Плата

Безликий. Так его звали за глаза, робея перед лицом государя, что правил царством небесным — городом Иерусалимом, вот уже тридцать лет. Маска, что стала его второй кожей, не снималась всё его не самое лёгкое правление, несмотря на разлетевшееся миром известие, что подняли на смех неверующие — король излечился от проказы. Многие не верили, стоили козни, выжидали. Скорая смерть от неизлечимого недуга ознаменовала бы начало новой эры — эры Ги де Лузиньяна, человека алчного, склочного и мелочного. Однако, наперекор злостным языкам, король не умирал и более не доверял правление ни мужу сестры, ни кому-либо ещё. Его вновь можно было увидеть неспешно гуляющим верхом на лошади, орудующим клинком в утренней тишине. Одно осталось неизменным — маска. Холодный металл, скрывающий королевский лик, сопровождал государя от начала и по сей день, когда Иерусалимское королевство растянулось во все стороны света, подминая под себя всё и вся. *** Голубые глаза сверкали в отражении зеркала, окидывая взглядом статную фигуру. Более не было нужды скрывать лицо за маской, но он продолжал это делать, украдкой бросая взгляды на собственное отражение, боясь увидеть вновь гниющее тело. Боясь, что это всё игры разума. Столь беспощадны, что терзают душу умирающего в беспробудном сне. Он помнил тот сон. Сон, когда всё началось. Сама бездна шептала ему, даруя глоток свежего воздуха и нежданную лёгкость в гниющем теле. — Но что же ты хочешь взамен? — О, не беспокойся, я скажу. Потом. После смерти. В ночи неестественно сверкают пронзительные зелёные глаза, лёгким ветерком оставляя на губах. — тепло… — шепчет себе, просыпаясь. Просто сон, где ему обещали жизнь в обмен на… жизнь? Глупость какая. И каково это, когда самый желанный сон окажется явью? Раны затягивались постепенно, день за днём, не оставляя по себе шрамов, лишь лёгкое покалывание на коже. Боль от пореза была волнительной и… приятной? Он вновь начал дышать полной грудью, делая то, что более не мог, то, что разгоняло кровь по венах, из-за чего сердце билось, словно бешеное. — Вижу, мой подарок пришёлся тебе по душе? — голос шелестом листьев звучит в блаженной тишине, лаская слух. Он благодарит неизвестного за столь щедрый дар, спрашивает, чем может отплатить. Звонкий девичий смех служит ему ответом. Холодные руки сжимают лицо, губ касаются чужие. Только он не видит, не знает лица своего благодетеля. Лишь сверкающие в темноте глаза цвета изумруда. — Не спеши. Наслаждайся. Я жду тебя на другом конце. *** На том конце его ждала смерть. Белозубо улыбаясь, смерть протягивала тонкую руку. Изумрудные глаза искрили, черные, как смоль, волосы ниспадали на хрупкое тело, облачённые в тонкую белую сорочку. Она была холодной. И тёплой, даже горячей. Переплетала пальцы, смотрела украдкой. — Вот мы и встретились, любовь моя, — шепчет.