жалкая женщина

Эмма помнит запах цветов. Он был с самого детства, ненавязчивый, мягкий, даже нежный. Цветочный запах был приторный. Мама всегда пахла им, когда оставляла их на ночь с соседкой, а на утро едва приходила на своих двоих ногах, вся в каких-то красновато-синих синяках, на которые говорила не обращать внимания. Лишь позже Эмма поняла, что это были засосы. Эмма не знает, где её мать. Она только ходит по знакомым с детства районам, впиваясь глазами в окружающих. В глазах окружающих она лишь жалкая, бездомная девочка. Она находит её там же. В их тихом, пустом домишке. В доме пыльно, слой пыли покрыл стол, пустые полки. Кровать пуста, но теплая, на ней остались белесые пятна. У мамы пустые глаза. Они жёлтые, безразличные, мертвые. Жизни в них нет, только отчаяние. Эмма не помнит свою мать другой. Она помнит её отчаявшейся женщиной. Уставшей, жалкой, отчаявшейся женщиной. Мама больше не была той гордой красавицей, которая могла покорить любого. Она была кем-то слабым, без собственной воли и желаний. Мама была незнакомой, она оказалась совершенно неизвестной женщиной для родной дочери. Эмма совершенно не узнавала ее. На её лице нет удивления, когда она видит дочь в доме. Мама лишь говорит ей сидеть в дальней комнате, когда к ней приходят клиенты, и не выходить из неё, пока ей не скажут. Она пытается уберечь её. А от чего, задавалась вопросом девочка. Ответ находится быстро. От такой судьбы. От судьбы жалкой женщины, погрязшей в долгах, которые набирала даже не она. Эмму никто не ищет. Совсем никто. Даже Шиничиро не ищет. И Эмме обидно. Она надеялась, что он будет искать, но он так занят Майки, что не обращает внимания на её пропажу, совсем-совсем не обращает. Девочка плачет в объятиях мамы, пока та гладит её спину. Мама молчит. Она вообще стала мало говорить. Раньше она говорила много и быстро, особенно, если ссорилась с кем-то. Эмме не хватало маминой болтливости. Эмме не хватало той мамы, которая много говорила, много ссорилась, которая была горделивой красавицей, за которой бегало огромное количество мужчин. Эмме не хватало её. Маме, наверное, тоже не хватало той части себя, той части, которая ушла давно. Она снова под маминым крылом, под её опекой. Она снова дочь своей матери, а не незнакомой женщины, которая заменила ее. Эмма беспокоится. Мама долго не возвращается, а когда она возвращается, то дрожит. И Эмму тоже охватывает дрожь. Мама выглядит ещё более избитой и использованной, чем раньше. Мама молчит, ничего не говорит, лишь уходит в ванну, откуда не выходит несколько часов подряд. Эмма слышит ее тихое, лихорадочное бормотание, наполненное отчаянием и страхом. Такого страха девочка никогда не чувствовала от матери. Этот страх был животным, диким, поглощающим заживо и она это хорошо чувствовала. Эмма ощущает отвращение, когда находит маму, которая блюет в унитаз. Её лицо бледное, покрыто потом. А после они уезжают. Мама всё ещё плохо себя чувствует, она тверда в своем решении купить билеты в Штаты и уехать подальше от этой страны и этих людей, подальше от этих проблем. Эмма в первый раз увидит родственников со стороны мамы. Она никогда раньше не летала на самолётах. Это такие большие, прямо-таки гигантские птицы их железа. Мама на её слова позволяет себе короткий смешок, держа руку на чуть выпуклом животе. Возможно, в этот раз у них все получится и билет в счастливую жизнь не будет просроченным. И, Эмма надеется, билет в счастливую жизнь даст маме шанс отдохнуть, побыть собой, горделивой красавицей, а не отчаявшейся жалкой женщиной. Хотя бы один раз, на одну минуточку.