По просьбе

             Ласты у Пина – сильные. Натруженные многочисленными работами с инструментами и поднятием тяжёлых механизмов. Крепкие – мышцы не по-птичьи заметны. Гибкие – ни одна мелкая деталь не выпадает из них. Одно удовольствие наблюдать, как эти ласты с невероятной скоростью собирают сложнейшие конструкции за считанные часы, а то и минуты.       Пожалуй, только один Лосяш мог бы прибавить дополнительный эпитет к ластам коллеги и друга в одном лице. Точнее, два. Это – скользящие и щекотные. Спасибо одному памятному вечеру, когда лось по своей глупости вылил на себя три банки краски, а потом отмывался от неё при помощи Пина. Зато механик узнал о нём тогда ещё кое-что новое. Слава небесам, оставшееся сугубо между ними двоими.              Копатыч зря дурил с удочками: шерсть на спине Лосяша жёсткая, почти щетинистая. Неплохой подшёрсток даже в летний период сохраняется. Лишь со стороны брюшка его почти нет, а сама шерсть здесь – мягче, пушистее. Так что зря медведь пытался его щекотать со спины концами удочек, рискуя их сломать. Повезло ещё, что на рога не подняли.       Впрочем, рогами дорожили. Лелеяли их, ухаживали, насыщали полезными минералами, чтобы эти костные образования выглядели эффектно. Во всех смыслах. Потому что рога – не только знак искренней гордости. Они ещё и весьма чувствительны. В частности, в период линьки. И безмерно радовало, что нашёлся некогда один доброжелатель, помогающий в такое время. Несмотря на некоторые другие неудобства.              * * *              – Да, вот так, друг мой! Можно даже посильнее и побыстрее!       Пин охотно проводит ластами по отходящей корке старого рогового покрытия, сминает её и сбрасывает на пол. Нащупывает под оставшимися стружками более гладкую новую поверхность. Дотрагивается до неё, проводит вдоль, стряхивая последние старые хлопья. Отмечает, как довольно мычат под воздействием его нажатий на рога, а по шерсти товарища пробегает волна неги.       И зрелище последнего поневоле дразнит. Провоцирует сильнее, чем пресловутое мычание. Поэтому Пин старается поскорее завершить массаж рогов товарища, делая короткие паузы между заходами. Пока не удаётся в очередной паузе опустить ласты и лёгкими вибрирующими движениями запустить их в золотистую шерсть на чужих боках.       – Пин! – от него со смехом отдёргиваются, едва касание достигает нервных окончаний. – Опять ваши шуточки?!       – Nein, – с лёгкой улыбкой реагирует пингвин. – Ты сам спровоцировайт.       – Вряд ли, – в голосе Лосяша слышится сомнение. – Кстати, вы закончили?       – Nein, – указывают на верхний отросток правого рога, где красуются остатки старого покрытия. – Там ещё немного остаться.       – Тогда снимите их уже! И без ваших шуток, пожалуйста!       Садясь обратно на стул, Лосяш сомневается, что сдержат слово. Каким бы порядочным ни был его давний коллега по работе, но у каждого есть свои закидоны. Учёный нервно покусывает губу, ощущая, как уверенными движениями поддевают новое роговое покрытие, более чувствительное к прикосновениям, нежели старое, благодаря нервным окончаниям и части сосудов, питающих корку изнутри. Как скидывают при этом остатки старого покрытия и очищают новые рога от шелухи оного. Поглаживания настолько приятные, что Лосяш забывается в томной неге блаженства и упускает из виду отсутствие одного ласта на своих рогах. И позорно взвизгивает, едва этот правый ласт ныряет к нему наискось в шерсть на брюшке.       – Пин! – сквозь нервный смех пытается воззвать он к разуму механика, чей левый ласт успел крепко прижать его за плечо к стулу.       – Успокойся! – судя по тону, тот улыбается. – Тебе надо расслабийтся.       – Возможно, но не таким...       От очередного волнообразного касания Лосяша аж всего передёргивает, вырывая у него новый взрыв хохота. Плотные пингвиньи перья кажутся сплошными, наподобие кожи, и это играет на пользу чувствительности учёного, чьё брюшко скрыто лишь мягкой шерстью. Края гибкого ласта легко преодолевают её покров и достигают нежной кожи лося. Осмысленно, а не случайно как когда-то. Отчего делается гораздо щекотнее, насколько сие возможно. Лосяшу стыдно за эту детскую боязнь щекотки, но поделать с собой ничего не может. Зато знает, что у него от первых двух попыток шерсть всюду встала дыбом, а значит, Пину будет проще добраться ластами до его кожи. Поэтому старается абстрагироваться от любых ощущений.       И это налицо понимают, поскольку ради попытки поднять учёному настроение спешат снова пробраться под шерсть его боков и брюшка. Он тщетно пытается взять себя в копыта, дабы перетерпеть эту игру, надеется, что механик вскоре переключится на более житейские заботы, например, на починку очередного механизма. Но Пин настроен решительно, ибо волнообразными движениями ласта касается кожи боков друга под шерстью, а самым концом дразнит лёгкими касаниями брюшко того. И этой щекотки по касательной более чем хватает, чтобы Лосяш непроизвольно хихикнул, несмотря на плотно стиснутые челюсти. Снова пытается внушить себе, что ничего не чувствует. Но вставшая дыбом шерсть, которая от сторонних прикосновений только добавляет щекотливости, мешает этому, и лось начинает более несдержанно хихикать и дрожать, когда края чужого ласта берутся создавать волнообразные движения на его коже. Клянёт в мыслях почём зря шероховатость пингвиньего оперения и гибкость ласт, усиливающих эффект от щекотки. И, не в силах думать больше ни о чём ином, разражается хохотом, едва ту ускоряют.       – Пин! – сквозь смех насилу выговаривает он, не в силах соскочить со стула, к которому крепко прижимают за левое плечо. – Хватит! Это же щекотно!       – Тебе не помешайт немного посмеяться, – звучит сзади снисходительный знакомый голос.       Лосяш не успевает спросить в этой паузе, почему так считают. Ему снова скользящими волнообразными касаниями, напоминающими дрожь, берутся дразнить щекоткой правый бок и брюшко. Причём, более ускоренно. В голос хохоча, он тщетно старается вырваться из крепкой хватки механика, привыкшего держать более тяжёлые вещи. Вспискивает, когда задевают краями ласта наиболее чувствительные точки на его боках, нисходит почти на истерику, едва концентрируют щекотку непосредственно на брюшке. И по странной прихоти организма левый бок неудовлетворённо зудит, требуя такого же внимания, как к правому. Поэтому, когда делают паузу для передышки, Лосяш, сам себе плохо веря, просит, отдышавшись:       – Друг мой... напористый,.. коли вы так хотите,.. привяжите меня... к стулу! Я хотел бы, чтобы щекотка была более... равномерной.       Взгляд Пина, принёсшего ему воду, обретает оттенок понимания. И по этой детали учёный осознаёт, что этот вечер пройдёт более... игриво. Разве что уточняет напоследок, наблюдая, как из контейнера с эмблемой "Опасно!" вытягивают моток верёвки:       – Скажите, друг мой, вы сами решили опуститься до детского состояния или надоумил кто?       – Совунья, – доносится со вздохом. – Она сказайт мне, что ты в последнее время в сплошной расчёты. Вот и попросить мой помощь.       – Я должен был догадаться! – Лосяш тоже непроизвольно вздыхает в тон товарищу, пока тот заходил к нему сзади. – Вечно она озабочена моим состоянием!       – Тебе так не нравийтся щекотка? – звучит сзади голос Пина. – В прошлый раз ты быль не против.       – Тот раз был в состоянии аффекта! Вы, коллега, должны это помнить!       – Ja, ja, – покивал механик, примериваясь, как бы поудобнее примотать того к стулу. Но нужное решение принимают вперёд него.       – Знаете, друг мой, на стуле будет неудобно, – говорит Лосяш, соскакивает на пол, озирается. Находит взглядом старую раскладушку среди металлических сооружений, коих полон весь ангар, и указывает на неё: – Это больше подойдёт.       – Привязывайт уже не надо? – уточняют у него с отчётливой надеждой на отказ от косвенного насилия.       – Думаю, не помешает, – хоронят пожелание Пина среди груды старых обломков. – Вы ведь не хотите, чтобы я вас случайно лягнул, дорогой мой?       – Nein.       – Тогда мы договорились. И давайте поторопимся! Мне хотелось бы сегодня пару опытов с щелочами провести.        Позднее, уже вечером, Лосяш готов был кому угодно подтвердить свой давний вывод: пингвиньи ласты действительно скользковатые и щекотные. И крайне внимательные к его просьбам и реакциям.