Озеро отливает кроваво-красным

Вот что странно: этот сон начинается не с движения, как обычно, что нужно куда-то бежать, смотреть, что-то двигать, слушать знакомые голоса или читать странные письменна, а с ощущения, Интегра чувствует на своём лице очки, как они давят на переносицу, наверное, она лежит, и очки сползают всё ближе и ближе к глазам, она почти что чувствует веками холод стекла, это неудобно и Интегра встаёт. Словно плывёт, мимо неё мелькает ядовито-зелёная трава, странный кусок асфальта посреди неё, чьё-то знакомое лицо, потом снова трава, бесконечные луга, кажется, что она летит вместе с журавлиным клином, и одновременно идёт, и слышит, как тонкие ветки хрустят под носками полуботинок, всё широко и звонко, такие сны запоминаются на несколько лет вперёд и не рушатся от осознания того, что происходящее — сон, и такие чёткие и твёрдые сны может создавать только он, но Интегра пока не видит никого поблизости. Зато слышит, это песнь или стих, который произносят нараспев, это бред, этого абсолютно не может быть, она же уже должна забыть, как звучит голос матери, или не матери, но какой-то дружелюбной женщины далеко из детства с мягкими и пахнущими яблоками руками, говорящей её имя мягко и чуть не выговаривая «р», когда она умирает, страшно, как все в этом доме, Интегра впервые видит цвет крови на обычной одежде, впервые понимает, что означает «кровавое пятно», что Оскар Уальд в рассказе о привидении описывает именно его, какова на ощупь одежда, пропитавшаяся кровью насквозь. Мысли врозь, Интегра не хочет идти туда, куда её ведут потоки сна, вроде красивого и подчинённого ей, но не может им сопротивляться, её выталкивают через колючий шиповник и пахнущий мёдом вьюн на какую-то поляну, и песня стихает, так резко, что Интегра вмиг забывает все её слова. Однако осознаёт, что сзади кто-то стоит, он не выходит из кустов, а просто появляется здесь, как всегда, как в первую их встречу, как в тех случаях, когда очень нужен делу, и когда Интегра сама нуждается в нём, видимо, он останавливает этот кошмар, это такая интересная его способность, не только рвать и ткать явь, но и сон, Интегра не знает, этому Алукарда обучает её отец, или навь, но понимает, что этот навык стоит очень дорого и он использует его только в исключительных случаях. Интегра хмыкает, Алукард не издаёт ни звука, хотя сам по себе он не беззвучен, скорее сливается со звуками окружающей среды, так, что его шаги неотличимы от хода часов или стука кухонной утвари, или щёлканья курка, но сон же чаще тих, чем наполнен отдалённым шумом, оттого Алукард безмолвен и недвижим. Интегра поднимает глаза, ну-ка, что он успевает сообразить, она видит, как блестит под луной вода, ну конечно, вполне в его духе нарисовать место из той якобы забытой песни, ладно, это лучше, чем двор особняка пятнадцать или восемнадцать лет назад. Это озеро, чёрное, как кровь в темноте, сочащаяся из глубокой и явно смертельной раны, оно выглядит топким и липким, настороженным и явно недружелюбным, это не пруд, к которому подбегают оленята и мальчишки с удочками, это страшное место, тайное место, Интегра представляет когда-то в детстве, что провинившихся девушек водят туда под конвоем, а любопытные и быстрые девочки, как она сама, ходят туда только раз, видят настолько страшное, что больше никогда, никогда не сворачивают на извилистую тропку и хмурятся при запахе воды. Над озером стелился туман, как дымка, да, вода горит, на границе яви и сна возможно и такое, по гладкой озёрной спине проходится синий огонь, на ухо отпускают: «синий, как твои глаза», Интегра резко поворачивает голову, Алукард делает пару шагов вперёд, и теперь стоит вровень с ней. Они почти касаются плечами, Интегра смотрит на волшебную дымку и чёрную воду, в той старой балладе про чёрное озеро поётся не только о его бесконечной глубине и тёмной, как базальт, воде, но и о призрачном хозяине, гуляющем по дну хочет ли это озеро иметь такого слугу или главаря, хочет ли хозяин властвовать над озером, у которого нет дна, или просто так складываются обстоятельства... Интегра хмурится, нет, в балладе вроде бы сказано, что хозяина у озера нет, и этим оно выделяется, тем, что само по себе, Интегра замечает краем глаза, как Алукард улыбается. Это не оскал чеширского кота, это простая полуулыбка не совсем человека, Интегра видит её лишь несколько раз, и те наяву, а не во сне, во сне она словно нежнее и мягче, вообще сон стирает острые черты, заставляет их идти плавными линиями. Интегра то всматривается в эту спокойную улыбку, то поглядывает на озеро, ну же, он же может сделать что угодно, может перевернуть здесь всё вверх дном, так, что из озера польётся не вода, а густая, как мазут, синева, и Интегра до самого утра будет плыть в бесконечном звёздном небе, но нет, Алукард просто стоит и ничего не делает. Давай же, обожги как доменная печь, разбей как тонкое цветное стекло, выскользнувшее из рук, обглодай как персиковую косточку, шагни шаг, шагни два, так, что кругом пойдёт голова, но Алукард не шагает, стоит, и странно, что при этом не говорит чего-то высокого, выше, чем человеческие лета. Молчит, и даже не моргает, Интегра чувствует, как соприкасаются белые перчатки, его, с ярким изображением печати, и её, вычищенные до блеска кристалла, прикосновение почему-то обжигает не хуже сильнейшего растворителя или кислоты, H2SO4, или чего-то намного сильнее, что не учитывают все химики, составляющие учебники для школьников, о чём не рассказывает отец. Отчего-то это прикосновение посреди всей бледности сна вокруг кажется чрезмерно настоящим, до жути, до ожога и крика реальным, и таким же ужасно желанным, томным, это просто мимолётное касание мизинцев, но Интегра хочет растянуть его на ближайшую вечность, это не так, когда Алукард грубо хватает за предплечья, не давая упасть, или поднимает на руки, вытаскивая из передряги, это что-то другое, давно сожжённое, но словно восстановленное из пепла, волшебное, как птица феникс. Интегра не поворачивает головы, никак не изменяется в лице, хотя хочется завопить, схватить или хотя бы стянуть эти дурацкие перчатки с его широких и сухих ладоней. — Что будет дальше? — спрашивает Интегра, и сон идёт рябью как волна. — У нас ещё полно времени, что же будет дальше? — Тебе решать, — уклончиво отвечает Алукард, поворачивается к Интегре и улыбается краем губ. Интегра улыбается в ответ, так же, чуть нервно и наполовину, и краем глаза видит, что озеро, как и его глаза, отливает кроваво-красным, цветом опасности и, между прочим, страсти.