ты ли моя нерадость

— Потом родился ты, и твои братья. Я тогда подумал, что с Майтимо было так просто... — Феанор зачем-то поправляет одеяло, хотя то и так нормально лежало, и снова берет руку Маэдроса в свои. — Не кричал дни напролет, не убегал в лес дружить с белками, приглядывал за вами, когда подрос, — тут Феанор мельком смотрит на Маглора и снова переводит взгляд на беспокойное даже во сне лицо старшего сына. Опускает глаза. Осторожно, будто боясь разбудить или сделать больно, гладит руку. Да что уж там, разве тут хуже сделаешь, бери смелее, хоть бы он уже проснулся. — А сейчас понимаю, что это не Майтимо был простым ребенком, это я не справился. Маглор вскидывает глаза на отца. Он был бы удивлен, наверное, если бы за последний солнечный цикл (кто-то уже успел этому название придумать — сутки, как странно, обычно это отец придумывает слова для хитрых новых изобретений, своих или чужих) не произошло... всего остального. Отец признает свои ошибки — да уж, это, может, даже страннее (страшнее), чем кузен верхом на орле, вцепившийся в полуживого брата, только за эти сутки у Маглора кончилось все удивление. Надо бы отца прогнать или самому пойти спать. Если Майтимо и правда среди ночи проснется, беспокойные родственники у постели больного будут только мешаться. Одного его оставлять тоже нельзя. — Ложись спать, Кано, — вдруг обращается к нему Феанор, будто прочитав его мысли. Уходить не хочется, от одной мысли его охватывает беспокойство, хотя Маглор уже чувствует, как глаза сами закрываются. Кажется, еще немного, еще чуть-чуть надо побыть с братом, и он обязательно очнется, и ему что-нибудь понадобится, нужно быть рядом... — Я посижу с ним. Маглора вдруг охватывает такая усталость. Ладно. Только больше не ошибайся.