***
— Добро пожаловать в Киферберг, графиня Хейлиге. Спокойный, строгий голос раздался совсем рядом с дверцей кареты. Элиза вздрогнула, словно только что очнулась от лёгкой дрёмы. Она замешкалась ровно на одно мгновение, прежде чем выйти наружу. — Мы не ожидали вашего приезда. Потому просим извинить, что не подготовились должным образом. — Леб… Лебкухен? Это ты?! Элиза смотрела на женщину, склонившую перед ней голову, и с трудом узнавала в ней подругу детства. Как странно. Мы ведь росли вместе… но она выглядит гораздо старше. Пышные волосы, которые раньше проглядывались через полупрозрачную вуаль, теперь были полностью скрыты под апостольником с клобуком. На смену изящному легкому платью пришла ряса из грубой ткани, полностью скрывающая очертания фигуры. Между бровей залегла вертикальная морщинка, и только взгляд оставался таким же ясным и пронзительным, как и годы назад. — Зачем ты вернулась, Элиза? Обе женщины понимали, что этот вопрос не требовал ответа.***
— Что ты ожидала увидеть, когда собиралась сюда? Наше состояние едва ли стало лучше с тех пор, как ты уехала. Лебкухен шла по каменной улочке, изредка останавливаясь, чтобы дождаться свою спутницу. Элиза же разглядывала знакомые дома и вывески, и с необъяснимой печалью отмечала, что деревня и вправду стала еще более запущенной. Некоторые дома стояли пустыми, с наглухо заколоченными окнами. Где-то покосившийся забор почти падал на дорогу, где-то вместо некогда уютного яблоневого сада валялись пни и рос бурьян. Но не это заставило Элизу застыть на месте — а то, что заколочен оказался один знакомый ей до боли дом. — Лебкухен, почему здесь заколочены окна? Разве Фрейя тоже уехала из Киферберга? Монахиня обернулась и непроизвольно поджала губы. Как будто хотела сказать что-то очень злое, очень обидное, но решила сдержаться в последнюю минуту. — Уехала? Пожалуй, что так. Позволь я покажу, куда она уехала.***
— Фрейя?! Элиза стояла на кладбище перед двумя деревянными крестами, вбитыми в землю. Венки на этих крестах были еще свежие — очевидно, кто-то хранил память о покоящихся здесь людях, и ухаживал за их могилами. — Фрейя… что с ней случилось, Лебкухен? Как… как это произошло? — Теперь ты хочешь это знать?! — Лебкухен, сама того не желая, сорвалась на крик, и тут же испуганно прикрыла рот рукой. Медленно вдохнув, и выдохнув, она вновь посмотрела на замершую в растерянности Элизу. — Фрейя надорвалась, когда грузила поленья для вашего замка в телегу. — Что… — Этот замок хорошо ведь видно именно отсюда, Элиза? — только сейчас стали заметны слезы в уголках глаз монахини, — а из замка едва ли заметна эта деревня, её жители, её беды. Мы обнищали, Элиза — мы обнищали, потому что все наши силы уходили на содержание владельцев этих земель! Отец Ганс ушел в лес, сказав, что знает, как помочь деревне — но он не вернулся. Тогда мне пришлось занять его место, чтобы у людей оставался хоть кто-то, к кому они могут прийти с плачем о своих бедах. Лебкухен, снова протяжно выдохнув, отерла глаза уголком рукава. — Многие мужчины работали сутками напролет — днем собирали урожай для оброка, а вечером искали, где бы урвать кусок для своего дома. Нас и так оставалось не очень много, Элиза — но алчность графа Хейлиге не угасала, ему нужно было больше зерна, больше винограда, больше всего! Ему было плевать, какой ценой дается блеск и сияние его владений! — Я… прости, Лебкухен. Я правда не знала… — Элизе казалось, что все ее попытки оправдаться звучат совершенно неуместно. Она отвела взгляд в сторону — и увидела там небольшой холмик, усыпанный цветами. На нем не стояло креста — но имя, написанное на табличке, Элиза не могла не узнать. — Розенмарин?.. — Она была иной веры. И все же, как мне известно, она погибла мученицей, — вздохнула Лебкухен, — пойдем, Элиза. Ты ведь приехала не за тем, чтобы узнать о наших печалях.***
Небольшое золотое зеркальце легло прямо ей в руки. — Никогда не оставляй его, поняла? Ни ты, ни та, кому ты его передашь. Элиза изумленно уставилась на монахиню. Она почти забыла о поразительной интуиции Лебкухен. — Честно говоря… не ожидала, что у тебя действительно будет ребенок. — Откуда ты знаешь? — выпалила, не выдержав, Элиза. — Я видела много людей. Много страдающих людей, если это нуждается в пояснении, — ответила Лебкухен, — и я знаю, когда человек в отчаянии пытается защитить собственное дитя. Сомневаюсь, что ты поехала бы сюда из-за мужа. Ты ведь, наверняка, его и не любишь. Элиза смущенно потупила взгляд, чувствуя себя нашкодившей девочкой. — Впрочем, не мне тебя судить. Никому, кроме Господа, судить нас не дано. Лебкухен отступила вглубь церкви, почти прикрывая за собой дверь. — И все же, прошу тебя: не возвращайся сюда больше, Элиза.