Демона в своей голове я называю Богом

      Готический сад каждый раз встречал особо приветливо. Осенняя прохлада еще не тронула золотым касанием листья, но уже ощутимо витала в застывшем хрусталем воздухе. Мрачный и пугающий, для нее он стал своеобразным островком спокойствия и тишины. Дальний уголок в бесконечно ограниченном пространстве вынужденного заточения — где ее никто не тронет и не найдет, где можно спокойно выдохнуть и немного расслабиться.       Эстер надеялась, что ее еще не хватились. Сбегать с нудных уроков Микаэля уже стало своеобразной традицией, за которую она каждый раз получала строгий выговор архангела и разочарованный взгляд матери. Видит Бог, ей подольше хотелось оставаться вне этой суеты, здесь, в прохладном осеннем саду. Она оперлась спиной на сильный волчий бок, ощущая сонное посапывание Бруно, который даже ухом не дернул — хозяйскую дочь дикий зверь никогда не прогонял, с ленивым согласием составляя ей компанию, когда Эстер находила его в огромном саду и любопытной тенью по пятам следовала.       — Еще раз услышу про то дурацкую домашку по математике… — причитала девочка, скрестив тощие ручонки на груди, спящему волку, что даже не шелохнулся. Теплая темная шерсть немного согревала, хотя Эстер все равно куталась в кардиган — поздно спохватилась, что сейчас далеко не сезон для побегов в домашнем прикиде.       «Она сильно переоценена»       «А еще царицей наук называют тупые смертные…»       «Может, убьем Микаэля?..»       Сипло выдохнув, Эстер нервно помассировала виски, сильно жмурясь — головная боль слабо, но дала о себе знать, как только они активизировались. В саду как ни странно, влияние бесконечного гула голосов заметно ослабевало, но не исчезало насовсем. Могла бы, конечно, посидеть возле статуи Астреи, где они всегда умолкали, но в данной ситуации решение не из лучших. Во-первых, ее так быстрее отыщет Кассиэль и за шкирку притащит обратно на урок к явно недовольному Микаэлю. А во-вторых…       …а во-вторых, хотелось немного подушнить с невольными воображаемыми друзьями.       — Никого, — сдавленно рыкнула Эстер, крепко зажмурив глаза до пляшущих цветных теней за веками, — Убивать не будем.       «Да брось, тебя и саму это достало!»       «Из Микаэля никудышный учитель»       «Согласен»       «Каждую неделю контрольные работы дает — и это еще нас демонами называют?!»       Протяжно вздохнув, Эстер обхватила колени руками и положила разгоряченный лоб на запястья, чуть покачиваясь — то ли в попытке себя успокоить, то ли пытаясь найти панацею, когда хоть на пару тонов голоса в голове становились не настолько невыносимыми. Поименно она их не знала, но почти безупречно различала в свои шесть лет: львиное рычание, сдавленное змеиное шипение, протяжное завывание привидения… кто-то едва слышно шепчет, кто-то практически не отсвечивает, а кто-то вопит так, что иной раз кажется, будто из ушей кровь польется.       Семьдесят два голоса.       Эстер считала пока не очень хорошо, но озвученная когда-то дядей Миком цифра до сих пор внушала трепет и благоговейный ужас — много. Очень много.       — Контрольная работа по истории вообще-то легкой была, — буркнула девочка, на что заслужила истеричный смех, пренебрежительное фырчанье и сдавленный хохот.       «Ты к ней и не готовилась»       «Мы ее за тебя решали»       «Кстати, ты нам теперь задолжала!»       «…кто вообще составлял эти тесты, все не так было совершенно»              — Главное, чтоб Микаэль не понял, что вы мне подсказывали. А то еще чего доброго заставит потолки драить…       Упоминание еженедельной уборки породило новый всплеск возмущений, из-за чего Эстер сдавленно зашипела, вцепившись в кудрявые длинные волосы и болезненно зажмурившись. По ощущениям подобный единогласный вой сравним с тем, как человек оказывается рядом со взлетающим самолетом. И плевать, что Эстер никогда не слышала его — только видео в интернете видела, что стало практически единственным ее «окном» в реальный мир.       С тихо шевелящейся завистью в груди и разъедающей кислотой горечи она смотрела забавные видео, где ее ровесники ходят в школу, там у них много друзей, учителей… а ее предел — высокая ограда готического сада. Вынужденный узник без кандалов в просторной тюрьме.       Тюрьме…       Почему это слово всплыло в мыслях? Она ни одного грубого слова не слышала из уст мягкого и добродушного дяди Рафа, который научил играть на всех музыкальных инструментах. Кассиэль, несмотря на неразговорчивую натуру, нехотя, но не отказывал в просьбе потренироваться на мечах или помочь воскресить практически убитую лаванду, которую Эстер попыталась вырастить в домашних условиях. Папа всегда приходил с работы немного пораньше, когда она отправляла ему грустный стикер и спрашивала, скоро ли он придет.       …тогда почему несмотря на такую любовь и внимание, она чувствовала себя как в клетке?..       Ощутив переменчивые темные волны в ее настроении, голоса на секунду притихли — не иначе, акулы, учуявшие за километры манящие капли крови. Стоило червю сомнения зашевелиться в душе, они это чувствовали и своевременно отзывались на клубящиеся мрачные мысли.       «Даже странно, что ты до сих пор этого не поняла…»       — Что… — растерянно подняла голову Эстер, холодея от страха. Смеющийся хор голосов казался теперь не настолько дружелюбным…       Ответом — разящий хриплый гогот:       «Ты действительно думаешь, что они тебя любят?»       «Ты заживо гниешь в этом месте — без любви и друзей»       «Весело книжечки читать каждый день?»       «Не задумывалась, почему ты единственный ребенок в «Астрее»?..»              Эстер побледнела, ощущая, как твердый ком паники подкатывает к горлу, мешая дышать. Перед глазами все плыло и мутнело, а голоса с каждой фразой звучали все злораднее и громче, пока звуки окружающего мира и тихое пение птиц в саду совершенно не утихли, затмеваемые адской какофонией откровенных насмешек, улюлюканий и рычаний. Она не сразу поняла, что дрожит.       — Неправда… — вяло запротестовала девочка, что прозвучало слабым котеночьим писком в сравнении со зловещим эхом, отдающим в ушах набатом колокола.       «Еще какая правда!»       «Ты пленница, признай уже»       «Золотая, но клетка»       «Почему родители согласились на это?»       «Не любят они тебя…»       «Ты останешься здесь навечно»       «Одна»       «Без друзей»       «Одна, одна!»       «Слабая душонка, не то что твой отец»       «Ловко же Давид придумал — сам теперь свободен как ветер!»       «А родная кровь обречена на страдания»       «И вечное одиночество»       «Это, по-твоему, любовь?»              — Хватит… — дрожащими пальцами она вцепилась в волосы, но сдавленное дыхание все никак не выравнивалось, а миру не возвращались краски и звуки. Эстер казалось, что она вот-вот утонет в трясине, постепенно утягивающей ее на самое дно, а зацепиться не за что. Уйдет на самое дно, где будут только они и их насмешки.       «Ты останешься с нами»       «НАВЕЧНО!»       «Скажи спасибо папе, дорогуша»       «Слабая, слабая, слабая…»              — ХВАТИТ!!!       Наконец, услышала краем уха встревоженное карканье воронья, недовольно встрепенувшегося с ближайших деревьев, подальше от громкого крика, потрясшего сад до основания. Только сейчас, когда постепенно возвращалось восприятие окружающего мира, она почувствовала холод земли, на которой распласталась. Ледяной порыв ветра неприятно обжег влажные щеки — только теперь Эстер с удивлением обнаружила, что плакала, когда растерянно утерла тыльной стороной ладони замерзшие слезы.       Бруно уже не спал, а преданной тенью сидел возле девочки, сдавленно воя в небо, хотя до полнолуния было еще далеко. Выл призывно долго, пока она не услышала хруст ломающихся веток и знакомые шаги.       — Вот ты где, родная… — облегчение в голосе отца моментально сменилось нарастающей тревогой, он подскочил к распластавшейся у лап волка дочери, — Эстер!       Знакомый древесно-терпкий аромат окутал нежным ореолом, дарящим надежное ощущение безопасности, когда ее дрожащую, как осиновый лист, взял на руки отец. Давид же чувствовал, как его захлестывает паника — Эстер казалась бледным призраком среди разметавшихся темных кудрей, а травянистую зелень глаз застелила до тошноты знакомая пелена отрешенности.       Хоть не красные… не красные…       — Звездочка моя, ты ж совсем замерзла, — виновато причитая, скорее, на самого себя, Давид стянул пиджак и накинул на дочь, а после — для верности — укутал ее в него как в одеяло, крепко прижимая к себе. Эстер сипло всхлипывала, все еще периодически вздрагивая, из-за чего он аккуратно стал гладить ее в успокаивающем жесте по волосам. — Тише, девочка моя… папа с тобой, все хорошо, звездочка…       Наконец, когда она более-менее пришла в себя, с ее стороны послышался облегченный вздох и усталое «папа», словно Эстер все еще не могла поверить в реальность происходящего. Она обхватила его сильную шею тонкими ручонками, свернувшись калачиком на руках у Давида — пытаясь казаться меньше, пытаясь спрятаться… от кого?..       Ответ пришел сам собой, из-за чего адвокат моментально помрачнел.       — …снова они? — бесцветным тоном прохрипел он, на что Эстер ощутимо вздрогнула и сильнее сжалась — без слов понятно. Пытаясь побороть в себе клокочущую ярость, мужчина рвано выдохнул, оставляя на холодном лбу дочери долгий поцелуй.       — Они называли меня слабой… ничтожной…       Взгляд ясно-синих глаз потемнел предгрозовым небом — хорошо, что Эстер не видит его, а то еще подумает, что любимый папа на нее сердится. Сколько столетий эти адские создания терзали его мысли, шептали самые ужасные искушения, откровенно смеялись над его привязанностью и зреющими чувствами к Одри… а теперь точно так же изводят его дочь. Еще слишком маленькую и беззащитную, чтобы дать демонам достойный отпор в их язвительном злобном шепоте.       Ужасно даже не то, что по его вине это все перешло на Эстер — а то, что теперь Давид ровным счетом ничего не может сделать, чтобы утихомирить этих тварей. Пока они сидели в его голове, он научился за долгие годы ставить ментальные блоки и защищаться от их нападок, но сейчас чувствовал себя совершенно беспомощным. И это откровенно злило. Что его родная кровь так страдает, а он как отец не может ее защитить. Никак.       — Звездочка, — Давид обреченно выдохнул, зарываясь носом в волнистые темные локоны, и добавил тише, — Ты же знаешь, что они неправы. Ты не слабая и не ничтожная, а самая любимая. Для нас с мамой ты самое драгоценное сокровище, что у нас только есть.       «Не любят они тебя…»       Девочка вздрогнула после отцовых слов и предательского эха дьявольского гласа, упрямо ничего не отвечая. Крутящиеся на языке вопросы решила проглотить, так как не время и не место выяснять отношения — особенно не хотелось их портить на эмоциях с папой.       — Как ты меня нашел? — Эстер с удивлением обнаружила, что заговорила слабо и хрипло, словно несколько дней подряд до этого молчала. Давид в своей манере улыбнулся уголком рта, красноречиво потрепав одной рукой преданно сидящего подле них волка по макушке:       — Скажем так, у тебя слишком громкий охранник, — пусть до этого Бруно не выдавал ее местоположение, тем не менее, ручная зверушка Одри в момент опасности протяжно взвыл, зовя на помощь, когда дело приняло скверный оборот и Эстер накрыла паническая атака от усилившихся голосов в голове. Давид благодарно кивнул волку, и тот ушел вглубь сада, понимая, что теперь маленькая хозяйка точно в безопасности. — И все же… зачем сбежала с урока Микаэля? Я не ругаю, мне просто интересно.       Хмурый взгляд зеленых — совсем как у Одри — глаз стал на все ответом поскольку в нем плескалась крайняя степень возмущения вкупе с усталостью.       — Надоели мне уроки, — буркнула Эстер, поправляя папин пиджак, сползающий с ее хрупких плеч, — Вечные контрольные, нудные рассказы…неинтересно, надоело!       Как и догадывался, впрочем — может, как учитель, Микаэль и знал много, но иногда действительно перегибал палку в безудержной духоте. Осуждать дочь Давид не мог за то, что ей попросту стало скучно. И так малышка тосковала в четырех стенах агентства, без возможности хотя бы на денек выбраться во внешний мир. Сколько раз он упрашивал строгого директора позволить им с Одри вывезти дочь на выходные отдохнуть на пикник хотя бы — но каждый раз получал суровый отказ и уже наизусть заученную лекцию, что Эстер опасна. Не столько для окружающих, сколько для себя самой.       — Я попробую с ним поговорить, чтоб меньше на тебя давил, — тихо смеясь, пообещал он, после чего серьезно добавил, — Больше не сбегай, хорошо? Или пусть хотя бы Бруно рядом будет.       «Чтобы дать знак, когда они тебя изводят», — вслух не рискнул озвучить, но окончание фразы подразумевалось само собой. Эстер благодарно положила голову на отцово плечо, по-прежнему обнимая того за шею — молчаливое согласие.       — Постараюсь, пап.       В этом вся она — никогда не пообещает, но постараться постарается.       Отрешенно помотав головой, Давид вздохнул, направляясь с дочерью на руках в сторону особняка:       — Идем домой, звездочка. Не будем заставлять маму переживать.       Один из немногочисленных — и точно не последний — побегов завершился поздним вечером. Когда не находившая себе места от тревоги Одри кинулась обнимать мужа и найденную дочь, облегченно вздыхая и изредка укоряя за своевольное поведение.       И только зловещее эхо прозвучит в ночной тишине скрежетом по стенам в засыпающем особняке:        «Ты останешься с нами навечно».