Ничего не говори

***

      Лезвие вспарывает кожу. Это уже не больно — он перестал чувствовать. Первая капля тонкой змейкой ползёт по запястью. Ещё одна капля, чуть крупнее. И ещё одна. И новая красная змейка, и ещё. Они словно ползут наперегонки, пытаясь быстрее достичь края руки и сорваться на пол. Новая змейка, как штрих карандаша. Ещё.       Они так причудливо переплетаются между собой, так ярко блестят на свету, что Россия не может перестать смотреть на полоски крови и порезы.       Наконец, взяв себя в руки, Россия аккуратно заматывает бинт. В несколько слоёв, с прослойкой из ваты, потому что без неё кровь быстрее пропитывает повязку.       Собрание через час. Можно было бы ещё посидеть на полу и прийти впритык, но Россия не может позволить себе опоздать.       За окном шелестят остатками листьев деревья. То и дело какой-нибудь лист срывается с ветки и летит, подхваченный порывом ветра, или падает на землю.

***

      Германия окидывает взглядом страны. США снова что-то втирает сидящему рядом Франции, а внимание того пытается привлечь Италия. Россия сидит, как истукан, уставившись в одну точку. Япония, судя по очередному зевку, или не выспался, или отчаянно скучает.       Кого-то ещё ждут. Кажется, Китай; он не особенно любит торопиться.       Германия катает по столу карандаш; туда-сюда. Карандаш врезается в руку сидящей рядом страны, и Германия поспешно забирает его, невольно прикасаясь к чересчур прохладной коже чужой руки.       Холодные руки. У России всегда были холодные руки, словно у мертвеца. Пустой взгляд, иногда колючий; и яростный, когда им пытались управлять. А ещё свитер. Вязанный. Поношенный, но опрятный. Тёмно-синий, почти чёрный. Россия на все встречи приходил в нём, в повседневный жизни его носил, и кажется, вообще никогда не снимал.       — Извини, — говорит Германия.       Россия кидает на него равнодушный взгляд и пожимает плечами, будто говоря: «всё нормально».

***

      — О, конечно, как я мог забыть. Именно поэтому вы уже который год не можете поделить бедный маленький остров.       Япония хмурится и фыркает. Китай качает головой:       — США, будь добр, уймись. Мы собрались не для шуток, а для решения проблем. Если тебе настолько скучно, можешь идти; твоё присутствие сегодня не слишком обязательно. Хотя договор о...       — Всё, всё, — США примиряюще поднимает руки. — И всё же они как дети из-за старой игрушки... — добавляет он с ухмылкой.       Китай открывает рот, чтобы продолжить «лекцию», но США его опережает:       — Молчу!       Кривая улыбка на лице России сменяется привычным равнодушием. Он благодарно кивает Китаю.

***

      Что-то тёплое щекочет ладонь... Россия незаметно опускает взгляд.       Кровь.       Он на несколько секунд перестаёт дышать, быстро окидывает взглядом страны. Сжимает руку в кулак.       «Бинт недостаточно хорошо замотал», — как-то сонно мелькает в голове. — «Чёрт». Россия поднимается с места, едва не опрокидывая стул:       — Извините, сейчас вернусь. — И стремительно выходит за дверь.

***

      Дурацкий длинючий коридор!       Россия с трудом не переходит на бег и, только оказавшись возле раковины и захлопнув дверь, выдыхает. Включает холодную воду. Тихо шипя, закатывает рукав свитера, через одежду надавливает на плечо. Когда кровь перестаёт течь, Россия торопливо достаёт из-за пазухи остатки бинта, прислушивается. Перематывает предплечье, опускает рукав и смывает кровавые дорожки водой; чтобы вскоре вернуться в зал собраний.

***

      Россия вдруг извиняется и вскакивает с места. Стул опасно кренится, и Германия придерживает его, не давая раздасться грохоту. Мельком замечает на краю сиденья бордовое пятнышко; как если бы сидящий на стуле порезался. И забыл позаботиться о повреждении.       ...Скрипит, закрываясь, дверь зала.       Слегка ошарашенные страны молчат. Но спустя несколько секунд США что-то тихо говорит Франции, тот фыркает, хихикает сидящий рядом Италия, и вскоре обстановка немного разряжается.

***

      Улица; хрущёвки, которые местами перемежаются с многоэтажками, деревья, кирпичный дом, закоулок, человек. Впереди виднеется зелёный парк; перебегает дорогу рыжий пёс... Человек. Германия останавливается и поворачивает назад — что-то в том человеке показалось ему знакомым.       ...Россия сидит на земле, в узком закоулке, прислонившись спиной к кирпичу и запрокинув голову с закрытыми глаза.       — Я должен был заметить, — бормочет он. — Несколько месяцев!.. Если бы...

***

      ...Союз поперхнулся чаем и закашлялся. Кашлял несколько минут, даже похлопывание по спине не помогало. Наконец кашель отступил, и СССР устало улыбнулся и встал с места.       — Пойду немного поработаю. — сказал он.       В коридоре споткнулся и чуть не упал, но успел схватиться за стену...       — ..Рейхи? — спросил Союз. — Пойдём в лес. Там малина поспела; помнишь, как в том году ходили... — он смотрел в никуда перед собой и улыбался; и щурился, как от яркого солнца.       Иногда СССР разговаривал с невидимым никому, кроме него, собеседником. В последние месяцы это происходило почти каждый день.       — Конечно, Рейхи, мы всегда будем друзьями. По-другому и быть не может. А знаешь, что ещё? Мы вместе покорим весь мир...

***

      — ...Если бы я не был таким легкомысленным.       — Россия? — осторожно спрашивает Германия.       Тот вздрагивает и открывает глаза; щурится и смаргивает слёзы. Потом резко встаёт и направляется к выходу, словно не замечая, что путь кем-то преграждён. У России туман в глазах; он проходит мимо, отпихнув преграду плечом.       Германия хватает его за руку, останавливая.       — Отвяжись. — шипит Россия и пытается выдернуть руку, но Германия не отпускает.       — Что с тобой?       — О чём ты?       — Пятно крови. И сейчас. Что ты должен был заметить?       — Это тебя не касается.       — Поэтому ты всегда носишь свитер?       Россия замирает. На несколько секунд. Германия пользуется его растерянностью и закатывает рукав свитера. Красные. Бордовые. Покрытые коркой и совсем свежие; полосы уходят под ткань.       — СССР мог бы прожить дольше, если бы не... Он должен был прожить дольше!.       — ..Если бы не ты? Россия молчит, закусив губу.       «Ты винишь себя в его смерти?», — хочет спросить Германия. Любопытство сильнее тактичности.       Вдруг удар в нос. Идёт кровь.       И это отрезвляет. Германия видит отчаяние в глазах России.       «Я не должен был лезть, это не моё дело... но!.. никаких но», — думает он.       Россия виновато смотрит на Германию. Тот вытирает кровь, вздыхает. Потом говорит:       — Прости. Я не должен был лезть не в своё дело. Обещаю, я никому об этом не скажу. Прости... — Германия разворачивается, шагает по улице к парку.

***

      Россия остаётся. Стоит и смотрит.       Как Германия извиняется, обещает что-то не рассказывать никому, разворачивается, уходит.       А Россия наблюдает, как удаляется спина в жёлтой куртке; и душит в себе порыв побежать следом.       Ветер в трубах поёт что-то заунывное, кидается листьями, в истерике поднимая маленькие ураганы, и цепляется за жёлтую куртку, словно и желая и не желая остановить. С тучи на землю бросаются несколько капель, холодных, колючих. Вялый дождь, с трудом намочив асфальт, оставляет после себя запах сырой земли.       Германия мотает головой. Потом прячет замёрзшие руки в карманы куртки. Шагает по улице к парку.