Восемь — как бесконечность

Им сказали выступить единым фронтом. И понеслось: общие учения, тренировки на сплоченность, тимбилдинги на взаимодействия и новые лица, которые раньше в поле зрения друг друга ни за что бы не попали. Вот теперь, стоя лицом к лицу со злейшим врагом капитана Наруми на тренировочном поле, Шинономе всем сердцем ненавидит эту перепланировку. Ощущение, что снесли стены ее крепкого, надежного дома и приказали выстроить сумасшедшую высотку за ограниченный срок и совсем без стройматериалов. Рин все замазывает дыры в кладке, но конструкция такая шаткая, что ее старания — это пшик. Того и гляди развалится эта кривая башня. Ее смоет прибоем, как любой песчаный замок. Рин и саму смывает, сколько бы ни старалась: она все отступает по периметру зала, но зама командира третьей ей не удержать. Не в его новом наряде точно. У Шинономе от него глаз дергается. Сперва потому, что Наруми-сан его не выносит. Затем потому, что он достаточно сумасшедший, чтобы обрядиться в доспехи из кайдзю с сознанием. И лишь в последнюю очередь — за наглую морду, по которой хочется хорошенько пройтись сапогом. Впрочем, в общении один на один Хошина оказывается приятнее, чем Рин ожидала. А в бою — и вовсе самым умелым ее противником. И пусть Рин сперва переживает, что ей придется тренироваться с кем-то, кто только начинает осваивать свое именное оружие, в ходе боя она понимает все явственнее: сдерживаться нельзя, иначе с позором проиграет. — Зря ты пытаешься увеличить разрыв, Шинономе. Это не сработает, — он улыбается. Его новый костюм проворен, но кайдзю жутко болтлив, отвлекает. — Ха, даже с командиром Наруми срабатывает, — Рин гордится своим умением держать дистанцию. Даже с теми, с кем хочется ее сократить. — Я не командир Наруми на твою беду. Кажется, ему ничего не стоит сократить расстояние. Одним рывком, будто ударом молнии. Таким стремительным, что Шинономе даже не замечает движения. Кажется, это воздух принимает его форму, а не сам Хошина выныривает из-под дымного облака, чтобы ее отнесло к стене от этого выпада. — А ты храбрец, зам Хошина, — она отступает, чтобы удобнее было целиться. — Разве? — Раз решил приблизиться. Тяжелое ружье Рин откидывает, поняв, что навязанный им ближний бой ей сейчас будет только на руку. Ее выносливость, сила и синхронизация позволяют ей держаться даже против своего капитана. Хошину Соширо она как-нибудь выдержит. Несмотря на то, что он впечатляет. Она еще не встречала никого настолько ловкого и стремительного, когда речь заходит о рукопашном столкновении. «Странно даже, что Наруми-сан его ненавидит», — думает Шинономе. «Он до ужаса силен. А Ген на силе помешан». — Думаешь, я только на дистанции хороша? — так многие считают, ошибочно полагая, что она лишь стрелок. Рин этим всегда пользуется. Но Хошина умело блокирует ее выпад, словно ожидал. Рефлексы у него, конечно, не человеческие. — Думаю… — Он думает, ты везде хороша, — отзывается номер 10 вместо своего владельца, и оба человека в зале замирают совсем синхронно. Шинономе глядит на зама третьей, а он хмурится, вмиг переключив внимание на костюм. — Заткнись, — от былой улыбки не остается и напоминания. И когда он смотрит на нее в следующий раз, уже как-то не до драки. Выражение лица у него оправдывающееся. — Он не умеет читать мысли, так что не слушай его, — Хошина, кажется, пытается развеять повисшую неловкость. Но пристыженной почему-то выглядит лишь Рин. Он сам не особо смущен, лишь слегка недоволен поведением номера 10. — Откуда ты это взял, паршивец? — Носитель, у тебя пульс подскочил. Чего ты злишься? Я ж не пытаюсь ее сожрать. Шинономе мерзко от присутствия кайдзю — он вынуждает ее действовать на рефлексах. И пока эти фрики отвлекаются друг на друга, она делает кувырок назад, хватает ружье, прицеливается хорошенько и дает залп. Промазывает, но навязывает свой темп боя. Эту тренировку еще можно спасти. — Что ж, спасибочки, — Рин гордится своим внешним видом даже тогда, когда на нее таращатся новобранцы в столовке. Принадлежность к силам обороны не повод прощаться со своей женственностью. Серо-голубая полоска в ее волосах — подтверждение и ее красоты, и ее женских чар. Она ведь красит волосы в знак своего восхищения капитаном Наруми, и восхищение это, все знают, совершенно особенного толка. Оно давно уже не только про силу — оно в самое ее девичье сердечко. — Номер 10 прав, у меня много талантов, — соглашается Рин, и использует ножи, когда Хошина выбивает у нее из рук ружье. Она способна уловить лишь часть его движение — настолько они быстрые и точные. Но ей удается заблокировать несколько важных атак. Хошина Соширо точно не пальцем делан. Его умение чувствовать малейшие колебания воздуха, его навык адаптации, его талант предугадывать действия противника — он восхитителен. Спустя еще две минуты боя Рин признает это уже без стыда. И, ей кажется, его новое оружие только усиливает его лучшие черты: скорость, настойчивость и безупречную технику владения клинками. Теперь она понимает, почему Ген так повернут на соперничестве с Хошиной: он достойный противник. Кажется, с его новым приобретением Рин ему не ровня. Это сознание настигает ее вместе с клинком, воткнутым в пол рядом с ее лицом. Лопатки касаются земли — челка Соширо спадает на лоб, когда он склоняется над ней. И выражение лица его меняется за секунду: с победного и довольного до встревоженного. — Стоять! — командует Хошина, и хвост его костюма замирает в миллиметре от ее лица. В его широко распахнутых глазах читается волнение, и тень беспокойства лежит на его лице. От былого торжества ни следа. Видимо, тренировка все же пошла не по плану. — Так и знал, что ты опять будешь упрямиться, — он заглядывает ей в глаза, но слова его обращены куда-то внутрь. — Да брось, дай мне ее сожрать, никто не узнает. Такая хорошенькая, вкусная, наверное. Ты же тоже хочешь? Хошина хмурится, замирает, словно всерьез раздумывает над предложением кайдзю. Но лицо у него такое сосредоточенное, что Рин легко различить его попытки взять под контроль самовольное оружие. Шинономе, замершей под ними, страшно даже вздохнуть. Она не из пугливых, прямота и храбрость — имена ее сестер-спутниц. Но ей не каждый день приходится слышать речь разумного кайдзю и надеяться, что человеческой воли хватит, чтобы удержать его от убийства. Рин не двигается и ждет, когда Хошина утихомирит своего кайдзю. Успевает только пару раз посмотреть в отражение лезвия у лица — в нем светится профиль Соширо. Можно даже немного полюбоваться. — Вкуснятина, — беснуется кайдзю. — Ты бы хоть возразил, — тихо и недовольно подсказывает Рин и переводит взгляд — глаза в глаза. Хошина моргает, выныривая из мыслей, сосредотачивается на ней. Внезапно его присутствие ощущается каким-то неподобающим, а контакт — слишком тесным. — Не могу, это, скорее всего, правда, — улыбается зам третьей дивизии улыбкой заправского лиса. Легкость возвращается в его черты. — Ну это уже ни в какие ворота! — возмущению Шинономе не мешает даже хвост, раскачивающийся у ее лица, и оскал кайдзю на груди Хошины. — Дай мне секундочку, — просит он с этой своей то ли предусмотрительной то ли предупреждающей улыбкой. — Номер 10! — хвост отступает. — Так и быть, отпущу. Шинономе вскакивает на ноги, кое-как перебарывая порыв обтереться полотенцем от мерзкого присутствия кайдзю. — Спасибо за тренировку. И прости, что так вышло. — Не страшно, — кидает Рин. — Держи эту тварь под контролем, а то вам обоим в бою достанется. Хошина лишь легкомысленно вздыхает, закидывает руку за голову и легонько кланяется. Рин качает головой — он псих. Только псих согласится на подобный эксперимент, только псих будет пытаться найти общий язык с монстром. Конченный и пугающе сильный. Рин уже готова выскользнуть за дверь, избавиться от костюма и смыть с себя мерзкое чувство проигрыша и заинтригованности в душевой, но ее задерживает короткий, злой диалог, не предназначенный для ее ушей. Хошина воспитывает кайдзю. — Мы говорили об этом, ты не должен трогать своих. Я устрою тебе блестящую битву и буду выгуливать. Но если не будешь вести себя подобающе, отдам разобрать на детальки. Понял? — Опять пульс подскочил. Между прочим, когда ты меня надеваешь, я все чувствую. И мысли твои слышу, зачем ты девчонке соврал? Ладно, не злись, Соширо. Скажи лучше, что такое «отодрать», и почему ты хочешь это сделать со своей противницей, а я ее сожрать не могу? — Да заткнешься ты уже?!

***

Шинономе не привыкла ругать себя. Ни за просчеты, ни за малодушие, ни за жажду внимания. Но за глупость она себя мысленно отчитывает: как раньше не придумала этот способ попасться на глаза начальству? Хошина — маяк для внимания Наруми. И пока первая и третья дивизии проводят совместные учения, а зам Хошина осваивает свое новое оружие в пределах технологичной лаборатории первой, капитан Наруми готов к подвоху. Он следит за Соширо так, как следил бы и за его капитаном. Только с Соширо у него, видимо, какие-то личные счеты. И пусть прямолинейная Шинономе не привыкла играть в игры, но борьба за внимание Наруми — это поле боя для нее. И теперь она изобретает странный и сомнительный план, тем не менее работающий, как часы. Она держится к Хошине поближе: помогает ему отрабатывать синхронизацию на совместных тренировках, сама просится в назначение напарниками, проводит ему личную экскурсию по базе и всячески демонстрирует гостеприимство и радушие. Тяжелый взгляд Гена следит за замом третьей и непременно натыкается на Рин — она оказывается в поле его зрения 24/7. И на этот раз не потому, что сильная, а потому, что хитрая. Так что Рин не стыдно использовать Хошину как маячок. Однако время от времени он завладевает ее вниманием настолько, что она забывает, что у нее был какой-то план. Ведь в те моменты, когда капитан Наруми слишком занят, чтобы обращать на них внимание, они полностью сосредоточены друг на друге: Хошину из вида упускать никак нельзя. Сколько бы они ни проникались духом единства и новыми инструкциями руководства, он все-таки старинный враг. Старинный и ужасно впечатляющий, просто вау какой. Рин плотоядно ухмыляется, когда впервые ловит себя на этой мысли. Все, что за ним тянется, — его репутация, его манера себя держать, его сумасбродное решение синхронизироваться с кайдзю, — тоже вау. Ничего ординарного в нем нет, и Шинономе ценит таких людей. Храбрых до того, что могут сойти за слабоумных. И непростых. — Как тренировка? Хошина-сан справился? — глаза Кафки загораются, когда она подсаживается к нему за стол в общей столовой. Рин кивает. Тренировка была что надо, ей, как обычно, пришлось нелегко. У них с Соширо противоположные стили ведения боя: она предпочитается держать дистанцию, а ему только и нужно, что сократить расстояние. Большую часть тренировки они играют в догонялки. Каждый раз он находит способ приблизиться. Но с кайдзю у него по-прежнему не ладится — номер 10 одержим идеей ее сожрать. Но уже не так пугающ: Рин знает, что Хошина его контролирует. — Еще нет. Но ваш зам хорош, — она говорит это нарочито весело и восторженно. И даже не врет. Хошина хорош. Сам по себе, не только как маячок и приманка. Он утягивает все ее внимание, и странная жажда стать сильнее любыми способами не преследует Шинономе во время совместной тренировки. Впервые с момента поступления в СО ей просто в кайф. — Это точно. Зам разве что Мине уступит. Ну и командиру Наруми, может, — понизив голос, говорит Кафка. Светлая макушка Наруми-сана перемещается по столовой, и Кафка прав, что не восхваляет Хошину во весь голос. Но Рин планирует, чтобы ее услышали. — Он бы поспорил… В конце концов, в ближнем бою показатели Хошины-сана и правда выше, чем у любого из нас, — с минуты на минуту должна случиться буря. — Слушай, Кафка, расскажи-ка мне про него побольше. — Мелкий гнусный сморчок, что еще тебе надо знать? — Рин готова, но все равно подпрыгивает от этого голоса. Ген стоит, облокотившись на стену напротив, и уголки его губ стремятся вниз. Он всегда так остро реагирует на любое упоминание третьей, что вот даже теперь прерывает личный разговор подчиненных. Пожалуй, это первый личный разговор Рин за много лет, который действительно ему интересен. Помимо кайдзю и компьютерных игр завладеть его вниманием может только капитан и зам третьей. И Шинономе всегда было критичным это внимание удержать. Теперь ей критично оспорить замечание своего капитана. — Разве мелкий? По-моему, сложен на зависть, — она ухмыляется, предвкушая реакцию. Она бы никогда не подумала сознательно дразнить Наруми-сана. Но лисья ухмылка Хошины, кажется, влияет и на нее. Бесстрашие и прямота — те черты, которые многие в Рин путают с дерзостью. Даже коллег пугает ее умение называть вещи своими именами. Но так далеко Рин никогда не заходила — не при Гене. И вся столовая таращатся на нее, как будто она глупость ляпнула. Ее это не смущает: она же ляпнула ее совершенно намеренно. И, распрямив плечи, она продолжает: — Ну так что, Кафка, расскажешь? Что-нибудь личное? Девушка у него есть? Взгляд Наруми сверлит ей висок, он так и остается стоять у стены. Вместе с ним замирают и все остальные присутствующие. Все-таки враг — лучший способ привлечь внимание Гена. Но, задавая этот вопрос, Рин вдруг обнаруживает, что ей и самой интересен ответ. Хошина оказывается интересным сам по себе. — Я… н-не знаю, Шинономе-сан, — Кафка бледнеет. Она понимает, насколько неуместны личные вопросы, но взгляд с него не сводит. — Иногда он зовет Оконоге-сан зайкой, но Хошина-сан вообще не из робкого десятка. — Это мы про него уже поняли, — ей многие говорят, что улыбка у нее плотоядная. Шинономе не умеет по-другому. Но Хибино перекашивает. — А Оконоге-сан это… — С-связист наш в третьей. — Красивая? — Н-не знаю. Разве не все девушки красивые? — «Ах, простой, благодушный, галантный Кафка!» — Понятно. Красивее меня? — Рин искренне уверена, что это сложно. Но она никак не ждет, что допрос ее принесет результат. Ей просто весело видеть очумевшие лица личного состава и совершенно озверевший взгляд легкомысленного начальника. Его вот уже несколько минут интересует не рейтинг, сила и результат, а личная жизнь подчиненных. Для Рин это победа. И проигрыш тоже. — Не красивее, — раздается от двери, и ее возвращает на землю. «Черт!» Соширо улыбается, но она общалась с ним слишком тесно, чтобы принять эту улыбку за доброжелательную. — Но добрее. И улыбка ласковее. Но я запомню твое любопытство как комплемент. Шинономе тяжело сглатывает, когда он проходит мимо с тарелкой карри и как ни в чем не бывало садится рядом с Кафкой. Это была опасная затея, зря она переступила эту черту. На следующей тренировке кайдзю ее точно сожрет. Она отмирает, только когда в столовой возобновляются разговоры. В этот раз Ген даже не припирается с Соширо — отлипает от стены и без слов покидает столовую. Шинономе выскальзывает за ним, пока Хошино занят беседой с Кафкой.

***

— Внутрь пустишь? Хошина притаскивает ей розу. Натуральную красную розу, одну-единственную. Притащи он ей букет, она бы меньше удивилась. Букет сошел бы за формальность, а роза — это жест внимания. Такая интригующая, интеллигентно-серьезная, с намерением — очень в духе традиционалиста Соширо. Сдержанность, элегантность и грация, чтоб его. Именно благодаря этой розе Рин, наконец, понимает, почему капитан так не любит зама третьей: Ген просто не может вынести той легкости, с которой Хошина всех очаровывает; того рвения, с которым он чтит многовековые традиции. По правде сказать, Рин это понимание только сильнее интригует. Она шагает от порога, пропуская Соширо в свою комнату, забирает подарок и ставит в чашку с водой — вазы у нее нет. — Если хочешь что-то узнать, спроси у меня. Не пытая подчиненных, им и так несладко, — он расплывается в улыбке, которая, по задумке, должно быть, пристыжающая. Затем осторожно присаживается на заправленную кровать и, не снимая улыбки, хлопает ладонью по покрывалу. Приглашает Рин присоединиться, хотя это она хозяйка комнаты. — Хочешь знать, кого я еще зову зайкой? — вопрос издевательский. Но он разрешает спросить, что угодно, и Шинономе пользуется этим. Дурацкие ответы ее не интересуют. — Как ты его приручил? — она нагибается к нему, нависает, заглядывает в глаза. — Зачем согласился сражаться с оружием из разумного кайдзю? Ты сумасшедший? Признайся сейчас, пока я еще не питаю надежд на твой счет. Не питать надежд уже поздновато, но знать хочется. Далеко не каждый в СО обладает потенциалом носить костюм из деталей кайдзю. И точно никто больше не может натянуть на себя кайдзю с разумом, только непринужденно грациозный Соширо. Рин бы головой поручилась. — Это была его идея, если честно, — он отводит взгляд. То ли злится, то ли смущается. — Заглядываются на меня всякие с прибабахом, аж жуть берет. — С прибабахом? А я думала, я вкусная, — поддевает Шинономе. Но не успевает ни порадоваться ответу, ни распрямиться. Соширо просто хватает ее за затылок неуловимым жестом. Расстояние между их лицами схлопывается в неожиданный, но долгий поцелуй. Рин делает мысленную пометку, что с этим не поиграешь — она будто лису дразнит, себе же хуже делает. За обманчивой игривостью зама Хошины скрывается сила, которой и сильнейшие позавидуют. Убеждать вот он умеет как никто. Она мысленно обещает себе никогда больше его не дразнить, хотя и отстраниться не пробует. Горячая ладонь ложится ей на шею, скользит по спине на талию, останавливается в итоге не ягодицах, когда Хошина подтягивает ее ближе к краю кровати. — Вкусная, — подтверждает он и смотри снизу-вверх. — Скажи мне, если я не прав. Его уверенность пугает: только очень уверенный в своей правоте человек может предложить собеседнику альтернативу. Трюк здесь, пожалуй, в том, чтобы отдавать себе отчет в своих желаниях и не бояться их себе позволить. А у Рин с трезвостью и храбростью все хорошо. Хоть ей и чудятся в ее глазах отблески красного — клинков или костюма из кайдзю. Она ничего не говорит. Вместо этого выставляет колено, медленно опирается им о кровать. Сперва первым, затем вторым, удобно усаживаясь на его ноги. Ее бережно поддерживают за спину, и руками Шинономе обвивает чужие плечи не ради надежности. — Твой капитан тебя из отряда не выгонит за сношения с врагом? — его улыбка едва обнажает клыки. Не хищно — демонстративно. Они не львиные, в конце концов, а лисьи. Этот враг слишком хорош, чтобы не вступить с ним в ближний бой. Дистанцию держать совсем не хочется, и Рин благодарна Соширо, что для него любая дистанция — лишь на полшага. — Не быстро ли враг запланировал сношения? — фыркает Рин. Хошина заливисто хохочет в ответ на шутку. Хотя Рин, как ей кажется, не шутит. — Наруми-сана только сила интересует. До другого ему дела нет. Даже не спросит. — Так он же дурак, пусть и талантливый. — А ты? — Шинономе очень верит, что в голосе ее не слышна надежда. Она устала надеяться на невозможное. — А я — нет, — очень просто и очень искренне отзывается Соширо. И это не хвастовство — это признание. И в том, как он прижимает ее ближе, пока поцелуи становятся глубже, дольше и ненасытнее, тоже кроется простая правда. — Твой кайдзю, гляжу, был прав в формулировках? — поддевает Шинономе, красноречиво ерзая на его бедрах. Но смутить Хошину не выходит. Он лишь удивленно приподнимает бровь. — Ты слышала? Прости за него. У него отсутствуют манеры. На этот раз хохочет уже Рин: это самое странное извинение в ее жизни. Вся ситуация целиком тоже дурацкая. Кому расскажи, что в роли свахи у нее был костюм из кайдзю, покрутят у виска. От избытка эмоций она прижимается лбом в его лбу и уверенно выдыхает в губы: — Не страшно, у меня тоже.