вино со слезами

      Шумная музыка, на беду соседям, басами раздаётся в небольшой квартире типичной девятиэтажки, какими большинство городов застроены. Обувь десятков людей свалена в кучу у входа, забытая обладателями на долгие часы. Алкоголь крепкий играет в крови тел юных, что недавно совсем переступили за черту совершеннолетия. Единицы, что особо не любят столпотворения, ютятся на небольшом балконе с сигаретами в зубах.       Растрёпанная блондинка сидит на табурете в пустующей кухне, снова и снова набирая заветный номер. Гудки неприятно режут слух, обрываясь коротким “абонент занят”. Да чем он занят может быть? Влада кулаком по столу бьёт резко и телефон блокирует. Но включает тот снова, не теряя надежду дозвониться. Да только надежда задыхается, когда занятость абонента меняется на недоступность.       Туманова телефон откладывает и на сложенные на манер первоклассницы руки укладывает голову. Горячие солёные капли пачкают кожу и оставляют резь в глазах, от которой плакать ещё больше хочется. Влада от этой неопределённости устала смертельно, но своего мучителя отпустить не в силах. Любит ведь до одури, и плевать ей на разницу в возрасте и сына его, что от прошлого брака остался.       Юное сердце разрывается, но Влада сама себя глушит, когда звук открывающейся двери слышит. На кухне невысокого роста хозяйка дома оказывается, что старшей сестрой парню приходится, что их тут собрал. Она хотела быстро зарядку со стола забрать, но мимо явно расстроенной девушки она пройти не в силах. Темноволосая выуживает из шкафа пару бокалов, а после из холодильника бутылку с алой жидкостью достаёт. Располагает всё на столе и, откупорив бутылку, разливает вино на двоих.       – Я Света, – девушка по столу двигает бокал в сторону светловолосой, что заплаканное лицо поднимает. – Что случилось?       – Я Влада, – бубнит девушка и одним глотком содержимое бокала осушает. – И ничего не случилось.       – И как зовут твоё “ничего”? – большим пальцем влажные дорожки с чужого лица утирает. – Давай, рассказывай, я никому не расскажу, – забавный жест, будто Света рот на замок запирает и выкидывает ключ, заставляет Туманову рассмеяться. – Ну вот, ты умеешь улыбаться.       – Паша его зовут, – лицо мрачнеет от одного упоминания, а сердце бьётся бешено, как у зверя загнанного. – Он трубку не берёт. Уехал со своими друзьями в баню, второй день его нет. Вдруг с ним случилось что-то?       – Так, давай по порядку, – первый глоток Света делает. – Он тебе кто? Парень или так, интрижка.       – У нас всё серьёзно! – восклицает Влада на чужие слова. – Мы это не обсуждали, но у нас всё как у парочек. Я люблю его, даже с сыном его знакома. А он со мной так поступает. Думала, если уйду на эту тусовку, он приедет и заберёт меня. Но он прочитал сообщение и молчит. Трубки не берёт. Надо было дома его ждать, я такая дура.       – Так, успокойся, малышка, – темноволосая чужую ладонь в свою берёт, сжимает успокаивающе. – Судя по тому, что ты говоришь, он мужчина взрослый уже. И знаешь, звучит это так, будто он тобой пользуется. Берёт твоё молодое тело, а сердцем вертит, как хочет.       – Да иди ты, – ладонь из чужой хватки вырывает и с места срывается. – Ты нихрена не знаешь. Мы любим друг друга. Ты просто завидуешь тому, что у меня состоятельный парень, вот и всё.       – Нет, беру слова обратно, – Света руки на груди скрещивает. – Ты правда дура. Я просто советую тебе, как на эти грабли не наступать, а ты как овца упёрлась. Можешь к Паше своему валить, но, если тебя опрокинут, приходи. Сможешь остаться, пока в порядок не придёшь.       – В жопу подачки свои засунь, – Туманова пулей с кухни вылетает и, чудом найдя в куче собственные кеды затёртые, покидает квартиру.

***

      Туманова то и дело одёргивает юбку теннисную, что купила по настоянию Паши. Нравится ему такое, а Влада ему хочет нравиться безумно. Потому, с подачи мужчины, гардероб одеждой новой наполняется, которую с матерью Туманова позволить себе не могла. Пусть та неудобная, но напоминает о том, по кому сердце ноет.       Она вдоль дороги песчаной идёт, направляясь к частному дому, что уже родным стал за те недолгие месяцы общения. В дом матери Влада дорогу забывает совсем, там её не ждут и не хотят видеть, застилая глаза пеленой алкогольной. Девушка пинает мелкие камушки и кутается в тонкую рубашку, стараясь спастись от холода ночи, что до костей пробирает, заставляя зубами стучать.       Туманова из сумочки маленькой выуживает ключи и, чуть не выронив те из трясущихся рук, отпирает сначала ворота, а после и дверь входную, проникая в помещение, радующее теплом, уютом. Девушка сбрасывает обувь, не задумываясь о том, чтобы поставить ту ровно, и в сторону кухни шагает. Горячий чай должен подарить ей то тепло, которого не хватает критически. Наверное, завтра придётся лечить насморк и больное горло, но это не важно.       Важно то, кто в полумраке кухни за столом сидит и из стакана широкого пьёт виски со льдом. Паша даже взгляд не поднимает, когда Туманова в проёме появляется, одёргивая топ короткий нервно. Она знает, что будет. Знает, что расстроила и разочаровала. Раньше он игнорировал, но не так долго, всё-таки поднимая глаза цвета моря на девушку и сжимая тонкое тело в объятиях. Влада несмелые шаги вперёд делает и на край стула присаживается совсем рядом. Тонкие пальцы руку чужую накрывают, нежно поглаживая костяшки.       – Прости, Паш, – начинает тихо, ожидая хоть какую-то реакцию.       – За что ты извиняешься? – очередной глоток обжигает горло, но он не морщится, уже привык.       – За то, что ушла, – губу закусывает, не зная, чего от мужчины ждать. – За то, что мешала, названивала. Но я так волновалась за тебя! Вдруг что-то случилось, а я тебе ничем помочь не смогу?       – Моя ранимая девочка, – произносит и с души Влады камень тяжёлый спадает. – Но со мной ничего случиться не может. Так что можешь не волноваться и не обрывать мне связь своими навязчивыми звонками. Понимаешь, что мне пришлось уехать от друзей, чтобы искать тебя здесь?       – Я исправлюсь, Пашенька, – Туманова вперёд подаётся и руку сильную, крепкую своими двумя оплетает, прижимаясь ближе. Она его потерять не хочет, не может.       – Я взрослый мужчина, Влада, – по-прежнему хмурится, но девушку по волосам светлым поглаживает успокаивающе. – Мне нужна свобода.       – Понимаю, – и одинокая слеза по щеке бледной катится.       – Ты такая холодная, Влада. Замёрзла совсем, – ладонь по плечу девичьему скользит. – Хочешь я тебя согрею?       – Хочу, – тихо всхлипывает, сквозь тонкую ткань рубашки ощущает, как тело мужское пышет жаром, и плавится, позволяя себя вести.       Павел подхватывает Владу, будто это не стоит ему ничего, и в сторону спальни несёт стремительно, подставляя шею под поцелуи. Влада ласкает кожу губами и кончиком языка узоры выводит, стараясь не касаться щетины. Мужчина её на кровать бросает, не беспокоясь об аккуратности, и сразу валится сверху.       Грубые руки по-хозяйски скользят по юному телу, оставляя за собой следы, что после синяками останутся. Туманова не злится на боль, принимает её как данность, как страсть, как любви выражение. Влада первые стоны не сдерживает, ведь ребёнка заблаговременно к родственникам мужчины увезли, оставляя пару наедине в большом доме.       Влада бёдра разводит сама и юбку поднимает игриво, избавляясь от белья и плавясь под взглядом чужим. Она всю себя отдаёт, лишь бы рядом с Пашей быть, тем что любит или видимость любви показывает. Не столь для Влады важно и особой разницы не имеет. Важнее этого сейчас его руки на теле и чувство заполненности между ног.       Изо рта девичьего стоны на грани болезненности вырываются, когда её с силой вжимают в матрас. Тело, покрытое бутонами засосов и гематом для мужчины сейчас искусству чистому подобно. Она в его власти, вся целиком. Она его полностью. От этой мысли пик удовольствия наступает стремительно и семя влажную узость заполняет. Паша рядом валится обессиленный и позволяет Тумановой на его грудь головой улечься и всем телом прижаться, ища успокоение. Короткий поцелуй в макушку позволяет юнице себя самой счастливой почувствовать.       – Мне надо будет уехать, – говорит будто в пустоту, перед фактом ставит.       – Хорошо, Пашенька, – кончиком пальца указательного по выделяющимся мышцам грудным выводит узоры Влада.       – Я не смогу тебя тут одну оставить, – сквозь волосы на затылке пальцы пропускает, после сжимая силой и к себе притягивая, впиваясь в мягкие губы поцелуем. – Тебе придётся вернуться домой. Но это ненадолго, я тебе обещаю.

***

      Влада, укрывшись в тени закутка у мусоропровода, втягивает дым, стараясь справиться с комом в горле и слезами подступающими. Как же она устала: от матери, её собутыльников, от шума, от тишины. Обещанное “ненадолго” затягивается всё больше и Влада надежду теряет, когда на календаре отрывает десятый листок. Он её не заберёт. Что она не так сделала? Девушка понять не может, оттого на душе всё поганее.       – Какая ты дура, Влада, – саму себя винит и позволяет первой слезе скатиться по щеке. – Как всегда всё испортила. Он единственный тебя по-настоящему любит, а ты своей навязчивостью его спугнула. Дура. Дура! ДУРА!       Туманова бычок тушит о стальную трубу и в люк бросает, не задумываясь о последствиях. Влада сначала на самый край грязного подоконника усаживается, а после на него с ногами забирается, колени к груди прижимая. Старается всё, что внутри, выпустить, выкричать, выбить.       Знакомая до боли, но практически забывшаяся мелодия звонка эхом от стен зеленоватых отражается. Пальцы сами неловко из кармана выуживают мобильный и сразу же звонок принимают. Не глядя, да это и не нужно совсем. Голос на том конце провода дарит надежду.       – Привет, малышка, – Паша говорит так, будто они виделись буквально пару дней назад. – Как ты? Скучала?       – Я? – теряется на мгновение Влада, но продолжает. – Я в порядке. А ты как? Я очень скучаю. Когда ты вернёшься, Паш? Я так хочу тебя увидеть.       – Ну малыш, я делами занимаюсь, – начинает Павел, уходя от темы. – Но я постараюсь как можно быстрее, Владочка.       Владочка. За это обращение из его уст Туманова готова душу дьяволу продать, лишь бы слышать чаще. Лишь бы он её в объятиях тёплых сжимал, оставлял колючие от вечной щетины поцелуи на щеках и обещал, что всё хорошо будет.       – Пашенька, кому звонишь? – женский голос на фоне, тихий совсем, практически неслышимый, но Влада его улавливает. – Я уже заскучала там без тебя.       – Паш, кто это? – голос срывается, а сердце бьётся неровно, урывками, когда тяжёлый молод осознания разбивает рёбра в крошку мелкую. – Ты же говорил, что это по бизнесу. Паша, кто это?! Ответь мне, Паша, ты там с другой женщиной? Я не верю, ты не мог так поступить, ты же любишь меня. Ты меня любишь, Паша? Отвечай, почему ты молчишь?       Короткие гудки как кинжалы, что в сердце нежное, юное врезаются. Телефон летит из рук и о битый кафель ударяется. Влада сейчас на него похожа – та же трещина в центре, что не починить. Ненужная, бесполезная. Она никто для него, интрижка на время, такая удобная, податливая, всегда под рукой. Вся для него. Оттого и обидно до жути.       Влада с пола устройство поднимает и бежит вниз по лестнице навстречу свежему воздуху. Она хочет раствориться, потеряться в подворотнях и закоулках, стать тенью. Тень нельзя ранить, та неосязаема, неуловима, бессмертна. Её нет, ведь это простое отсутствие света. Туманова свой свет потеряла в чужом голосе, что когда-то был роднее матери.       Останавливается Влада лишь у приподъездной скамейки, что перекошена, а сквозь трещины краски прослеживаются оттенки прошлых поколений. Нежно, стараясь не испортить экран еще больше, она знакомому набирает. Долгие гудки новые слëзы вызывают, заставляют задыхаться.       – Сестра дома? – быстро лепечет, когда за том конце провода голос слышит. – Блять, просто позови, без вопросов.       – Кто говорит? – пришедшая после пары минут ожидания, что казались Тумановой вечностью, Света настороженно отвечает.       – Помнишь меня? Тусовка твоего брата, на кухне, я тогда еще нагрубила, – старается уместить в минимум времени максимум смысла, но дрожащий голос не даëт говорить четко. – Прости. Твоë предложение ещё в силе?       – А ненадолго твоего “ничего” хватило, – с едкой усмешкой говорит. – Тебя забрать или сама придёшь?       – Сама, – Влада трубку кладёт и прячет руки в широком кармане худи.