Солнышко

      — Соня! Соня проснулся!       Девочка вскочила из-за стола, широкими блестящими глазами смотря на растрёпанного мальчика в белой пижаме и с такими же белоснежными волосами. И ожогами, чуть стягивающими кожу, заставляющими его слегка жмуриться, будто в глаза ему светило солнце, а не люминесцентные лампы. Её тёмноволосая подружка со скрипом отодвинула стул и убежала из общего холла с криками «Доктор! Доктор, Соня проснулся!».       — Что это за место?.. — хрипло произнёс он, тут же поднося руку к обожжённому горлу.       Девочка начала болтать. Без умолку, как взбудораженная перепёлка. Дом, семья, три года сна, друзья… А затем появился он — со своей сраной клоунской маской цветочка и приклеенной к ней растянутой улыбкой.       — Ой, какое чудо! Наше солнышко проснулось!       Кривая ухмылка, раздражённый выдох через нос и холодное стекло под прижатым к окну лбом. Да чтоб его со своими солнышками…       «Почему они все улыбаются? Что значит «три года спал»? Кто все эти дети, кто этот мужчина?.. Где мои родители…»       Он вздрогнул, когда тарелка со звоном ударилась об пол, а содержимое размазалось по паркету. Подняв глаза, он увидел Доктора, всё так же улыбающегося своей маской добряка и с явным напряжением в плечах смотрящим на неё. Она никогда не отходила от окна. С самого первого момента, как Тойя вошёл в зал, и до сих пор, до самого ужина, девочка с прямыми светлыми волосами не слезала с подоконника. Поджав колени к груди и вперив взгляд в тёмное, расчерченное дорожками капель окно, она просто отмахнулась от еды, в то время, как остальные дети прилежно сидели за столами и молча ужинали. И Тойя ужинал. Он ещё не до конца понял, где вообще находился и что ему надо было делать. Мальчик просто плыл по течению, пытаясь осознать, насколько его ситуация плачевна.       — Солнышко, тебе надо кушать, — мягко протянул Доктор, наклоняясь и мощной рукой поднимая тарелку. Почему вообще здешние воспитатели больше похожи на перекачанных боксёров с заевшей сладенькой пластинкой, а не заботливых девушек, какие обычно работали в детских садах и, наверное, домах. Тойя в общем-то никогда и не задумывался о таких заведениях.       — Не буду я жрать эту дурацкую картошку! Не буду! — она повысила голос, вставая с подоконника. И так гробовая тишина зала только сгустилась. Даже будто часы над дверью перестали тикать. — Вы не сделаете из меня такого же улыбчивого урода.       Она перешагнула через еду, разбросанную по полу, и вышла из зала, хлопнув дверью коридора. Тодороки с явным недоумением перевёл взгляд на девочку напротив — ту самую, которая первая встретила его после пробуждения. Она тепло улыбалась, неотрывно смотря юноше в глаза.       — Не слушай её. Здесь очень даже вкусно кормят. Мне нравится!       Тойя кивнул и опустил вилку в идеально промешанное пюре ярко-золотистого цвета. Однако отправить вилку в рот он уже не решился.       Трясущимися пальцами он крепко ухватился за подоконник, смотря сквозь окно на зеленеющий лес, голубеющее небо и белеющее солнце. Солнышко.       «Нет, тебе нельзя, солнышко.»       Тойя втянул воздух носом, стараясь успокоить подкрадывающуюся истерику, заглушающую голоса ребят. Папа с мамой же наверняка его ищут, так почему ему нельзя пойти домой? Как же там без него будут Нацуо, Фуюми и Шото?.. Почему он должен торчать здесь, в какой-то сладкой тюрьме, где все вокруг делают вид, что они одна большая семья? Тойе надо домой, очень-очень надо.       — Свали. Это моё окно.       Он обернулся и встретился со взглядом холодных карих глаз. Она сверлила его, пока он непроизвольно не сделал шаг в сторону, освобождая место, но не уходя от окна. Кончики пальцев покалывало от силы, с которой он только что сжимал подоконник.       Она залезла на то же место, где сидела каждую свободную — и не очень — минуту своего времени, тут же отворачиваясь от уютного зала, наполненного радостными детьми, приковывая взгляд к чему-то за окном. Чему именно — Тойя уже не видел, чёлка упала на глаза.       Несколько секунд он стоял молча, пытаясь прочесть любую эмоцию, исходящую от девочки, но не чувствовал ничего. Она полностью отключилась, когда её глаза встретились со стройным рядом яблонь в саду под окнами по ту сторону прозрачной баррикады. Тодороки коротко оглянулся и, не увидев кого-либо, кто наблюдал за ними, упёрся локтями в подоконник и тихо спросил, тоже смотря в окно, стараясь поймать то же чудо, позволяющее его названой сестре так быстро убивать в себе эмоции.       — Ты думаешь, нас здесь травят?       Он не получил ответа. Вместо него его незрелый радар женских эмоций уловил волны раздражения.       — Вчера ты сказала, что не хочешь становиться «улыбчивым уродом», — он попытался снова, переходя на шёпот и стараясь заглянуть ей в лицо.       — Да ты отстанешь когда-нибудь? — зарычала на него девочка, бросая рассерженный взгляд на совершенно потерявшего надежду на нормальный разговор мальчика.       — Мне здесь тоже не нравится, чтобы ты знала…       Он пробурчал эту фразу себе под нос, нахмурившись и отступив от окна.       Когда Тойя развернулся и вновь увидел улыбающихся детей, активно занимавших себя рисованием, играми и чтением, он внезапно понял, почему она сидит у окна. Там словно был пузырь, собой отделяющий эту приторность от внешнего мира, кусочек свободы. Бросив последний взгляд на несговорчивую «сестру», Тодороки сдался и отправился на поиски другого окна. Такой метод рефлексии нравился ему гораздо больше, чем игра в шахматы с великим гроссмейстером, который приватизировал доску и начинал ворчать, когда кто-то хотел поиграть не с ним. Или рисование с группой хихикающих девчонок — туда лучше вообще не соваться, Тойя пробовал. Итак, герой в заточении начал поиски собственного спасительного пузыря, раз тот уже был занят. Однако сколько бы окон он ни обошёл, сколько подоконников он бы ни обтер — никак не получилось найти этот источник свежести, глоток воздуха. Он хотел именно к тому окну…       С каждой секундой, проведённой в этих стенах, Тойя начинал видеть то, что так старательно было скрыто под маской наивной доброты и тепла. Дом рушился — причем изнутри. Светловолосая девочка снова выбила из рук Доктора тарелку, тот присел, на выдохе тихо произнося «сука». В тот же вечер сестрёнки-близняшки, вечно торчащие возле книжной полки, не смогли поделить книжку, порвали, с их лиц как краска стекли улыбки. Перед самым отбоем мальчик-шахматист вырвал у других детей свою доску и заехал одному из них по лицу острым краем. Больше ни доску, ни шахматиста Тородоки не видел.       Той ночью Тойя не спал. Ему было не сколько страшно, сколько… не по себе. Атмосфера добра и любви грязными лоскутами сползала с детского дома, вскрывая свои гнойники. Что-то в этом кукушкином гнезде было не так. Сейчас Тодороки мог бы тихо подняться с кровати, вытечь из своей комнаты незамеченным и отправиться на расследование, почувствовав себя увлечённым тайной детективом… Но он просто пошёл в холл, к окну. Подышать, хотя бы через стекло.       Какого же было его удивление, когда подоконник снова оказался занят. Подойдя ближе, на сокрытом в тени лице он увидел проблеск какой-то… грусти? Однако, когда она заметила его, этот искренний лучик тут же скрылся за тучами нависающей на глаза чёлки.       — Да чего ты пристал ко мне?       — Просто ты кажешься тут самым адекватным человеком.       Она чуть взметнула брови, он же, наоборот, нахмурился. Они дружно помолчали, после чего девочка снова отвернулась к окну.       — Чего хотел…       — Познакомиться. Меня зовут Тодороки Тойя.       — Всё равно не запомню.       Тодороки усмехнулся и покачал головой, поворачиваясь спиной к окну и прислоняясь к подоконнику.       — У меня тоже плохо с именами, но мне как-то неловко называть тебя «подоконник».       Она ахнула и со всей силы шлёпнула его по плечу.       — Ай! Совсем больная? Ты просто только и делаешь, что сидишь тут! Остальные хотя бы чем-то выделяются. — Он потёр плечо. — Ну, там… есть близняшки, есть рыжая девочка, есть художницы…       — Ещё есть перепёлка, — с усмешкой добавила она.       — Да, точно, я тоже её так назвал. — Тойя улыбнулся, нижнюю губу чуть потянуло и защипало. Он облизал потрескавшуюся кожу. — Кто там ещё… А, шахматист… был.       — Почему «был»? — Девочка чуть склонила голову на бок. Она уже явно заинтересовалась в разговоре — спустила ноги с окна и теперь болтала ими, пятками постукивая по батарее. — Вон же он.       Она показала пальцем в сторону стеллажей, где лежали книги и настольные игры. Тойя вздрогнул, он даже не заметил растрёпанного мальчика, стоящего на коленях и копающегося на нижней полке. В темноте он был больше похож на оголодавшую крысу, которая пытается сожрать что угодно, лишь бы не умереть.       Тодороки сразу понял, что мальчик ищет свои шахматы. Он никогда не расставался с доской, а после вечернего случая Доктор её забрал. Видимо, всё это время шахматист продолжал искать её, ведь Тойя не увидел его в ванной перед сном, да и в комнате своей его не было — Тодороки видел пустую кровать, когда проходил мимо приоткрытых дверей спален.       — Ты знаешь, что это не детский дом? — продолжила она через какое-то время. — Отсюда никого не забирают, только приводят. Как тебя — вытащили из какой-то ямы, откачали и пихнули в общую клетку. Весело, да? — Она встала и отошла от окна, поворачиваясь к Тойе и неприятно улыбаясь. — Потом, через пару месяцев тебе станет хорошо, ты будешь улыбаться, как дебик, обниматься с братишками и сестрёнками, и забудешь, как ты сюда попал. Ведь это — наш дом, а мы — одна семья, солнышко.       Резко включился свет, и Тойя зажмурился. Проморгавшись, он увидел, что его подружка сидит на полу, прижавшись спиной к дивану, и спокойно смотрит на него с хитрой улыбкой. Всё ещё слегка ошарашенный яркостью света Тодороки потёр пальцами глаза.       — Солнышки, вы почему не в кроватях?       Доктор сложил огромные руки на груди, видимо, ожидая объяснений, стоя в дверном проёме. Тойя чувствовал на себе серьезный взгляд, хотя маска улыбалась ему лучезарнее некуда. Он взглянул вниз, встретившись глазами с девочкой. Она поднесла палец к губам.       — Я… — только и успел промямлить Тойя, как у него в ушах зажужжал голос шахматиста. Тородоки перевёл взгляд под стеллаж, куда уже почти с головой залез мальчик.       — Шахматы, шахматы… мои… ш-шахматы где… мне нужно… и-играть… ш-ш-шахмат-ты…       Он и не заметил, как Доктор оказался возле стеллажа, чуть небрежно вытаскивая шахматиста за шиворот. Он поставил его на ноги, с «искренней» заботой отряхивая слегка пыльный живот.       — Пойдем, мой хороший. Пойдем, я отдам тебе шахматы. — Затем он повернул голову к Тойе и произнёс ледяным, как сталь, голосом, так, что Тодороки даже пробил холодный пот. — А ты, солнышко, иди в кровать. И спи. Завтра у нас долгий день.       Тойя неуверенно кивнул и снова взглянул на «подоконник», однако на месте девочки не было.       Доктор увёл трясущегося гроссмейстера, и Тодороки направился в сторону спален, но остановился, услышав скрип подоконника. Взглянув назад, он увидел, как она пробегает пальчиками сквозь светлые локоны, снова взгромоздившись на окно. Девочка бросила на него чуть насмешливый взгляд.       — Теперь шахматист действительно «был».       Они сидели вдвоём за одним столом во время полдника. Дети вокруг с удовольствием уплетали булочки с изюмом и пили молоко, почти не разговаривая друг с другом. Как же прекрасно работает стадное чувство — все предвкушали приближающийся тихий час, и даже Тойя зевнул, поставив подбородок на ладонь. «Подоконник» выковыривала изюм из булочки, кидая ягодки на тарелку мальчика.       — Я вообще-то не очень люблю изюм… — признался Тодороки, уже не в силах смотреть, как на его тарелочке складывается горка скукоженного винограда.       — А меня от него и вовсе тошнит, так что жри и не булькай, — усмехнулась она, внимательно разглядывая измученную выпечку, засыпанную дырками от пальцев, чтобы — не дай Бог! — там не оказалась ещё одна изюминка.       — Братик Тойя, давай перед сном вместе поиграем в шахматы!       Они встретились взглядами — его растерянный, её разочарованный. Затем оба перевели глаза на мальчика с шахматной доской в руках, и Тойю снова будто водой окатило. Ворчливый, сутулый, нелюдимый шахматист сиял улыбкой, сравнимой с блестящим оскалом перепёлки. Растрёпанный мальчик смотрел в глаза Тойе, а тот едва сдерживал рвотный позыв. Это не шахматист. Это не тот же шахматист.       После отбоя дверь комнаты Тойи с тихим скрипом приоткрылась, и в освещённое одним лишь ночником помещение в одних носках проскользнула она. Тодороки даже мысленно поблагодарил любимого Доктора за то, что пока он оставил его в одиночной палате — жить в одной комнате с кем-либо из мальчиков Тойя в жизни бы не согласился. Особенно после сегодняшнего. Получается, все, кто хотя бы как-то неугодны Доктору и мужчине из компьютера, становятся такими — можно сказать, «солнечными».       Она села на кровать рядом с ним и положила на одеяло сложенные в несколько раз листочки. Когда «подоконник» их развернула, Тойя смутно, но понял, что это были цветными карандашами нарисованные карты дома и прилежащего сада, где дети гуляли перед обедом.       — Я думал, художницы никому не дают свои карандаши. А ты, честно говоря, не выглядишь, как одна из них.       — Это не мои карты, — тихо сказала она, разворачивая последнюю. — Их рисовала брюнеточка с родинкой на щеке.       — Подружка перепёлки? — с искренним удивлением спросил Тойя, поднимая один из листочков. — Зачем ей это?       — Мы хотели бежать вместе, почти завершили наш план, — вздохнула она и откинула чёлку с глаз, подворачивая под себя ноги. — Потом и её… того.       — Чего «того»?       — Ну не тупи, боже мой. Как шахматиста — ребеночек сломался, перестал слушаться, ну они его и чикнули. Теперь лыбится, как кретин.       Он не нашёл, что ответить.       — В общем, у меня уже всё схвачено. — Она положила одну из карт поверх других и ткнула пальцем на выход из дома. — И кстати нет, прыгать из окна мы не будем — со второго этажа только ноги переломаем. Итак, Доктор бегает курить после отбоя, так что дверь открыта только на прогулке и в тот момент, когда он на улице. Ночью, когда он свалит, мы с тобой… ладно, ты к чертям собачим сожжешь наш холл, чтобы прям завоняло гарью, мы побежим к двери, спрячемся и выскочим, когда Доктор в панике побежит тушить пожар, что у него не выйдет и наше солнышко подохнет в своем сладеньком домике. Ну как? План — бомба.       Она довольно усмехнулась и подняла глаза на недоумевающего Тойю. Её улыбка чуть померкла, когда он встретил её взгляд потускневшими лазурными глазами.       — А что с остальными? Они же тоже умрут…       — Ты издеваешься? — раздражённо спросила она. — Да какая блять разница? Пусть горят, солнышки наши.       — Ты серьёзно?..       Несколько секунд они молча смотрели друг на друга, не отводя глаз. В итоге она вытянула к нему руки и стиснула шиворот его кофты, притягивая его лицо к своему.       — Слушай, солнышко ты моё заботливое, коней на переправе не меняют. Мы сбежим отсюда, и точка. А остальные — не те, кем кажутся. Это маленькие Докторята, амёбы с промытыми мозгами. Да хоть вспомни шахматиста. Разве это тот же мальчик, с которым ты в первый день играл в шахматы?       Тойя неуверенно покачал головой, когда понял, что она не отпустит его, пока не дождётся ответа.       — А брюнеточка с родинкой? Думаешь, девочка, которая сейчас рисует цветочки и мило болтает с такими же капушами, нарисовала бы мне карту дома?       Снова покачал головой. Она отпустила его воротник, небрежно пригладив его.       — Извини, конечно. Но их мы брать не будем. Если бы из меня сделали это улыбчивое чудовище, я бы из окна выбросилась. Лучше сдохнуть, чем стелиться под Доктора.       Тойя тяжело выдохнул — он сам и не заметил, что сдерживал дыхание. Он снова посмотрел на карты, на отчаянное раздражение «подоконника», и через пару секунд кивнул.       — Ладно. Тогда только ты и я.       Действовать решили следующей же ночью, потому что Тодороки одолевали сомнения. Идея как в духовке запечь остальных детей вместе с Доктором и этим проклятым домом нравилась ему всё меньше, но намного больше ему нравилась возможность вернуться домой, и примерно на том же уровне ему нравилась его «сестра». Начиная с самого утра Тойя старательно избегал разговоров и глаз своей «семьи» — ему было страшно признавать, что он привык к ним. Даже если они и были… странными.       Во время тихого часа они вдвоём сидели на подоконнике в холле. Как ни странно, Доктор после отбоя ретировался на закрытый первый этаж и пока не объявлялся. Ни Тодороки, ни его подружка ничего про первый этаж не знали — только догадывались, что там была кухня, кабинет Доктора (где Тойя, к своему сожалению, узнал, что домой его никто не отпускает), и, судя по расчётам, ещё несколько помещений. Попасть туда было невозможно — всё заперто.       — Как думаешь, для чего нас тут всех держат? — Тойя не смог удержаться и заправил торчащую этикетку от кофты за воротник девочки. Она чуть вздрогнула и больно ткнула ему пальцем в бок. — Ай…       — Понятия не имею, — с напыщенным спокойствием ответила она. — Мы не тренируем наши причуды, на нас не ставят никакие опыты — в открытую, разумеется. Мы просто сидим здесь и чего-то ждём, как истуканы. Я долго думала над тем, по какому критерию сюда попадают дети — пока не всем ещё промыли мозги, я спрашивала об их прошлом. У всех происходила какая-никакая трагедия. После того, как их забирает Доктор, никто о своём прошлом не говорит.       — А у тебя что случилось? — с опаской спросил Тойя и заметил, как она напряглась после вопроса, отведя взгляд в сторону.       — Не скажу, даже не проси.       — Ладно. Я тут, кстати, подумал… Без обид, конечно, но, будь я на месте Доктора, я бы уже давно от тебя избавился. Ты тут самая борзая. Для чего-то он тебя придерживает.       — Я тебя тоже очень люблю, солнышко ты моё откровенное.       — Ай… — Ему снова прилетело по рёбрам. Теперь локтем. Но Тойя только улыбнулся, потирая бок и неловко стараясь не смотреть на её покрасневшие щёки.       После тихого часа Доктор внезапно предложил провести время до ужина на улице — слишком уж хорошая погода для сентября, было бы преступлением не понаслаждаться последними лучами летнего солнышка. Только дети оказались в саду, в дружной семье снова разгорелась активная жизнь — игры, болтовня, смех, радость, улыбки, да и в принципе всё остальное, что «подоконник» назвала бы «слащавой мутью». В какой-то момент кто-то аккуратно постучал пальчиком по плечу Тойи, который сидел на траве недалеко от прыгающих через скакалку ребят. Обернувшись, он увидел рыжую девочку, хитро улыбающуюся и протягивающую ему сложенный листочек.       — Тебе попросили передать.       Она тут же куда-то убежала, оставив Тодороки одного. Он развернул небольшой белый квадратик, внутри увидев цветными карандашами написанную фразу «Приходи, пожалуйста, к яблоне!». Тойя удивлённо взметнул брови, перевернув листочек, ожидая увидеть что-нибудь ещё, но это были единственные слова. Он тяжело вздохнул, поднимаясь с земли и глазами ища в саду свою подружку. Девочка весьма незаинтересованно поднимала камешки на другом конце поляны и швыряла их на крышу дома. Тодороки, решив не отвлекать её от невероятно важного дела, сунул листочек в карман и отправился к яблоням, растущим недалеко от общей полянки.       Она замерла, когда мимо неё быстрым шагом прошли перепёлка и рыжая, тихо хихикая.       — Я не верю, что она решилась…       — Ладно, будем держать за неё кулачки…       «Подоконник» тут же оглянулась по сторонам, пытаясь понять, кто на что решился и для чего этим двум чухоням держать за этого кого-то кулачки. Быстро просканировав местность, она увидела на поляне всех — даже отдыхающего в стороне Доктора — кроме двух детей. Брюнеточки-художницы и Тодороки. После ещё одного осмотра, она с ужасом осознала суть происходящего, увидев двух детей в стороне яблоневых деревьев.       — Да вы шутите…       Быстрым уверенным шагом она пошла в сторону сада. На что могла решиться эта шалашовка кроме того, о чём сейчас думала «подоконник»?.. Конечно, ни на что!       Однако и нескольких метров пройти ей не удалось, как ей прямо по затылку прилетел футбольный мяч. Она зашипела, хватаясь за звенящую голову и со злостью в глазах оборачиваясь в сторону, с которой прилетел мяч. Прыгающие через скакалку дети остановились, повернувшись, чтобы посмотреть, что происходило. К ней в панике подбежал светловолосый мальчик, цепляясь за её руки и стараясь убрать их от головы.       — Сестрёнка! Сестрёнка, прости меня! Я случайно! Извини, пожалуйста!       — Закройся! — она рявкнула на него, отпихивая от себя и отходя на шаг в сторону. — Смотри, куда бьешь, урод.       — Так… — Он замер, чуть улыбнувшись. — Так ты же сама попёрла прямо по полянке.       Огонёк ярости вспыхнул в холодных карих глазах и она шагнула в сторону детей со скакалкой, вырывая её из рук растерявшейся девочки. В ушах всё ещё звенело. Она сложила скакалку вдвое и шагнула к мальчику. Он попятился…       — А ну-ка повтори…       — Т-ты сама… попёрла-АЙ!       Со свистом она хлестанула светленького мальчика по плечу, он вскрикнул, спотыкаясь и падая на землю. Ближайшие дети тут же сбежались на голоса, ровно так же, как и Доктор.       — А ну-ка ещё раз повтори, — прошипела она, снова замахиваясь на «брата», но тут её руку очень больно сжали, и скакалка упала на траву. Вскрикнуть она не успела — вторую руку скрутили ей за спину, согнув девочку пополам так, что она смогла только резко вдохнуть. Доктор с силой сжал её плечо, обжигающая боль прошла по спине.       — Ты меня уже так достала, маленькая сука… — прошептал почти в самое ухо Доктор и потянул её за собой в сторону дома. Стоящие вокруг дети только удивлённо смотрели им вслед. — Чёрта с два я теперь буду тебя жалеть…       — Т-ТОЙ-…       Она не успела докричать. Он заткнул ей рот большой тёплой ладонью.       Тойя на ватных ногах пришёл обратно на полянку и нервно сглотнул. Щёки всё ещё пылали, левая — сильнее. Какого чёрта сейчас вообще произошло…       Он тяжело вдохнул и медленно выдохнул, чуть растрепав волосы, чтобы прогнать из головы неловкий диалог. Ну, хотя, он был даже горд собой — он смог членораздельно отказать после того, как она его чмокнула…       Он начал глазами искать в саду светлые длинные волосы, однако нигде их не увидел. Заметил только кучкующихся посреди полянки детей, но лезть он к ним не стал — «подоконника» там всё равно не было.       Сердце колотилось, как безумное, когда он не увидел её на ужине. Её не было ни на подоконнике, ни в спальнях (ну, ему пришлось проверить), ни, разумеется, в холле. И чем дольше её не было, тем сильнее у Тойи потели ладошки.       Перед отбоем его сердце ухнуло в пятки — они договорились встретиться в его комнате заранее, чтобы потом вместе бежать к двери. Она не появилась ни за десять минут, ни за пять, ни когда начался отбой.       Тодороки, едва сдерживая подступающую панику, выскочил из комнаты прямо босиком, выбежав к остальным спальням и резко распахнув комнату девочек, с которыми она жила. Не увидев там свою подругу, он проигнорировал вскрик полу-голых девочек и захлопнул дверь. Он отчаялся, зашёл в ванную — пусто. На дрожащих ногах вышел в холл… и остановился.       Она сидела за столом с карандашом в руках, рисуя что-то в тусклом свете луны, текущем из окна. Тойя сглотнул, шагнул ближе.       — Ами…       Девочка резко подняла голову, округлыми глазами смотря на Тодороки. Широко улыбнулась.       — Ой, братец Тойя!       Он закричал внутри, заорал, завопил. Колени затряслись, но он как-то смог подойти к ней, нависнуть сверху, грубо взять лицо в ладони.       — Заткнись. Я тебе не брат.       — Но Тойя-…       — Закрой рот, закрой рот, закрой рот… — дрожащим шёпотом произнёс он, вглядываясь в холодные карие глаза, расширившиеся в лёгком испуге.       Она попыталась улыбнуться, кладя свои ладони поверх его, но он тут же откинул их. Снова поймал, резко задрал рукава кофты, стараясь найти следы от уколов. Схватил за волосы, разглядывая шею в надежде увидеть что именно с ней сделали. Она вскрикнула.       — Ами! Говори, что он с тобой сделал?! Чем этот ублюдок тебя накачал?!       — Тойя, отпусти, мне больно!       — Хватит вести себя как эти улыбающиеся уроды! Прекрати шутить, Ами!       — Я не-..!       Он схватил её за талию, резко поднимая со стула и волоча за собой в сторону коридора. Она кричала, махала руками и пиналась. Звала Доктора.       — Он ещё не вернулся, мы ещё успеем убежать… — пробормотал Тойя, больно впиваясь пальцами в её живот, лишь бы не отпускать.       Он встретил их в коридоре. Замер, когда услышал вопли Ами и увидел тащащего её Тодороки.       — Солнышко, что ты-…       — Закрой свой рот, мудень! Заткнись!       — Доктор! Доктор, помоги мне! — навзрыд плакала Ами, отпихивая от себя Тойю. Он держал.       «Если бы из меня сделали это улыбчивое чудовище, я бы из окна выбросилась. Лучше сдохнуть, чем стелиться под Доктора.»       Отпустил. И вспыхнул, как спичка.       Нет, как голубое солнце. Солнышко, пожирающее дерево, металл, плоть и вопли. Пожирающее всё, даже себя самого.