Икигай (生き甲斐 буквально причина существования)
Сакура стоит за сенсеем, спина выпрямлена, а глаза устремлены вперед. Женщина поблизости удобно сидит, руки сцеплены перед ней. Её поза намекает на расслабленность, хотя её аура кричит силой — опасностью — если вы прищуритесь. Она женщина, чья родословная составляет часть фундамента самой земли, на которой они стоят. Она сила природы, изобретатель и философ в одном. Принцесса Слизней, внучка Первого Хокаге, Последняя Сенджу, Цунаде Бьякуго… Легендарная Неудачница. Пятая Хокаге Конохагакуре. — Учиха-сан, если у вас есть минутка, мне бы хотелось встретиться с вами в своём кабинете, — зовет она. Высокий мужчина с тёмными глазами и каштановыми волосами поворачивается. Его холодное выражение совсем не скрывает огонь, горящий в глубоких радужках. Его младший товарищ — его сын, но не тот, с которым она была знакома — всего лишь на каплю расслабленее, ловит её взгляд с места за плечом старшего мужчины и на краткий миг улыбается. К тому времени, как они запираются в кабинете Хокаге, все остатки вежливости ускользнули. Цунаде прямо сидит за древним столом. Лидер клана Учиха стоит в центре пространства, ноги расставлены на ширине плеч, а руки скрещены. Не избегая взгляда, он смотрит на Хокаге спокойным взглядом, выражение лица бросает вызов. Это проявление агрессии, если Сакура когда-либо видела его. И даже, когда она заставляет её волосы подниматься, чакру кипеть под кожей, а осознание пульсировать в центре её лба, нрав мужчины вызывает ностальгию, царапающую её ребра. «Полагаю, он сын своего отца.» Цунаде погружается в кресло. Она вскидывает хорошую, бледную бровь и окидывает Фугаку с головы до ног. — Я чувствую некоторую враждебность, Учиха, — Цунаде протягивает с лукавой улыбкой. — Я обидела вас? — Разумеется нет, Хокаге-сама, — Фугаку говорит. «Да», кричит его внешний вид. — Мне просто не терпится услышать, какую мудрость вы хотите передать со своего нового положения. Сакура ощущает сарказм так, будто слова выскользнули с её собственного языка. Она видит, что спина Итачи слегка выпрямляется, прежде чем его подбородок наклоняется в вежливом проявлении скромности. — Это честь находиться в вашем уважаемом кабинете, Хокаге-сама, — он говорит, его голос глубокий и гладкий. Он сильно контрастирует с язвительным тоном его отца. — Верно, — Фугаку тянет. — Я не могу оценить, сколько поколений прошло с тех пор, как члену нашего клана разрешали пройти через эти двери. И аудиенция с Хокаге, не меньше. — И все же, если бы не смягчающие обстоятельства, место за этим столом могли бы занять именно вы, — Цунаде отвечает, голос сладкий, как сладкий яд. — Я слышала о ваших амбициях. — Я не первый Учиха с такими амбициями, — он отвечает с тем, что могло бы быть изящным кивком, если бы не расчетливый блеск и прищуренность его глаз. — Я наверняка не буду последним. Комната замолкает и взгляд Сакуры снова притягивает тихий юноша, стоящий на пару шагов позади и справа от патриарха. Он стоит так же высоко, почти внушительно, одновременно умудряясь сливаться с задним планом. Он до смертельного скромен, и не требуется гений, чтобы прийти к выводу, что его специально создали именно таким. — Амбиция важная черта для любого лидера, тем более из клана, такого престижного, как ваш, — Цунаде тихо говорит. — Я помню, когда эта деревня была молодой, только несколько десятилетий прошло с основания. Без Учиха не было бы деревни, скрытой в листве. Вы хорошо несете это наследие, Фугаку-сан. — Вы говорите о том наследии, которое осталось, — Фугаку улыбается, углубляя линии в нижней части рта. Выражение содержит ни радости, ни веселья. — Память может сослужить вам службу, Хокаге-сама, но забылось многое. Они решают забыть поколения за поколением, а эта амбиция, которую вы восхваляете, воспринимается угрозой. — Это угроза? — она спрашивает, наклоняя голову в сторону. Тишина оглушительна. Сакура сопротивляется желанию сдвинуться с места. Глубокий вздох срывается с уст женщины после мучительных секунд без единого слова от любого из мужчин в комнате. — У меня есть предложение, — она наконец заявляет. — Я предлагаю его, потому что, в отличие от Старейшин и дерьмого совета, я не идиотка. Я вижу, что пренебрежение наших предков — моих предков — не зажило, а со временем ухудшилось. И человек может вынести только столько, прежде чем всё станет выбором между миром и достоинством. Цунаде встает с места, обходя стол, чтобы добраться до Учиха Фугаку. Её новая, безупречно белая роба колышется за ней, золотые волосы сияют в солнечном свете, проходящем через окно. — Я выбираю мир, — её голос твёрдый, честный. — Но я не буду притворяться, что гордость и достоинство не важны, когда сами угли того, что мы называем Волей Огня, созданы из них. — Простите моё нетерпение, Хокаге-сама, — Фугаку вмешивается. — Но какое именно предложение вы намерены предложить? — К несчастью, я не могу отдать вам место, — Цунаде машет рукой. — Но я могу пообещать, что у меня нет желания долго занимать его. И мне бы хотелось предложить возможность гарантировать, что у члена вашего клана будет справедливый шанс пригреть его, когда я закончу. — И как мы придем к этой возможности? — Фугаку выплевывает слова, и Сакура делает крошечный шаг вперед. — Что ж, — хотя Сакура позади неё, она слышит улыбку женщины. — Могу я представить вам Харуно Сакуру, мою ученицу и единственного человека, кроме меня, освоившего печать Силы Сотни?***
Саске сидит за столом, не совсем соответствующему длине его ног, просматривая пятый (или возможно седьмой) отчет, подробно описывающий захватывающее дело, в котором кучка подростков совершила набег на скромный участок земли гражданской женщины, стащив фунт продуктов и вытоптав около 3 квадратных футов того, что было её урожаем. Он вздыхает на каждом, просматривая каждую страницу с включённым шаринганом, но неспособный помешать скуке сливать слова вместе. Ноги под столом осторожно смещаются, он заканчивает скудную стопку бумажной работы и засовывает в шкаф. Глубокий вздох сотрясает его грудь и он прижимает кончики пальцев к глазницам. Два года назад Саске бегал на бешеной скорости на опасной территории, встречая в бою горстку опытных убийц. Он купался в крови и внутренностях врагов во имя деревни и людей, использовал глаза, чтобы запирать людей в вечности страданий, пока для него едва проходили секунды. Его негативные эмоции вымещались на мусоре земли, желание агрессии насыщалось вызовами на поле боя. Всё что у него есть сейчас — набор чернил и комната, пахнущая пылью и бумагой. Его вытащили из полевой работы только после двух месяцев со становления джонином, чтобы занять его место в Полиции, управляемой Учиха. Чтобы однажды похоронить в позиции шефа. Он мечтал раньше о таком. Реальность… в двух шагах от разочарования. Возможно он должен быть благодарен, что департамент многие дни бесполезен — значит, деревня в мире, вероятно, их работа выполняется правильно. И всё же. — Саске-сан, — хриплый голос окликает от двери. — Здесь какие-то ученики академии, которые использовали дзюцу превращения, чтобы обманом заставить гражданских продать им алкоголь. «Опасные преступники, верно». Он вздыхает. — Я буду там через минуту, чтобы… допросить их. Тем временем, попытайся связаться с их родителями.***
Сакуре некомфортнее, чем когда-либо. Она тихо идёт за двумя высокими силуэтами, изо всех стараясь сохранить позу ровной, а подбородок вытянутым вперед. Взгляды следуют за её шагами, когда они проходят по мощенным улицам — море черных волос и глаз смотрит на неё с угла, мелькая на её периферическом зрении. «Черт бы побрал отца за яркий цвет». Учиха Фугаку идет с грацией шиноби, как хищник. Итачи такой же, его шаги почти скользят, голова постоянно поворачивается, даже среди клана и собратьев. Каждый раз, когда его взгляд падает на неё, её поражает, насколько его лицо напоминает Саске… даже если оно также другое. Острее, угловатее, чем лицо мальчика, которого она знала. Она не может сосредоточиться на этом потоке мыслей, блуждая по заковилистому комплексу Учиха. Её нервы на пределе, чему не помогла внезапность этого задания и менее чем приятный ответ. — И что эта девушка может сделать для моего клана? — Фугаку фыркает, не волнуясь о грубости или враждебности. Сакура может только стоять в углу, шокированная. Она также не знает, что предлагает Цунаде. — Моя ученица, — шишо говорит, поворачиваясь, чтобы с улыбкой взглянуть на неё, — элитный шиноби и опытный медик. Как упоминалось, она единственный другой человек в этом мире, освоивший моё дзюцу. Она пробудила печать после трех лет тренировок под моим присмотром. Учиха Фугаку умудряется дать новое определение слову «не впечатлен» одним только выражением лица. — Она не только талантлива и умна, — Цунаде продолжает, заставляя щеки Сакуры покраснеть, — но она имеет хорошие связи. Любима сверстниками, новым поколением шиноби. Она помогла во многих разных деревнях в наших путешествиях. Её имя хорошо известно, и в самом лучшем виде. — Хорошо для неё, но я не понимаю вашу точку зрения. — Моя точка зрения, — Цунаде твёрдо говорит, — у Учиха есть репутация, и не совсем хорошая. Сакура может это изменить. Я предлагаю её вам в качестве официального медика клана Учиха. Она будет заботиться о ваших больных и раненных, а её присутствие, как постороннего, устранит разрыв между Учиха и остальной Конохой. Рука с длинными пальцами тянется к ней, пальцы с накрашенными ногтями призывают её сделать шаг вперед. — Люди не пойдут за тем, кого они не знают, — она говорит, голос уверенный, а глаза мечутся между двумя мужчинами перед ними. — Так позвольте им узнать Учиха, через Сакуру. Не как клан опытных убийц и смертельного кеккей генкая. А как людей, которые такая же часть деревни, как кто-то другой. Поэтому она здесь, через час разговора (полного отвергания идеи), в котором Цунаде в итоге убедила (приказала) Фугаку принять её предложение, направляясь, чтобы представиться клану их новым, личным медиком. И, согласно слегка безумному плану Цунаде, также неофициальным послом. Если бы не отпор лидера клана, Сакура могла бы быть взволнованна. Даже из беглого взгляда Сакура поняла, что у клана Учиха своя культура и атмосфера. Несмотря на то, что она находится в его пределах, ей кажется, что она попала в другую деревню. Набережная усеяна маленькими магазинчиками и лавками. Аромат сильных специй щекочет ей нос, когда они проходят через центр комплекса. Дети бегают, перебегая от киоска к киоску, играют с ручными игрушками или сжимают в руках липкие сладости. — Какие бы ни были планы Сенджу, — голос Фугаку отвлекает её внимание от чудесного вида, как удар кнута, — знай, что я не позволю тебе проникнуть и дистабилизировать мой клан. — Я здесь не для проникновения, Учиха-сама, — она отвечает, едва сдерживая раздражение в тоне. — Я здесь, чтобы помогать, это всё. — Учиха не нужна помощь, — мужчина делает паузу, когда они уходят с главной дороги на то, что должно быть жилыми кварталами. — Тем более, от маленьких гражданских девушек. — Отец, — Итачи тихо говорит, как раз тогда, когда кровь Сакуры начинает закипать под кожей. — Достаточно. Хокаге оказала нам большую честь, оставив её собственную ученицу на наше попечение. И опытный целитель преимущество для клана, не важно, как ты считаешь. Патриарх Учиха ещё мгновение смотрит на неё сверху-вниз, прежде чем без слов развернуться и продолжить идти вперед. Ей остаётся идти позади, сжав руки в кулаки. Её мышцы дрожат, зубы впиваются в мягкую внутреннюю часть щек, когда она изо всех сил старается подавить слова, горящие в её животе. Наконец, после того, что кажется вечностью молчания, они останавливаются. Сакура на краткий миг забывает о злобе и разочаровании, глаза расширяются, когда она поднимает взгляд и улавливает вид нависающего дома над ней. Она словно путешествовала во времени. Здание перед ней выглядит так, словно его вытащили из книг истории, которые они читали в академии, нависающее архитектурное произведение искусства с символом Учиха, нарисованным спереди. Она может сказать снаружи, что дом дорогой, и гадает, что окажется внутри: сады, фонтаны, возможно пруды с рыбами кои? Её ведут внутрь и она, сняв обувь, оглядывается по сторонам, ступая в прихожую. Она просторная, как она и предполагала, и красивая. Чистая, но удивительно уютная. — Главный дом самое старое здание в деревне, — Итачи говорит, почти удивляя её тихим голосом. — Это был первый дом, построенный на земле, когда Сенджу и Учиха объединились. — Как уместно, что он стал центром нашей тюрьмы, верно? — Фугаку усмехается, продвигаясь дальше по коридору. Сакура следует за Итачи, вопринимая каждый дюйм её окружения с сочетанием любопытства и опасения. Она замечает каждый выход и темный угол, автоматически рассчитывая, как она сможет защититься от атаки от любого из двух мужчин в её компании, или непредсказуемого чужака. Итачи снова останавливается перед ней и она отводит взгляд от стропил и замирает, у неё перехватывает дыхание. Он так же красив сейчас, как она помнит тогда. Мгновенно узнаваем и всё же так отличается от того красивого мальчика, которого она оставила позади. Теперь он стоял высоко, внушительно — его лицо составляло смесь резких краев и изящных дуг, сильной челюсти и мягких губ, вытянутых в твердой линии. Его волосы и глаза остались чернильно-чёрными, а выражение лица совершенно пустым. «Саске». Внезапно, она больше не двадцатитрёхлетняя женщина. Она ребенок, со лбом больше лица, без силы и со слишком большим количеством мечтаний. Её сердце отрывисто бьется за клеткой её ребер, когда пара темных глаз — темнейших, какие она когда-либо видела — приземляется на неё. Розоватые губы приоткрываются и голос, такой глубокий, что она чувствует дрожь в ногах, шепчет: — Сакура? Сакура вдыхает, выпрямляя спину. — Рада снова тебя видеть, Саске-кун, — она улыбается, слегка кивая. Его взгляд едва секунду скользит по её лицу, но он кивает ей с вежливой грацией благородного человека. — Девушка будет нашим медицинским работником, — Фугаку говорит, его голос холоден и лишен интонации. Однако, он притягивает внимание всех в комнате. — Покажи ей всё вокруг и убедись, что она сможет соответствовать ожиданиям. Мужчина поворачивается и начинает быстро идти ко входу в дом. Резким движением головы Итачи слегка кивает ей и мягко хлопает Саске по спине, прежде чем тоже исчезнуть в коридорах. Саске выглядит и растерянным, и напуганным, и Сакура сдерживает вздох. Её присутствие должно считаться оливковой ветвью. Сакура задаётся вопросом, дагадывалась ли Цунаде о факте, что Учиха увидят это больше, как оскорбление.***
Харуно Сакура стоит перед ним впервые за пол десятилетия. В его собственном доме, не меньше. Саске понятия не имеет, как она оказалась здесь, кроме менее, чем подробного объяснения отца, и он не уверен, как реагировать. Поэтому он просто смотрит. Он позволяет себе свободно рассматривать её черты лица, без грозного присутствия отца. Её глаза такие же зелёные, как он помнит, когда они были детьми, такие же поразительные. Сияющие и яркие, они напоминают ему большие кувшинки, встречающиеся на заболоченных территориях во время весны. Она выше, разумеется (всё ещё намного ниже него), а её лицо потеряло юношескую пухлость в пользу хрупкой костной структуры, из-за чего её глаза выглядят больше, рот полный и надутый и… отвлекает. Словно её уникальный цвет волос сам по себе не был отвлечением. Они привлекают внимание, хотят они того или нет — розовый, как любимый данго брата, как самые яркие цветущие вишни в пик цветения. Они короткие, такое же длины, когда их отрезали на их первом экзамене на чунина, но менее растрепаны, и внимательнее уложены в мягком проборе и с прядями, стратегически заправленными в алую повязку. В целом, она кажется немного больше, взрослая версия Сакуры, которую он когда-то знал. Он наполовину ожидает, что она накинется на него с удушающим объятием, как она делала, когда они были моложе — он готовится, когда уголки её глаз морщатся от широкой улыбки. Вместо этого она предлагает ему вежливый кивок и говорит: — Прости за неудобство, Саске-кун. Это стало сюрпризом и для меня. Не желаешь устроить мне тур, пока я объясняю, почему я здесь? Она тихо, женственно смеётся, из-за чего он чувствует себя странно сбитым с толку. Всё, что он может сделать, без слов кивнуть, прежде чем развернуться и повести её дальше в дом, к кухне. Сакура хорошо заполняет тишину между ними- так было всегда.***
На самом деле, в комплексе нет пруда с кои. Но есть озеро и более мелкие водоемы, окружающие его мягкими кувшинками и водными цветами. Сакура задумчиво смотрит на них, пока Саске изо всех пытается смириться с её существованием за ним. — Ты будешь жить с нами, — он заявляет. Сакура рассеянно кивает, поднося маленький, гладкий камешек к краю воды. — Хокаге-сама думала, что мне будет лучше проживать в поместье всё время, чтобы разобраться во всей «официальной клановой медицинской помощи», — она сообщает ему, ударяя ногой по земле в поисках нового камешка. — Также, главному дому было бы полезно быть центральным местом, где люди могут искать исцеления. Но, конечно же, я не буду водить больных людей в ваш дом целый день! Я только что видела участок, что кажется в основном неиспользуемым, на самом краю квартала, что идеально бы подошло для временной клиники… Если твой отец разрешит, а Цунаде сфинансирует какое-то медицинское оборудова- — Эти решения придётся обсудить с хокаге и моим отцом, — Саске резко прерывает её и Сакура чуть не вздрагивает, когда она с запозданием вспоминает, что он ненавидел её бормотание в детстве. — Я просто в растерянности, почему ты согласилась жить в доме людей, которых ты даже не знаешь. — Ну, нельзя не согласиться с Хокаге, верно? — она шутливо бормочет и смотрит вверх, чтобы уловить вид его решительно невеселого лица. — Плюс… Я знаю тебя. Парень закатывает глаза, выглядя так похоже на подростка Саске, что у Сакуры болит грудь. Она улыбается, несмотря на вспышку ностальгии, пронзающую её. — Едва, — он фыркает. Он отворачивается, чтобы посмотреть на озеро, солнце отбрасывает тени на его челюсть, когда оно заходит. — Ты ушла, когда мы едва были подростками, помнишь? Улыбка Сакуры пропадает. — Мы были молоды, когда я начала моё обучение, да, — она медленно говорит, взгляд возвращается к журчащей воде, окрашенной красным от заходящего солнца. — Но я знала тебя тогда. Может быть, ты не по-настоящему знал меня. Она поворачивает лицо к солнечному свету, закрывает глаза и вытягивает руки над головой. Глубокий вдох срывается с её уст, прежде чем она расслабляется и снова поворачивается к Саске. — Если честно, я сама не знала себя в те дни, — она улыбается ему. Его лицо остаётся бесстрастным, кроме едва заметного нахмуривания бровей. — Раз уж мы в такой ситуации, давай воспользуемся шансом узнать друг друга такими, какие мы сейчас, а? Проносится ветер, отбрасывая его темные локоны, принося запах движущейся воды, день превращается в ночь.***
Следующие пару недель, проведенные в комплексе, Сакура посещает все маленькие магазины и будки и общественные места. Сакура даже начинает сопровождать его до полицейского участка. Саске делит время поровну между просмотром бумаг и сопровождением розоволосой девушки не только в комплексе, но и по самой деревне, когда она маньячно готовится к тому, что называет «незаконной клиникой». — Без обид, Саске-кун, но заставить твоего отца согласиться с чем-нибудь, как выдергивать зуб у медведя, — Сакура стонет, пока они идут по деревне, направляясь к больнице. — Он отказывается сотрудничать! Как я должна собрать материалы, когда он едва выносит меня тридцать секунд? — Он упрямый человек, — он сухо отвечает. — И ему не нравятся принуждения. — Да, что ж, всех нас заставили сделать то или иное, — она ворчит, проводя рукой по коротким волосам. — Меньшее, что он мог сделать, признать преимущества всего этого. Функциональный медицинский центр и хорошо натренированные медики под рукой невероятная привилегия! Он должен быть счастлив, что члены его клана будут в безопасности и о них позаботятся. — Может быть, тебе просто надо сказать ему. — Я пыталась, — Сакура срывается, её шаги становятся быстрее и тяжелее, когда она топает вперед, кулаки сжимаются и разжимаются. — Напомни-ка мне снова, как клан разделился. Саске каким-то образом удается подавить смех при её ответе. Он с удивлением обнаруживает, что ему не терпится увидеть Сакуру, противостоящую его отцу. Учиха Фугаку всегда неприкасаем, его невозможно довести до злобы или вообще вывести из себя. В детстве он верил, что отец сделан из камня, неизменный и непоколебимый, не важно, что хорошеее или плохое он делал. И всё же, девушке с розовыми волосами, едва достигающей верха его груди, удаётся вызвать раздражение в глазах старшего мужчины самим присутствием. Сакуру буквально выгоняли из кабинета его отца не менее трех раз, однако она возвращается с большими требованиями, и спокойной яростью, что интригует его, ведь она совсем не такая, как он ожидал. Всё же, её манеры не сильно изменились, более знакомые ему, чем он хочет признавать. Она легко улыбается и быстро злится (хотя она променяла вспышки жалоб на стальные глаза и сжатую челюсть.) Саске охватывает чувство… чего-то всякий раз, когда она нахально улыбается ему или её красивые брови хмурятся особым образом. Это не ностальгия, он так не думает — их время вместе, как детей, генинов было скоротечным и давнозабытым, совершенно непримечательным по масштабам и влиянию. Всё же, идя рядом с ней, делясь знанием о структуре клана и комплекса в сотый раз, Саске обнаруживает, что теряется во времени, пока Сакура взаимодействует с ним в настоящем. Они доходят до больших стеклянных дверей, ведущих в больницу, губы Сакуры раскрываются для вопроса о тренировочной системе до академии, когда тихий голос окликает их. — О, Итачи-сан! — Сакура останавливается, поворачиваясь, чтобы с яркой улыбкой поприветствовать его брата. — Что вас сюда привело? Проверка? Итачи качает головой, на его собственных губах появляется маленькая, но теплая улыбка. — Всего лишь прохожу мимо. Ты почти закончила с приготовлениями для своей клиники? — Ну… — Сакура начинает долгое объяснение, хотя уменьшая количество оскорблений на их отца в присутствии старшего сына. Она обращается к Итачи с небольшим почтением, что должно заставить его гордиться, но только оставляет горький привкус во рту. Она говорит с элегантностью и ведет себя с лестным сочетанием уверенности и скромности каждый раз, как они взаимодействуют… его тошнит. Девушка, которую он знал, нервно суетилась и болтала. Как женщина, она склонна к дерзости и остроумному юмору, что и очаровывает, и вызывает раздражение. В общем, всё в ней кричит искренностью, и не замутненно формальностями лжи. Смотря на то, как Сакура общается и осторожно произносит слова с каждой минутой в разговоре с братом, он гадает, не надевает ли она маску. Она стоит едва ли в футе от Итачи, смотря на него большими, сияющими глазами; она, кажется, ловит его каждое мягкое слово. Саске вспоминает дни, когда эти зеленые глаза сверкали на него, словно он повесил луну. В те дни под внешним слоем раздражения и явного игнорирования всего, чем она была, и всего, что она предлагала, он чувствовал себя королём. Словно он действительно был кем-то достойным восхищения, юношей, воспитанным и рожденным, чтобы достичь величия. Она сменила детское увлечение на здравую голову, обычное поведение. Саске должен быть более чем доволен- Но, как со многими вещами в настоящем, он недоволен.***
Сакура проводит большую часть дней рядом с Саске и строит импровизированную зону, которая, как она сейчас с гордостью говорит, напоминает функциональную клинику. Ей требуется полных два месяца, чтобы свыкнуться, удобно спать в комнате, расположенной в дальнем левом крыле дома, и к месту, которое она занимает каждый вечер за их столом. В данный момент она понимает хорошую часть функционирования клана, спланировала расписание, согласно информации, оказываемой в основном её бывшим товарищем по команде и редко неуловимым наследником. Поток пациентов остаётся медленным, присущее недоверие патриарха видимо разделяется внутри клана. Но дни идут, и в ее крошечное заведение попадают окровавленные и избитые оперативники Анбу, а все больше детей академического возраста приходят сюда с ушибами и растяжениями. Она сблизилась с Учиха Микото — женщина добрая, мягкая настолько, что кажется неуместной в доме. Однако Сакура чувствует в ней силу, несмотря на её осторожные способы: смертельную грацию, даже когда она выполняет самые домашние задачи, способ держать себя, говорящий о воине, женщине, сложившей оружие в погоне за более деликатными вещами. Она стала доверенным лицом — в некоторых случаях и помощником Сакуре, когда ей нужен кто-то, кто на самом деле может управлять, нашептывая Фугаку в ухо. В остальном, семья Учиха… интересная, мягко говоря. Более формальная и хранящая традиции, чем Сакура привыкла. Заботливые слова между членами малы и они редки, многие разговоры сводятся к политике шиноби и делам государства. Фугаку и Итачи редко дома, кроме утренних и вечерних приёмов пищи. Первый остается тихим и невозмутимым, кажется вечно разочарованным, недовольным или и тем, и другим. Последний вежливее, но сдержанный; он добр к Сакуре, хотя сохраняет явную дистанцию. Она не чувствует никакого презрения от будущего лидера клана, ни желания узнать её больше, чем её состояние и позиция внутри их системы позволяют. И есть Саске. Её сердце громко бьётся в груди, когда он заходит в комнату. Она снова становится тринадцатилетней, борущейся с румянцем, приливающим к её щекам, когда его темные глаза скользят по её лицу. Бесстрастное выражение остается неизменным почти всё время, кроме моментов, когда прорывается намёк на настоящие эмоции. Она учится замечать эти моменты, и обнаруживает, что они обычно происходят в присутствии его отца… иногда его брата. Когда Учиха Фугаку заходит, Саске выпрямляет уже идеальную позу. Его взгляд становится резким, даже опасающимся, слова почти неестественны, а голос напряжённый, когда он говорит. Иногда Сакура видит, как его глаза слегка светлеют, когда разговор за ужином заходит о будущем влиянии клана на политические дела деревни. Саске редко делится своими мыслями, хотя любой, кто присмотрится, увидит звенящую энергию на поверхности, шестеренки в его разуме поворачиваются насчет предложений и решений. Несколько раз, когда он озвучивает решение тихим, глубоким голосом, Сакура ловит каждое его слово — полностью очарованная видением этого мужчины для клана, деревни и сородичей. Сегодня ночью она смотрит на него краем глаза, когда он выходит из дома, тихо ступая по энгаве. Лунный свет освещает его бледные черты, заставляя его выглядеть нереальным, царственным, что заставляет её вздрогнуть. Достаточно поздно, что она может списать это на холод ночного воздуха. Он кажется удивлённым, видя её, когда она мягко зовёт с открытой двери её комнаты. — Проблемы со сном? Темные глаза смотрят в её глаза, а его шаги медленные, пока он не останавливается в нескольких шагах от неё. — А, — он шепчет, — вроде того. Она тихо хмыкает, выпрямляясь и делая медленные шаги в его направлении. — Сегодня ночью приятно, — она поднимает взгляд на небо, ясное достаточно, чтобы увидеть сотни звезд. — В общем, жалко проводить время внутри. — Хн. Сакура начинает идти в направлении сада. Она не обязательно ожидает, что он последует; он держится рядом с ней из-за приказов отца, и она не считает, что иначе он выбрал бы её компанию. Но он тихо следует, и она сражается против тепла в желудке при действии. — Ты поделился впечатляющими идеями за ужином, — она нарушает тишину, её голос громкий среди мягкого окружающего шума ночного времени. — Мне интересно, почему ты не говоришь такие вещи на официальных клановых собраниях. Я уверена, тебе больше не обязательно тратить время со мной. Думаю, я разбираюсь. Она стремится к краткости, но тишина, встречающая её слова кажется тяжелее, чем раньше. Повернув голову, она всматривается в холодное, пустое выражение его лица. — Я не хотела тебя обидеть, — она наполовину извиняется, полунеловко пожимая плечами. — Просто кажется, что ты бы преуспел в комнате, где обсуждается будущее твоего клана. — Моё место в полиции, — Саске отвечает, отводя взгляд от неё, чтобы осмотреть формы растений и цветов. Сакура фыркает. — Любой, у кого есть глаза, может увидеть, что ты ненавидишь эту работу. — Я обязан взяться за эту задачу, — он сухо говорит, нечто похожее на горечь просачивается сквозь его беспечный ответ. Или, возможно, это просто дуновение ветра. — Долг не оставляет места для личного выбора? — Сакура шепчет. — Управление полицейскими силами достойное и почётное дело… но я задаюсь вопросом, подходит ли оно тебе. Почему-то я не вижу, чтобы ты процветал за столом, справляясь с жалкими внутридеревенскими преступлениями. — Итачи наследник, — Саске тянет, голос бесчуственный, кроме напряжения между слогами. — Я запасной. Для меня нет места в комнате, где будет решаться будущее клана, тем более деревни. Это его судьба. — Но если ты хочешь быть там, — настаивает Сакура, — ты должен быть. У тебя есть талант и страсть, и важнее всего, глубокая любовь к клану. Я знаю, что ты мог бы помочь сократить разрыв между Учиха старого и тем, что могло бы быть новым. Она надеется, что её честные слова не звучат так отчаянно и навязчиво, какими они кажутся. Она просто не может сдержать их, видя, как его острая челюсть сжимается под ограниченном светом с неба. Его глаза глубокие океаны, до краев наполненные мыслями и чувствами, которые он хранит за закрытыми губами. Та же таинственная атмосфера, которая привлекала ее в юности, удвоилась в мужчине, который стоит перед ней в полный рост, но плывет и теряется в море долга и ожиданий. Ей больно видеть, как он соглашается на жизнь, которой не хочет. — Может твоя судьба изменить привычный порядок вещей, — она мягко говорит, делая маленький шаг к нему, но меняя мнение, прежде чем она успевает подойти ближе. — Как бы это ни выглядело, я думаю, ты способен на большее, чем принятие своей судьбы с закрытым ртом и стиснутыми зубами. Она молчит, глаза направлены на что-то за её плечом, на что-то, что она сомневается, сможет увидеть обычными глазами. Она сдерживает вздох и движется, чтобы пройти мимо него, к выходу в сад и вернуться в её комнату. — Спокойной ночи, Саске-кун, — она шепчет. Её ноги несут её подальше, прежде чем её уши могут услышать ответ.***
Два угрюмых, исцарапанных лица смотрят на Саске с одинаковыми выражениями недовольства. Он глубоко вздыхает, кладя руку на бедро, когда говорит: — Кто объяснит мне, как вы полностью разрушили пекарню Танаки-сан? Юноша, сидящий слева от Саске, с разбитой губой и опухшим глазом говорит первым. — Он начал драку со мной! Я всего лишь пытался купить хлеб для матери, но он начал разговаривать со мной свысока, и мне пришлось защитить мою честь! — Он бросал на меня грязные взгляды! — другой ребенок вопит, сужая льдисто-голубые глаза. — Никто с умом не был бы настолько неуважительным к члену клана Яманака. — Кого волнует твой глупый клан?! — первый кричит, наклоняясь вперед на месте и откидывая голову в сторону. — Я занимался своими делами, а ты начал придираться ко мне за то, что я гражданский. Ты просто злишься, потому что я побил тебя в нашем последнем спарринге! — Заткнись, грязный гражданский, — маленький Яманака выплевывает, — в этот раз ты грязно играл и ты это знаешь! — Прекратите, — Саске строго говорит и двое детей, которые были на грани нападения друг на друга ещё раз, выпрямляются на стульях и сжимают дрожащие руки на коленях. Он мгновение смотрит на них, достаточно долго, чтобы их дрожь перешла с рук на всё тело. — Ты, Яманака, должен знать, что членство в элитном клане ничего не значит, если ты действуешь бесчестно, — он обращается к светловолосому ребенку, позволяя неодобрительной хмурости омрачить его черты лица. — Мы все из Листа; гражданские и шиноби. Без вклада гражданских для нас не было бы дома. Мы отплачиваем им защитой. Любой, кто смотрит сверху-вниз на тех, кто выбирает не служить деревне, как делают другие, бесчестен, и не заслуживает знамени своего клана. Когда Саске произносит слова, он вспоминает младшего себя: грубого, самоуверенного и компенсирующего многие вещи неуместным чувством превосходства. Он так ясно вспоминает, каково было быть вынужденным съесть эти слова, когда он увидел конкретную, тощую гражданскую с цветочными волосами, разделяющую землю одной, крошечной рукой. Ободранный подбородок ребенка опускается на его грудь, голубые глаза сияют и наполняются стыдом. — А ты, — Саске продолжает, обращая взгляд на другого мальчика, замечая дрожь в слегка оцарапанной челюсти и огонь в зеленых глазах. Они во многом ему знакомы. — Если ты шиноби, тебе нужна толстая кожа. Слова не должны доводить тебя до такой злобы, что ты становишься безрассудным. Стоять высоко и гордо под влиянием слов и оскорблений твоих врагов признак уважаемого ниндзя. Начинать драки на публике противоречит тому, чем ты хочешь быть. Мальчик только кивает, удерживая взгляд Саске даже тогда, когда его губы начинают дрожать. — Вы оба в равной степени виновны, — Саске уверенно заявляет. Он сдерживает ещё один вздох. — Танака-сан потребовала большого возмещения ущерба; вам придется выплатить ей годовое жалованье генина. Ждать, пока вы оба закончите академию и сдадите экзамены, — только начислять проценты. Уверен, ни одна из ваших семей не будет рада платить по счетам. Оба сопляка вздрагивают, ужас мелькает на их лицах. — Мой отдел возместит хозяйке убытки от потери прибыли, — Саске сообщает им, продолжая, когда их глаза светлеют. — Вы двое будете проводить три часа в день, пять дней в неделю, помогая Танаке-сан ремонтировать магазин. И этот инцидент останется отметкой в ваших записях на следующие два года. Если предположить, что ни один из вас не вляпается в ещё большую проблему, он исчезнет к тому времени, как вы оба станете шиноби. Две маленькие головы кланяются, а голоса звучат в унисон. — Спасибо, Учиха-сан. Саске вскидывает бровь. — И вам обоим придётся приходить в полицейский участок в конце каждой недели вашей службы. — Да, Учиха-сан. — И никаких больше драк на улицах, — он говорит, вставая с места за столом, чтобы подойти к непослушному дуэту. — Вместо драк на публике, относитесь друг к другу, как к соперникам. Проводите спарринги друг с другом, помогайте друг друге в учебе. Используйте напряжение между вами для бросания себе вызова в становлении сильными ниндзя, товарищами, которые смогут защитить друг друга в будущем. — Я буду лучшим, Учиха-сан, — гражданский мальчик говорит, поднимая сжатый кулак, костяшки исцарапаны и окровавлены. — Первым гражданским шиноби, ставшим элитным ниндзя. — Ну, может не первым, — Саске бормочет. Он дергает головой на дверной проем, прежде чем развернуться, чтобы вывести мальчиков из кабинета. — Идём, вы увидетесь с медиком клана Учиха, прежде чем я отправлю вас домой к вашим матерям.***
Сакура убирает бумаги в подаренную ей картотеку, когда в дверь раздаются два резких стука. На ее зов в дверной проем проскальзывает внушительная фигура Саске, а за ним — пара студентов возраста академии, выглядящих так, словно они участвовали в драке всей своей жизни. У одного из них льдисто-голубые глаза и светлые волосы, что напоминает ей подругу детства (и да, нынешнюю из-за принуждения), лучшую подругу — разумеется, Яманака. У второго растрепанные каштановые волосы и зелёные глаза, сверкающие яростью, из-за чего она почти улыбается. Саске останавливается на приличном расстоянии, слегка раставив ноги, поза вытянута и идеальна. Он наклоняет голову только настолько, насколько это необходимо, чтобы встретиться с ней взглядом, когда он сообщает ей. — Этих двоих надо вылечить, прежде чем я отправлю их домой, — он говорит, бросая на неё раздраженный взгляд, что она знает, он показывает, только потому что дети не могут его увидеть. — Дружеский спарринг, зашел слишком далеко. Сакура знает, это такая же правда, как у неё светлые волосы и неоново-зелёный лобок, но она всё равно кивает, вскидывая бровь только на мгновение, прежде чем наклониться в сторону, чтобы лучше рассмотреть пару. Она натягивает лучшую врачебную улыбку. — Тогда давайте осмотрим вас двоих. Я Харуно Сакура. Как вас зовут? Они сразу же переговаривают друг друга, чтобы представиться, пристально смотря друг на друга, но Сакура, тем не менее, умудряется уловить их имена. Она подавляет улыбку, пока двое спорят и кричат друг на друга через комнату, когда укладывает одного мальчика на койку, чтобы вылечить, а потом другого. Их ранения в основном поверхностные, некоторые более опухшие и окровавленные, чем другие. Спустя пятнадцать минут Саске ведет их к выходу. Он дает им последний, короткий разговор, прежде чем приказать им вернуться домой без промедления. Как только они ускользают из её клиники, Сакура позволяет себе выпустить смех, что она сдерживала за профессионализмом. — Так забавно видеть, как ты ругаешь их, чтобы они стали порядочными жителями, — она выдыхает, обхватив себя руками за талию, когда она смеётся. — Особенно, когда ты и Наруто калечили друг друга намного серьёзнее в наши дни. — Аа, — Саске бормочет, бросая на неё косой взгляд, что ей снова хочется рассмеяться. Но её веселье пропадает, как дуновение ветерка, его заменяет тяжелое чувство. На них опускается тишина, её глаза прикованы к его лицу, а его глаза к стене напротив неё. — Я переступила черту, — она шепчет. Саске фыркает. — Ты не врешь. Наруто и я были намного хуже. Сакура только смотрит, потому что она знает, он знает, что она имеет в виду. — Ты меня не обидела, — он в итоге говорит тихим голосом, который можно было бы назвать вздохом, если бы он позволил себе хоть намек на расслабление между напряженными мышцами и крепкими костями. В горле Сакуры горят слова, угрожающе цепляясь за кончик её языка. Она проглатывает их и кивает бывшему товарищу по команде, её нынешнему… кому-то с наигранной улыбкой. — Я рада, — она шепчет. Она всё ещё улыбается, когда он уходит. Даже когда её грудь болит, а слова, что она проглотила, горят, как кислота в её желудке.***
Глаза его брата обведены глубокими, темными кругами. — Ты выглядишь устало, нии-сан, — Саске тихо заявляет, стоя на краю дверного проема в комнату, в которую он не заходил с тех пор, как был двое младше. — Я устал, младший брат, — Итачи отвечает, губы поднимаются в грустной попытке в улыбку. — Более чем. Саске долгое мгновение молчит, прежде чем прошептать. — Ты не хочешь этого. Итачи поворачивается спиной, вытаскивая резинку, связывающую его волосы, позволяя длинным, шелковистым прядям скользнуть на его плечи. Сжимая рукой тонкий, деревянный край раздвижной двери, Саске выдыхает: — Это твоё право по рождению. А ты его даже не хочешь. Тогда Итачи поворачивается к ним, глаза светятся глубоким алым в темноте. — Возможно, я не хочу. Но у нас всех есть свои роли. Он выходит из комнаты, захлопывая дверь и проходя в коридор. Ему всё равно, что его шаги сильно ступают по татами, слишком громко для уважаемого шиноби. Он услышит его приближение, но впервые в жизни он не может найти причину беспокоиться. Стены из тонкой бумаги дрожат, когда стены раздвигаются с жестоким звуком. Жесткое лицо смотрит в его лицо, едва в дюймах от него. Темные глаза всего на сантиметр ниже, чем его собственные алые. — Я провел мою жизнь, пытаясь почтить тебя, — его голос звучит, как хрип, намного тише, чем он намеревался, вообще планировал. Мужчина перед ним остается неподвижным, стоическим перед лицом жизненной ярости и отчаяния. Голос его матери доносится до краев его сознания, спокойный, ласковый — его игнорируют. — Думаешь, мы бы сами выбрали такое, Фугаку? — он шипит, продвигаясь на дюйм дальше, больше не осмеливаясь. — Что Итачи хочется прожить свою жизнь твоими мечтами? — А тебе жить моей реальностью через свои? — он спрашивает. Дрожь пробегает по позвоночнику Саске, и он делает неуверенный шаг назад. Он всегда отступает на то же расстояние, что пытался пройти. Учиха Фугаку не продвигается вперед, да ему и не нужно. Он как всегда эффективно подавляет своего сына, но так и не может нанести завершающий удар. — Неужели тебе неприятно, сын мой, — он спрашивает, слегка наклонив голову в сторону, — проживать неудачи моих амбиций? Саске отворачивается и мчится по коридору, тряся головой и поджав губы. Голос отца звучит отчетливо, несмотря на увеличивающееся расстояние. — У нас всех есть свои роли, Учиха Саске. Он не останавливается, пока не оказывается в крайнем левом крыле комплекса, стоя на улице с босыми ногами на мокрой траве. Его грудь тяжелая, глаза болят от напряжения. — Саске-кун? — мягкий голос окликает и он сжимает челюсть, кулаки по бокам сжимаются. Тёплые, нежные руки прижимаются к задней части его плеч, потом исчезают. Одна рука, три колеблющихся пальца пробегают по его онемевшему запястью. — Ты в порядке, Саске-кун? — она спрашивает- нет, она умоляет. — Пожалуйста, поговори со мной. Скажи мне, что не так. — Ничего, — он произносит. — Ты врешь. — Почему тебя волнует? Бледное лицо появляется в его поле зрения, глаза яркие и совершенно чистые в лунном свете. — Почему меня не должно волновать? Болезненная улыбка изгибает его губы и он качает головой, прежде чем отвести взгляд, заставляя алое стать черным. — Никто не волнуется о запасном, — он выдыхает. «Ложь. Кто-то волнуется.» Её лицо искажается в такой уродливой гримасе, что ему хочется смахнуть ее рукой, но она отступает назад, прежде чем он успевает это сделать. — Я устала слышать твои жалобы о том, что ты второй сын, — Сакура шипит, отводя взгляд в темноту, словно она не может смотреть ему в лицо. Он хотел бы быть достаточно мужественным, чтобы просить ее вернуть взгляд. Потребовать, чтобы она посмотрела на него, потому что за всю его жизнь она могла быть единственной, кто увидел в нем что-то такое, что стоило бы увидеть. Но он не был рожден для смелости. — Ты устала, — он говорит, голос ровный и почти саркастичный. В любом случае, чтобы влить в него нужную энергию, приходится приложить слишком много усилий. — Порядок в котором люди рождаются не определяет их способности или какого обращения они заслуживают, — она сердито выдыхает, плечи дрожат, как крылья бабочки. — Ты Учиха. Ты хочешь помочь повести свой клан в будущее, повести эту чёртову деревню в будущее, но ты прячешься за какой-то архаичной системой, говорящей, что раз твой брат появился на свет на пару лет раньше, у тебя нет права голоса. — Ты не поймёшь, — Саске бормочет, проводя пальцами по волосам. — Ты не понимаешь, как всё работает в клане. В его голове это логично; не важно, кем она стала, она родилась гражданской. Всегда будет такой по законам крови. Она свободна от цепей, сковывающих его долгом, о котором он никогда не просил, и лишающим его будущего, которое могло бы дать ему повод быть. Поэтому он говорит так естественно, без раздумий и колебаний. В момент, как она поворачивается к нему, Саске хочется, чтобы он мог вырвать слова из атмосферы и засунуть себе обратно в глотку, чтобы они растворились в кислоте его желудка. — Конечно, — она отвечает, голос тихий и размеренный. — Я всего лишь гражданская. Мои предки не были неотъемлемой часть земли, а люди не проявляют внимание при упоминании моей фамилии. Я могу быть не знакома со спецификой элиты, но мне не чуждо считаться меньше других вокруг меня. Я понимаю, каково, когда все шансы против тебя — когда то, чего ты должна достичь, кажется написано на камне, твой конец намечен до того, как ты вообще можешь начать. Её губы изгибаются в том, что могло бы быть улыбкой, если бы не резкие края, блеск в её глазах. — Может второй сын не предназначен для чего-то, кроме игры в поддержку всю свою жизнь. Но гражданские девушки также не предназначены для уничтожения гор. Доброй ночи, Саске-кун. Он даже не может найти в себе силы смотреть ей вслед, когда она проносится мимо него, оставляя его одного под ночным небом и облаками своего позора.***
Саске за столом нет. На лице Микото хмурое выражение, Итачи пусто смотрит в пространство, а Фугаку ест, жуя медленно и спокойно. Отвращение поднимается как желчь в задней части её горла. — Вы отвратительны. — Сакура-сан. — Голос Итачи содержит тихое предупреждение. Она не обращает внимания. — Вы используете собственных сыновей, чтобы воплотить в жизнь ваши мечты, что вы были слишком горды, слишком трусливы, чтобы осуществить, — она продолжает, смотря прямо на мужчину напротив неё. — Вы вознаграждаете одного, пока он убивает себя, чтобы быть человеком, которым вы никогда не могли, и наказываете Саске за то, что он осмелился добиться успеха там, где вы провалились. — Ты возомнила себя экспертом в делах нашего клана? — Фугаку спрашивает холодным голосом. — Я эксперт в вынюхивании дерьма, Учиха-сама, — она усмехается, оскаливаясь более, чем на несколько зубов, — и вы воняете. Она встаёт, убеждаясь, что вытянулась в полный рост, чтобы она могла посмотреть на него сверху-вниз. — Я рада, что вы никогда не получали место. Рада, что вы никогда не получите, — она наклоняется вперед, упираясь ладонями в поверхность стола, пульсирующая сила заставляет его задрожать и сломаться под давлением. — Если то, как вы управляете вашей семейной жизнью отражение вашего лидерства, вы бы привели Коноху к руинам. Воцаряется тишина, такая громкая, что она слышит звук громкого сердцебиения. Сакура выпрямляется, делая шаг назад и глубоко кланяясь Микото, потом Итачи. Затем она поворачивается, направляясь медленными размеренными шагами ко входу в дом, к большим двойным дверям. Глубокий голос Итачи доносится до её ушей, тихий под её тяжёлыми ногами. — Я отказываюсь от прав наследника. Прости, что разочаровал, отец. Будь уверен, это будет в последний раз. Солнце ярко светит, воздух теплый и ароматный, когда она выходит из главного дома. В дали смеются дети, лязгает оружие. Она может ощутить сочетание готовящейся еды и дыма, если сосредоточиться на чувствах. Саске стоит на тропинке, смотря на дом глазами, наполненными до краев таким количеством эмоций, что её голова аж кружится. Она продолжает движение вперед, награждая его кратким взглядом, когда проходит мимо. — Судя по всему, ты теперь лидер, — она язвительно замечает. Сильная рука ловит её за локоть, вынуждая остановиться. Она может вырваться. Она может уйти, если захочет. — Ты смотрела на меня, только потому что я был вторым сыном? — он спрашивает шёпотом, пальцы обхватывают её руку, как будто он мог бы взаправду удержать её здесь. — Это… не имеет смысла. Её голова поворачивается, глаза смотрят на его лицо. — Я смотрела, — она выдыхает, — потому что в тебе было на что посмотреть. Всегда было. Все остальные просто держали глаза закрытыми. Его губы на мгновение сжимаются и он кивает. Маленький шаг сводит их ближе, его рука ослабляет хватку, но остаётся на месте. — Помоги мне открыть их. Сакура могла бы уйти, но она не хочет.