***
В лабаратории было холодно от кондиционеров. Их равномерный гул перемешивался со стрекотанием офисной техники, пузатый монитор потрескивал, накапливая статическое электричество на голубоватом экране. Гордон внимательно рассматривал схемы, размашисто писал что-то в тетради. Работа его была крайне низкоквалифицированная для его диплома и навыков, но зато пропуск давал доступ ко многим материалам, Илай уступал любопытному новичку свой компьютер, вот он и впитывал после долгих рабочих дней то, что мог. Ему давно пора было вернуться домой, но Чёрная Меза увлекала своим масштабом и новизной. Ещё пару часиков, а после можно подумать и про сон. Где-то за спиной едва слышно шоркнулась раздвижная дверь, а уже через пару мгновений тёплые ладони скользнули под белый лабараторный халат, обвили крепкий корпус и едва ощутимо царапнули выступающие из-под рубашки рёбра. -Добро пожаловать, новенький, — прозвучал нежный шёпот над ухом, и запах знакомого парфюма защекотал в носу. Лиза. Лиза была его однокурсницей в MIT. Маленькая, фигуристая, шумная и ошеломительно умная она привлекала внимание многих студентов, но сама она упорно строила глазки молчаливому очкарику. Сначала издалека улыбалась кокетливо, когда их взгляды встречались в огромной аудитории, а потом и вовсе уселась рядом — просто оказалась одним утром на соседнем стуле. Пахла сладко, красила губы, глядя в отражение в его очках, ненавязчиво касалась его острыми коленками, разминала после долгих лекций его напряженные плечи и всегда весело шутила. Она ему тоже нравилась — открытая и простая. Но Гордон ещё со школы понимал, что чирлидерши — не его уровень, а MIT не летний лагерь, где запросто можно закрутить роман. Он сюда за учёной степенью пришёл, да и она, судя по стараниям, меньшего не ожидала. Фримен считал, что они друзья. Без условностей — как дети. Она рисовала замысловатые узоры в его тетрадях, впрочем, и он не гнушался оставлять пометки в её записях — неумело рисовал очень усатых котов, смешные каритакурки на себя и Лизу, складывал греческие буквы в занятные ребусы. Если бы распознание романтических сигналов учитывалось в тестах IQ, Гордону бы ни один не зачёлся, потому что он упорно думал, что они друзья. Идиот. Он и не понял бы, если бы после Рождественской вечеринки не пошел проводить подругу в её комнату. Комнату, откуда соседка — Кейтлин — уехала к родителям на все каникулы; комнату, где на высокой книжной полке между толстенных учебников прятались маленькие бутылочки ликёра, требующие срочного опустошения; где Лиза, хмельная и искристая лезла на шаткий стол в изумительно коротком платье, чтобы отыскать запасы между Максвеллом и Герцем, где Гордон держал её за бёдра, не давая упасть; в темную комнату, наполненную негромкой музыкой, где, выпивая спиртное из горла, Лиза увлекала мужчину в танец; где переплетала их пальцы, щекотала его шею горячим дыханием; комнату, где до него, наконец-то, дошло; комнату, где он поцеловал её впервые; комнату, из которой они не выходили до самого следующего семестра, соврав семьям, что по уши загружены учёбой и не смогут приехать на каникулы. Лиза. Не было сомнений, что Гордон и Элизабет однажды оба станут Фрименами. Они и сами так планировали — закончить институт, сыграть свадьбу, заняться карьерой и купить домик где-то в Сиэтле. Во время магистратуры, когда они снимали крохотную квартирку недалеко от кампуса, Гордон вдруг получил посылку от бабушки, где среди прочего обнаружил пару вязаных вручную пинеток с запиской «Для будущих правнуков». Лиза тогда отмахнулась, смеясь — рано, мол, сами еще дети, а потом вдруг сказала, что хотела бы мальчика. Гордон подумал, что быть отцом сына, должно быть, очень весело. Всё было серьезно и по любви, пока не вмешались амбиции. MIT остался позади, и перспективный молодой мужчина тут же получил приглашение в Европу, а его спутницу пригласили в Альбукерке. Времени на раздумья было не много. Квартиру они пересдали другой институтской парочке, вещи развезли по домам родителей, а друг другу пообещали писать и звонить каждый день. Но время шло, наполненные любовью телефонные разговоры становились короче и реже. Часовые пояса мешали найти подходящее время, а нагрузка на новых местах не позволяла найти в себе силы. Тянуть было нечего, и в один из полуночных звонков Лиза нерешительно предложила это всё прекратить. Быть влюбленными неразлучными студентами — это одно, но когда вы замученные делами и гонкой за перспективами взрослые — это больше не работает. Гордон так же нерешительно согласился. И больше они друг другу не звонили, не виделись, не помнили обещаний. А позле позвонил Кляйнер. И вот недолгий бюрократический процесс привел Фримена в Черную Мезу, в эту лабараторию, где на его усталые плечи легли теплые родные ладони. Лиза. Мужчина запрокинул голову и недолго рассматривал знакомое лицо. Маленькая, иксристая и ошеломительно умная, как и прежде. Вытащила карандаш, что сжимали его пальцы, провела им поочередно под каждой написанной мужчиной строчкой в простой разлинованной тетради, как учитель за проверкой диктанта, и в одной из строчек поменяла одно значение на другое, не забыв быстро оставить в углу листа смешной рисунок. Теперь всё верно. -Увидела твое досье, — будто оправдалась она, ещё недолго продолжая нависать, — «Не женат и не содержит иждивенцев». Девушка отступила на пару шагов, позволив Фримену развернуться к ней на кресле. -Довела охрану просьбами отследить, где в последний раз отбивался твой пропуск, — усмехнулась, перекинув белые волосы с одного плеча на другое, — думала, может, ты будешь рад меня видеть. Гордон был так удивлён, что даже завис ненадолго. Повисла неловкая пауза, и Лиза вдруг смутилась, решив что её появление попросту неуместно. Она постояла ещё буквально секунду и, ощутив как к лицу приливает стыдливый румянец, суетливо засобиралась на выход. -Прости, что отвлекла, — забормотала она, улыбаясь неуклюже, — не стоило вот так с бухты барахты… Она посмотрела на него долго и прознительно, с лёгкой грустной улыбкой. Наверное, он просто больше не любит её? Столько времени прошло. -Хорошего вечера, Гордон. Я пойду. Лиза помялась мгновение и развернулась всем телом в сторону выхода, и только сейчас, опомнившийся Фримен поддался вперед, успев ухватить подол белого халата на вновь ускользающей из его жизни Элизабет. Поднялся на ноги и без промедления обнял девушку так крепко, как только мог. От неожиданности смятая в крепких руках Лиза даже пискнула, повошкалась немного, высвобождая руки, и обняла мужчину в ответ. Гладила спину и шею, царапала затылок, путая пальцы в каштановых волосах. Руки тряслись от волнения. Прекрасная случайность снова свела их вместе. Прекрасная случайность и Айзек Кляйнер. -Я так скучала, Гордон, — шептала едва слышно, утыкаясь носом в щёку, — ты даже не представляешь. И он тоже скучал. Погруженный в науку днём, вечерами он то и дело думал о доме в Сиэтле, Элизабет Фримен и сыне, который в его голове был почти рельным. Фримен снова поцеловал её будто впервые, как много лет назад в маленькой комнате общежития. Стискивал талию в жадном порыве чувств, боясь, что она снова исчезнет. Лиза отвечала пылко, исполненнно любовью. Держала его лицо в свои ладонях, кусалась от избыка чувств, жалась всем телом. Фримен подтолкнул её слегка к столу, ладонями залез под лабаратоный халат и Лиза отозвалась положительно, выдохнув прямо в его рот. Потянулась пальцами к пряжке ремня, расстегнула быстро, не встретив сопротивления, под тёплыми пальцами ощутила напряжение, оттянула резинку боксеров, высвобождая всё мужское возбуждение, что тут же уперлось в её живот. Как в той самой комнате общежития много лет назад, Гордон ловко подсадил её на высокий стол, погдладил округлые бедра, влез беспардонно под привычно короткую юбку ладонями; целовал её, как и прежде, будто и не было этих долгих месяцев разлуки. Лёгкая ткань трусиков соскользнула вниз к щиколоткам, крепкие руки по-хозяйски ухватили мягкие женские ягодицы, подтянув поддатливое тело поближе. Лиза сладко негромко стонала ему в ухо, цеплялась за плечи; целовала беспорядочно, но нежно. Откидывала голову, подставляя шею под влажные губы, сжимала бедра на его талии. -Я так люблю тебя, — шептала между стонами, — я так скучала. Отстранялась корпусом, получая в спину щекотные удары статическим электричеством от гудящего монитора, и открывала Гордону прекрасный вид на скачущуюю в такт его движениям грудь. Быстро и страстно, спонтанно, ярко и искренне. Она финишировала первая, задрожав мелко в сильных руках, а спустя еще пару размашистых сильных рывков и Гордон слегка обмяк, уронив покрывшийся испариной лоб на хрупкое плечо. -Позавтраем вместе? — весело спросила Лиза, когда, переведя дух, они оба вышли прочь из лабаратории. Мужчина лишь утвердительно кивнул, широко улыбнувшись. Теперь всё так, как и должно было быть — они молоды, и всё у них впереди. Нужно бы снова съехаться, но это они обсудят после эксперимента. Главное, завтра не проспать.***
В голове снова загудело от внешнего мира. Гордон обнаружил себя посреди оживленной комнаты, задумчиво глядящего на стоявшего перед ним Илая Вэнса. -Странно, да? — спросил он, увидев, что его гость вернулся из воспоминаний, — Будто с кем-то другим было? Словно того тебя не существовало вовсе, а? Гордон не ответил, не поменялся в лице. Воспоминание не согрело его, а разбило ещё сильнее, только вот бить было нечего. Того Гордона и правда больше не существовало. Существует только парень в защитном костюме, руки которого по локоть в чужой крови, имя которого — знамя в войне за свободу. Будто не было никогда тихони-учёного, он словно с начала времен был только переменной в уравнении чужих планов и надежд. Только руки его предательски вспомнили его маленькую, вероятно, давно мёртвую Лизу. И от этого было чертовски больно. -Боль не пройдёт, сынок, — сочувственно произнес старик, глядя, как густые брови его молчаливого собеседника сошлись на переносице, — но однажды ты сможешь смотреть в будущее, и тогда, возможно, кто-то рядом… Илай перевел взгляд на взрослую дочь, что с широкой улыбкой беседовала с вортами. -…сможет починить внутри тебя то, что давно сломалось. Гордон проследил за взглядом собеседника, а потом, задумавшись о его словах, снова взглянул на черно-белое фото в потертой деревянной рамке. Это фото и Аликс — всё, что у него осталось от любимой женщины. Всё, что осталось, чтобы справиться с непростой потерей. Но у него осталось. А вот у Гордона не осталось ничего.