***
Она постоянно закрывает лицо волосами. Там явно какие-то проблемы. Наверняка уродливая. Вообще-то не всегда. У неё есть фотки с открытым лицом. Да там фотошопа больше, чем на звёздах из Ведьмполитена. Всё мыльное, и глаз дурацкий. Бедная девочка. А такой потенциал! Лаванда смахивает комментарии и сжимает телефон в ладони.***
— Как ты себя чувствуешь сегодня? Лаванда отворачивает голову. Она готова смотреть куда угодно, только бы Кэти не смотрела на неё. Лаванда пялится на маленькую трещинку на голубой стене, на названия книг — «Прикладная колдопсихиатрия», «Особенности взаимодействия с полуо…». Слова размываются. Лаванда трёт лицо жёстким рукавом свитера. — Нормально, — говорит Лаванда. Она сглатывает, слюна застревает посередине горла. Кэти не отвечает. Лаванда смотрит на свою юбку — вся в заломах, — на руки в мелких шрамах. «Колдопсихиатр Кэти Белл» — читает надпись на маленькой серебряной табличке, которая стоит перед Кэти. — Ты давно не заходила. Голос Кэти льётся по комнате, и Лаванде хочется заткнуть уши. Да, давно, Кэти, да, не заходила. — Может, ты хочешь рассказать, как прошёл месяц? Лаванда пялится на табличку, пока не начинает щипать в глазах и она не размывается в блестящее пятно. — Нормально. — Она трясёт головой. — Уволилась с работы. Просто перестала на неё ходить, поправляет себя Лаванда. Кэти кивает. Рядом с Кэти левитирует перо и чиркает в блокноте. Лаванда чувствует, как пушистый стул царапает ворсинками ноги. Они пробираются под юбку, под колготки, трутся об кожу. Они должны быть мягкими, думает Лаванда. Мягкими, мягкими… Звуки в кабинете стихают. Перо шуршит, царапает тонкую бумагу. Лаванда моргает, рассматривает то пол, то потолок, следит за лучиком солнца, пробивающимся через штору. Вот он ползёт по низкому столику с дурацкой статуэткой дракончика, переползает по ножкам на пол, тянется до самого стола Кэти, лижет её лакированные чёрные туфли, тянется до двери — и ныряет дальше, в узкую щель под дверью. Кэти двигается на стуле, совсем чуть-чуть, но Лаванда дёргает головой и задевает взглядом её лицо. Они сталкиваются взглядами. У Кэти добрый — кареглазые всегда улыбаются добром, — чуткий взгляд. У папы были такие глаза, думает Лаванда. Отца она не помнит, и ей почти за это стыдно. Помнит, как он наклонялся к ней и называл её Лав-Лав, помнит, как качал головой, когда она стаскивала своей детской магией очередной древний артефакт. Глаза помнит. И всё. Ни голоса в памяти не осталось, ни запаха. — О чём ты сейчас думаешь? — О папе. — Лаванда облизывает губу. — Успокаивает. На самом деле, ни хрена не успокаивает. Она теребит край юбки. Надо было надеть поприличнее, чёрную, может, в горошек. Кэти наверняка решит, что Лаванда не в себе. — Он ушёл. Я вроде рассказывала. Кэти кивает. Давай-говори-кивок. — Ну и сейчас вот… глаза у вас похожи. Кэти улыбается. — Я не о глазах своего отца говорить пришла. — Лаванда дёргается в кресле. — Я жду, пока ты начнёшь. — Я начала. — Лаванда выпрямляется. — Я уволилась с работы и сегодня первый раз вышла из дома. — Хорошо, тебе не хотелось выходить, или… — Не хотелось. Сейчас главное не дать Кэти возможности задавать вопросы. А то начнётся. «Как ты себя чувствуешь?» «А нормально — это какое чувство?» Лаванде хочется подскочить на кресле. — Яхочупопробоватьтвоюэтулегилименцию. Кэти склоняет голову. Перо останавливается. — Почему? — Что «почему»? Ты сама в прошлый раз предложила. — Я помню, — Кэти приподнимается со своего кресла. Лаванда не отвечает. Кэти взмахом палочки закрывает шторы. Луч солнца исчезает с пола, и комната погружается в темноту. — А ещё я помню, что месяц назад ты убежала из кабинета с криками. Почему ты изменила своё мнение? Лаванда трёт лицо ладонью. — А вот. Это-не-ответ — читает она по лицу Кэти. — Карты сказали, что надо. — Карты? — Да, карты, — врёт Лаванда. — Карта Суд. Из колоды выпала. Кэти левитирует к Лаванде табуретку. — Хорошо, карта, значит, карта. Лаванда знает, что Кэти её раскусила. Эта дурацкая, идиотская улыбка. Лаванда пытается улыбнуться ей в ответ, но губы сводит судорогой. — Я должна объяснить тебе, что мы сейчас будем делать. — Да-да. Лаванда сжимает пальцы, и Кэти пускается в долгие объяснения. Что такое легилименция — как будто Лаванда не слушала Снейпа, — как Кэти её использует, чтобы помогать пациентам с посттравматическим синдромом, — который у Лаванды есть, хоть Лаванда с этим диагнозом не согласна. Лаванда ёрзает на стуле, идиотские ворсинки колются, нога чешется. — Побочные эффекты примерно, как от зелий. Головокружение, тошнота. В твоём случае — внезапное обр… — Да-да, — Лаванда перебивает её. — Не говори, я понимаю. Ещё несварение желудка, диарея, запор. Одновременно. Я читала буклет с твоего стола. Кэти не сдерживается и вздыхает. Ты кого угодно доведёшь до ручки — Лаванда вспоминает слова Рона. — Хорошо. Сейчас, пожалуйста, смотри мне в глаза. Ни о чём конкретном не думай. Если почувствуешь, что больше не можешь, скажи «Хватит». Хорошо? — Это вряд ли. — Лаванда выпрямляется и смотрит на Кэти в упор. Вблизи её лицо кажется ещё добрее: уголки губ Кэти так и тянутся вверх, а маленькие морщинки у глаз смягчают взгляд, и выдают усталость. Лаванде кажется, что Кэти щурится, когда читает. — Хорошо. Лаванда вздыхает. — Легилименс. Лаванде четыре. Папа берёт её за маленькую ручку, и Лаванда тянет его большую ладонь на себя. «Папочка, смотри, — показывает на большую бабочку с розовыми крыльями. — Это теперь мой любимый цвет!». И папа улыбается, карие глаза смотрят на неё. Он притягивает к ней бабочку, вкладывает в ладошку. Лаванде пять. «Папа, ты куда? Папочка!» — большая фигура отца растворяется в дверном проёме. «Катись!» — кричит мать. Лаванде шесть, и один день похож на другой. Розовая бабочка в террариуме падает на дно. Лаванде восемь. Она споткнулась, упала, порвала любимое платье в цветочек. «Мам, помо…», — не успевает закончить. Мать говорит Лаванде заткнуться. Лаванде всё ещё восемь. Она тащит её, пьяную, по полу. Лаванде девять. Она отбирает у матери бутылку и разбивает её. Зелёные осколки катятся по полу. Мать мажет по ним рукой и царапается. «Ты, чудовище, — говорит. — Из-за тебя отец ушёл, не вынес мразь рядом». Лаванде одиннадцать. В Хогвартс она собирается одна. В комнате повсюду валяются вещи, и кажется, что их больше, чем у всех девочек Гриффиндора вместе взятых. Лаванде двенадцать. Про неё говорят, что она странная и никогда не может вовремя заткнуться. Она плачет в спальне, когда все спят. А утром просыпается, улыбается так, что одной гигиенички ей хватает только на месяц. Тринадцать лет Лаванда не помнит. Рот трещал по швам от улыбок. И сплетен. И улыбок. И снова сплетен. Обо всех сразу и ни о ком конкретном. Четырнадцать Лаванда не помнит тоже. Как и пятнадцать. Два слова: Волдеморт вернулся. Лаванде шестнадцать. Она знакомится с Роном, точнее, она уже давно знакома с Роном, но теперь они знакомятся по-настоящему. И Рон над ней не смеётся, он смеётся над Страшилкой Ло, а Лаванде говорит, что она очень красивая. Красивой её называют в первый раз. Ещё Рон говорит, что она болтливая. Болтливой её называют не впервые. Но Рону можно. Он ещё говорит, что от поцелуев с ней у него болит рот, но она не может остановиться и постоянно лезет целоваться, а Рону ничего не остаётся, кроме как отвечать. Потому что ему надо перестать думать о Гермионе, думает Лаванда. Если Лаванда будет хорошо стараться, он рано или поздно перестанет. И начнёт думать о Лаванде. И у них будет любовь, настоящая. И когда Рон лезет Лаванде под юбку, она думает, что почти получилось. И что Рон очень хороший. Лаванде шестнадцать, и Рон её обманул. Мать дома смеётся пьяным смехом. «Конечно, таких чудовищ, как ты, можно только обманывать». Лаванде шестнадцать, и она снова плачет, когда все спят. Ромильда слышит и советует зелье, которое может помочь. Но Лаванде не нужны никакие зелья. Рон же не виноват, что её нельзя полюбить. Лаванде шестнадцать. Чудовищ никто не любит. Лаванде семнадцать. Темно. Коридоры. Лестницы. Марш. Каждый день. Тайная комната, Отряд Дамблдора, Орден Феникса, Круциатус от Кэрроу. Крики, крики. Больно. Очень много боли. Джинни рассказывает ей про Гарри. Лаванда радуется за них, думает, ого, как здорово. Джинни можно любить — она не такая, как Лаванда. «Пусть Гарри окажется лучше, чем Рон», — говорит, и Джинни не отвечает. Лаванде семнадцать, и ей уже почти не страшно. Какая разница, что с ней будет? Никакой. Может, Парвати будет не всё равно. Лаванде семнадцать. Кругом только вспышки — синие, красные, зелёные. Помогает Слизнорту и остальным с куполом. Ноги трясутся. Страшно. Лаванде семнадцать. Она не знала, что помнит столько заклинаний. Лаванде семнадцать. Фенрир. Лаванда успевает подумать, что он, наверное, увидел в ней свою. Поэтому и выбрал её. Там ей и место, с такими как он. «Ты наверняка очень сладкая», — он облизывает ей ухо, а Лаванда не может его ни оттолкнуть, не ударить. Палочка где-то под ногами. Лаванде семнадцать, и она кричит. Лаванде семнадцать. Когда в Мунго с неё снимают повязки, она кричит ещё громче. Врачи говорят: шрамы на лице — не самое страшное. Самое страшное впереди. Лаванде семнадцать. Что может быть страшнее шрамов на лице? Лаванде семнадцать. Слепота на один глаз. Лаванде семнадцать. Пароксизмальная ликантропия. Лаванде восемнадцать. Она сдерживается, чтобы не навредить — себе в основном. Потому что из дома Лаванда не выходит уже год. К затянувшимся рубцам на руках добавляются свежие. Они затянутся и со временем исчезнут. Лаванде восемнадцать. И мать каждый день напоминает ей о том, что она уродка и чудовище, и что наверняка лицо ей раскрасили за игры с вервольфами. Лаванде девятнадцать. И её мать смеётся, смеётся и смеётся так, что у Лаванды сводит челюсть и немеют пальцы. Заткнись, заткнись, заткнись, заткнись… — Хватит! — Лаванда кричит. В девятнадцать лет в доме Лаванды поселяется чудовище. — Хватит, Кэти. — Лаванда… — Нет, даже не начинай. Лаванда встаёт с кресла, ваза на журнальном столике трясётся. — Зря мы это затеяли… Лаванда дышит. Если от одного до десяти посчитать, сразу успокоишься. Но она считает до трёх, говорит пять вместо четырёх, начинает сначала и злится. — Лаванда. — Тебе не надо было этого видеть. Никому не надо. Я вообще не этого хотела. — Лаванда, я понимаю, что т… Лаванда замирает. — Ни хрена ты не понимаешь, Кэти. Лицо Кэти расплывается у Лаванды перед глазами. — Я была нормальной. Не самой умной и талантливой, но нормальной. У меня была жизнь и друзья, и то, что ты видела, это всё неправда, кроме Фенрира, всё остальное это неправда. И про Рона тоже неправда. И не плакала я никогда ни из-за кого. И страшно мне не было. Кэти молчит. — У меня была жизнь, жизнь, Кэти. А ещё знаешь, что у меня было? Лицо. И глаз. Были. Так что ни хрена ты не понимаешь. Ты красивая, а я… Лаванда убирает со лба чёлку. — А я вот. — Тебе нужен барьер. Лаванда смотрит на свои руки. На ногти особенно. Они чернеют, пальцы вытягиваются, и Лаванде приходится задержать дыхание и закрыть глаза. — Нет, Кэти. Чудовище рычит. На удивление Кэти её не боится. Лаванда это чувствует. — Кэти, мне нужна помощь. Мне нужен врач. — Лаванда, я и есть врач. Чудовище скалится. — Не такой врач. Лаванда пытается его успокоить. Тише, тише. Здесь ты в безопасности. — Я хочу, чтобы шрамы исчезли. — Оно смеётся. — Врачи говорят, что это невозможно. Ты не тот врач. Кэти вздыхает. Она взмахивает палочкой, и шторы открываются. Лаванду обдаёт светом и теплом, она хмурится, пытается дышать. — Лаванда, проблема не в… — Нет, в шрамах. Мне не нужна больше твоя помощь. Ты сделала только хуже. Лаванда цепляется пальцами за столешницу. В себя приходит, только когда Кэти вкладывает ей в руку бумажку. — Дома посмотришь и позвонишь. Только по каминной связи. И выпей зелье. — Его Кэти протягивает следом. Лаванда не смотрит на неё, выпивает мутную жижу залпом — спасибо, профессор Снейп, — и выходит из кабинета не прощаясь. Домой нужно успеть, пока чудовище успокоилось.***
Дома чудовище ломает пару стульев. Разбивает вазу. Хнычет. Скулит. Потом срывает шторку в душевой и разбивает зеркало. Когда оно засыпает, Лаванда приходит в себя. Воздух пахнет полынью и ладаном. Стены тянутся друг к другу, и она вдыхает, пока не начинает колоть в диафрагме. Тяжёлый, терпкий запах успокаивает. Ничего они не тянутся. Это всё искажения. Когнитивные, кажется, или что-то такое. Надо будет извиниться перед Кэти. Заказать ещё зелий. Убраться в квартире. И всё забыть. Она нащупывает клочок бумажки, который ей дала Кэти. Сжимает в ладони, крутит между пальцев — пока бумажка не превращается в тугой комок. Ну, давай. Надо развернуть. Подойти к камину. Связаться. Ничего страшного. Самое страшное давно случилось. Клиника эстетической колдомедицины Элоизы Миджен. Лаванда вздыхает. Элоиза Миджен. Вряд ли она помнит, кто такая Лаванда Браун. А даже если и помнит, она же врач, да? Они и не такое видели. Лаванда смотрит на угли; потрескивают, плавятся, огненная кромка расходится по трещинам. Лаванде кажется, что у неё и с лицом так, что оно потрескивает, плавится, только вместо трещин… Она трёт ладонью слева под чёлкой. Шрамы выпуклые, толстые, врезаются в ладонь. Она зажмуривается и шрам натягивается. Самая главная её трещина. — Лаванда, ты меня слышишь? Лаванда открывает глаза. Это что, Страшилка Ло? Лаванда присматривается к подрагивающему пламени, из которого на неё смотрит лицо Элоизы. Тонкий подбородок, ровный и аккуратный нос, губы раза в полтора больше, чем были. Это — Страшилка Ло, над которой они с Роном всё время смеялись? — Лаванда? — Привет, Элоиза. Ты хорошо выглядишь. Лаванда пытается улыбнуться. Улыбка застревает в левом уголке рта и дальше не ползёт. Она не виновата, что это ты теперь Страшилка. Страшилка Лав-Лав. Н-е-в-и-н-о-в-а-т-а. — Спасибо. Ты что-то хотела? Лаванда вздыхает прежде, чем начинает говорить. — Да, прости. — Она потряхивает головой. — Я задумалась. В общем… мне твой контакт дала Кэти. Кэти Белл, мы учились вместе, если ты помнишь, и она сказала, что ты занимаешься… — Тебе нужен косметолог? — перебивает Элоиза. Лаванда выдыхает. Спасибо. — Не совсем. Элоиза склоняет голову набок, почти стукается лбом о край топки. — В общем… Лаванда закусывает щёки. Тянется рукой к прядям на лице. Чем быстрее, тем проще. Она откидывает их назад, и лицо Элоизы на секунду — на одну чёртову секунду — говорит Лаванде больше, чем всё, что она скажет дальше. — Я поняла. Нет, наклоняться поближе не надо, — опережает словами действия Лаванды. — Оборотень подрал? Лаванда ёжится от формулировки, но кивает. — Тебе нужно приехать в клинику. — Как? — Портключ? — Нет, нет. — Лаванда подбирается к топке поближе и почти задевает угли юбкой. — Ты можешь это убрать? Элоиза поджимает губы. — Не совсем. Но я знаю способ тебе помочь.