ничего не приходило. Идей никаких не возникало. Только ожидание. В этом пустом безжизненном ожидании он провёл весь путь на носилках, не обращая внимания на окружающий мир, какие-то обрывки слов или посторонние звуки. В конце пути его выгрузили с носилок и усадили на стул. Соколов приоткрыл глаза. Зрение было готово прийти в норму, но не так скоро как ему хотелось. Он находился в сером помещении, с серыми стенами, серым диваном, серыми стульями, серым полом и таким же серым потолком. Лишь какие-то фотографии и незнакомые растения на столе отличались своим цветом. Помещение выглядело крайне странно, и Соколов на всякий случай ущипнул себя за левую руку, дабы убедиться, что это не один из его бредовых сверхреалистичных снов, то и дело возникающих в условиях карцера. Боль в стылой руке сообщила Соколову, что всё окружающее его реально. Лучше бы уж сон, подумал Соколов. — Внимание санитарному персоналу станции, — раздался мягкий, но в то же время решительный женский голос из-за коридора. Какая-то система оповещения. — Срочно требуется уборка в помещениях жилого отсека. Повторяю: санитарному персоналу станции, срочно требуется уборка в помещениях жилого отсека. Женский голос напомнил Соколову что-то, но память решительно отказывалась сообщать, что именно. — Мистер Шепрофанович? — спросил невесть откуда взявшийся мужчина, ранее навестивший Соколова на КЛА ротмистра Кутовэльчи. Теперь Соколов мог его разглядеть получше. На вид неизвестный был слишком незапоминающимся. Даже не так. Он был абсолютно незапоминающимся. Лишь двое глаз скучающе смотрели на Соколова, словно он видел его в таком состоянии каждый час. Некий особо выдающийся сорт нетерпеливости. — Да, — ответил сквозь вновь сжатые зубы Соколов. — Угу, — промычал себе под нос неизвестный, прошёл за стол и уселся в серое кресло. — Видите ли, мистер Шепрофанович, у нас произошёл инцидент. Весьма неприятный. Грузовой контейнер оказался повреждён, стыковка была произведена неверно, и мы лишились сразу двух техников. — Соболезную, — произнёс Соколов. — Потребовалась срочная замена выбывших членов персонала, — как ни в чём не бывало продолжал неизвестный мужчина. — Но в связи с некоторыми последними законами, принятыми советом Райстершаффт НТП-заморозка возраста под полным запретом. Поэтому провести обычный набор и осуществить НТП-заморозку здесь, на станции «Кумиста», мы больше не можем. Требовались существующие кадры с НТП-заморозкой. Такие как вы, например. Пусть даже это была, в вашем случае, неправомерная НТП-заморозка. — Я не техник, — заявил Соколов. — Само собой, вы не техник, — ответил неизвестный мужчина. — Даже если бы вы были техником, то не для местного уровня. Но поскольку старение вам больше не грозит, времени на учёбу будет достаточно. Да и условия здесь, на орбите, гораздо лучше, чем на Фортуне. Ну так что, мистер Шепрофанович? Вы принимаете наше предложение? — Разумеется, — сказал Соколов и кивнул. Сбежать отсюда будет куда проще, нежели с промёрзлой планеты. И знать, что будет в случае отказа, он не желал. — Чудесно, — будничным тоном произнёс неизвестный мужчина. — Но, прежде чем вы сможете ознакомиться с остальной частью орбитальной станции, давайте-ка составим по новой ваше досье… … — Долбанные Райстерршаффты, — услышал Эсмо сквозь дремоту. Он заморгал, фокусируясь на говорившем Курте. Ну да. Это не Фортуна, это, как её… Боллитра? Один хрен это всё Край Вселенной, искусственная корпоративная срань. Подручные Курта заносили ящики с оружием в КЛА. Пока что всё было тихо. — Хер их проссышь, — продолжал Курт. — То съёбывают на край вселенной чтоб куковать тут в своё удовольствие. То съёбывают отсюда в погоне за одним человеком в мёртвый космос. — Звучит как полный идиотизм, — рассмеялся Соколов. — Нет, серьёзно, очень самоуверенно с их стороны было вот так вот просто оставить здесь всё без надзора. Он кашлянул, прервав смех, и добавил с грустью: — Эх, молодёжь… — Эсмо, я тебе серьёзно говорю, — это семейка абсолютно пизданутых кончей, и скатертью им на тот свет дорожка. Соколов улыбнулся, открыл рот и дёрнулся вправо от оглушающего звука выстрела. Ночное время суток и стрёкот каких-то насекомых (вроде как сверчков, но Эсмо был на 100% уверен, что это не они) на мгновение осветились впышкой выстрела из ручного оружия, о существовании которого Эсмо Соколов и помыслить не мог. — Чисто теоретически я могу с ними со всеми справиться, — сказал Джеймс, не веря собственной ахинее. — Но придётся потратить последнюю ампулу. Из засады ему хорошо были видны гигантские летающие машины, окружённые несколькими дюжинами таинственных людей. Отказ от обычных расследований и шесть месяцев повсеместных поисков давали свои плоды. И удача. Невероятная удача преследовала боллитровского детектива Джеймса. — Последнюю ампулу чего? — уточнила Мэрижанн, тревожно прижимаясь к Джеймсу грудью. — Не важно, — ответил Джеймс. — Больше этого уже не будет. Одной дозы хватит… на сутки-двое. От силы. Но… — Но? — спросила Мэрижанн с придыханием, страшась дальнешего. — Но могу и ошибаться, — Джеймс оторвался от бинокля, стараясь не смотреть не белокурую женщину. — Ёбаный мир больше, чем мне казалось… — Поэтому ты позвал меня с собой? — спросила Мэрижанн. — Потому что ты узнал об этом и решил взять меня с собой? Чтобы мы вместе сбежали отсюда в новый мир? — Ага, — пробормотал Джеймс, встав на ноги и медленно шагая по направлению к гигантским. — Вместе… Одной рукой он вытащил из кармана шприц «Серафима» с предохранителем, другой рукой отбросил сигарету в сторону и нащупал оружие в кобуре. Карпульсивный «Рефреш 39» четырнадцатого калибра, месяц назад украденный у мэра Рекрешольца. Риск был велик, но когда охотишься на представителей инопланетных цивилизаций, требуется самое лучшее из доступного. На ремне-патронташе висело двенадцать обойм, по девять патронов в каждом. Введённый препарат уже действовал, мир раскрывался перед детективом всё шире, длиннее, медленнее, и Джеймса была ровно одна попытка с микроскопическим шансом на успех. Вся эта операция была провальная изначально. В случае неудачи бывшая Мисс Боллитра, из-за которой он и стал таким какой он есть, должна была умереть вместе с ним. Но Мэрижан как всегда мыслила чуть более позитивно. Может быть, она была пр… нет, хуйня какая-то. Всё упиралось в удачу. Пока что её хватало. Бросив взгляд на двух лун-сестрёр в ночном небе, Джеймс выпрыгнул из кустов Ноорлундского леса с крупнокалиберным пистолетом наперевес, прицелился в 1/89 кретина справа (расстояние 12.9 метров). Оставалось лишь успеть добраться до образца инопланетного оружия, и обдолбанный самым опасным наркотиком на планете Джеймс рванул вперёд… — Да твою ж мать! — воскликнул Курт, выхватывая штурмовую мини-винтовку белой окраски, а затем закричал. — Отставить панику! Ложись! Эсмо, не обращая внимания на его приказы, медленно сполз за ящики. — Староват я для этого дерьма, — усмехнулся он Курту. — Ты готов умереть от рук людей пятого сорта? — спросил его Курт, приподнимая голову от земли. — От каких-то червей из искусственного мирка? Ты дашь им себя превзойти? — Ну, я… — Соколов причмокнул губами, подыскивая оправдания своему похуизму. Вокруг гремели звуки выстрелов. Кто-то уже погиб. Время шло быстро, а старому мужчине было похуй. Соколова клонило в сон. — Эсмо, ну ты чего творишь?! — воскликнул Курт протягивая вторую винтовку мужчине за ящиками. — Если ты сейчас погибнешь, то никогда не увидишь Земли, никогда не вернёшься туда! Сам же мне на уши приседал с этой темой! Так что во имя Земли-Матушки и всего Человечества, Эсмо — мать твою — Соколов! — не смей сдаваться и умирать! — Ну ладно, — спокойно произнёс Соколов и выпрыгнул из-за ящиков. Галлюцинации времён заключения на Фортуне вновь настигли его от подскока кровяного давления. Взор помрачнел, какие-то звуки раздались из-за спины. Сквозь эту вакханалию он узрел какого-то человека в шляпе с короткоствольным пистолетом в правой руке. Его глаза были полны неописуемого… чего-то. Ощущение неотвратимого пиздеца захлестнуло Эсмо с макушки головы до мизинцев ног, ушедшие в запас силы вновь вернулись к нему, и он со всего маху отскочил вправо, в прыжке вслепую стреляя в направлении нуарного силуэта, с хладно-чётким намерением его прикончить здесь и сейчас.