Комната

Скарамучча лежит головой на её коленях. В комнате стоит непроглядная тьма, нет ни малейшего источника света, ничего, за что мог бы зацепиться глаз. Идеально, думает Скарамучча, и закрывает глаза вовсе — зрение ему тут не нужно. Вместо этого он сосредотачивается на собственных ощущениях, на теплых руках Нахиды, перебирающих его волосы, на своих мыслях и, устроившись на коленях поудобнее, расслабляется полностью. Он знает — времени у него столько, сколько он сам захочет, торопиться некуда. Знает, что просто молчать тоже можно. Знает, что, если захочет, может хоть шептать, хоть кричать и все равно услышит только Нахида, и ни слова плохого не скажет. В первые разы тут ему не нравилось. Сидел кое-как и игнорировал все попытки Нахиды поговорить. Бесился, кричал и уходил почти сразу же. Потом как-то привык. Начал отвечать на вопросы, диалог немного поддерживать, а после и сам спрашивать стал. Сначала из вежливости, потом — из интереса. Так, в общем-то, маленькими шажками раз за разом эта комната становилась роднее, комфортнее. И не только комната. Нахида тоже. Скарамучча и не заметил, как вместо обиды за сердце бога и всепоглощающей злости стал чувствовать к ней что-то столь же теплое, как её руки в его волосах. Как стал разрешать больше, рассказывать что-то куда более сокровенное и личное. Не заметил, как у этой комнаты появились первые два правила: не лгать и оставлять все тут услышанное в строжайшем секрете. Не заметил, но поклялся соблюдать. И вот сейчас он лежит, плавится под руками Буэр, и думает, что это был самый правильный выбор в его жизни. Благодаря ему он получил невозможное — дом, семью и, возможно, самое большое в жизни счастье. Он уже давно рассказал ей всё. Каждую деталь своего прошлого, собственные мысли об этом, догадки, теории. Они обсуждали это ни раз и, на удивление, это действительно помогло. Нахида каждый раз будто все сильнее вкручивала расшатавшиеся шестерёнки в его сознании. И в итоге механизм заработал ладно, правильно. Скарамучча словно спустя долгое время получил доступ к кислороду и все никак не мог надышаться. Тогда же он, будто в благодарность, снял остатки границ — все равно секретов уже не осталось. Разрешил в любой момент в свои мысли смотреть, разрешил касаться, разрешил спрашивать что угодно и подпустил Нахиду так близко, как не подпускал никого и никогда. Она будто вошла ему под кожу. Тогда у него в полной мере получилось снова попытаться жить. Тяжело, больно и, местами, страшно, но теперь он был готов ногтями и зубами за эту жизнь цепляться. И это дало свои плоды несомненно. Сейчас, оглядываясь назад, Скарамучча со всей искренностью поражается терпению и спокойствию Нахиды — помнит, сколько истерик пережила эта самая комната, помнит, чего ему стоило одно только осознание проблем, помнит, каким неподъемным казалось решение, помнит, сколько раз Буэр ему помогала. И ценит каждое воспоминание, каждое её действие. Потому что знает — один он бы не смог. Но она всегда утверждает обратное. Даже сейчас, он готов поспорить, смотрит на него с необъятной гордостью. Потому что это Нахида. Она всегда такой была. Когда-то это его раздражало, но сейчас Скарамучча не променял бы это ни на что на свете. Нахида наклоняется и невесомо целует его в лоб. Скарамучча жмурится и довольно улыбается. В пределах этой комнаты он может позволить себе что угодно. Любая эмоция, слабость, нежность, все, от чего когда-то он убегал, теперь живет в этой тьме. И его полностью это устраивает. Потому что тьма и Нахида приняли все это так быстро и так естественно, что в голове не укладывалось. — Нахида, — выходит тихо и так просто, что Скарамучча улыбается ещё шире, — не хочешь поговорить? — Хочу. — Нахида снова целует его в лоб. — Как академия? В последнее время ты возвращаешься в плохом настроении. Что-то не так? Улыбка сходит с лица и Куникудзуши чуть сдвигает брови к переносице, открыв глаза. — Плохая тема. Там вообще непонятно, я сам объяснить не могу. Куклы ведь не могут уставать, верно? — Верно. — Соглашается Нахида. — Твое тело неподвластно ни усталости, ни эрозии. А к чему вопрос? — К тому, что я не знаю, что тогда со мной происходит. Мне надоедает все, сливается в неясный шум в ушах и рябь перед глазами, я даже запомнить ничего не могу. Мне неинтересно там, а эти люди, они, — Скарамучча рисует руками что-то абстрактное, — просто ужасно тупые. Сейчас как будто особенно. Это странно. Что это? Нахида вздыхает и кладёт одну из ладоней ему на лоб. — То, что твое тело не устает не значит, что и сознание устать не может. Это нормально, не переживай из-за этого. Тебе просто нужно отдохнуть, такое бывает даже со мной. Расслабься, пока оно не пройдет само собой. Я побуду с тобой, если захочешь. — Захочу. — Скарамучча вновь закрывает глаза. — А сколько ждать? — Столько, сколько будет нужно. — Нахида аккуратно приподнимает его со своих коленей и крепко обнимает. — Мы никуда не торопимся, помнишь? Скарамучча кивает, утыкается ей куда-то в волосы и на остатках самообладания шепчет простое: — Спасибо.