***
Берит напряжённо курит, точно стремясь табаком занести в голову свежие мысли. Прикрывает – на самом деле болезненно жмурит – глаза в попытках всё разложить по полочкам и обдумать: спешка и несобранность до добра не доведут. Он точно помнит назидания Дотторе ещё только в начале их с Розалиной связи – помнит и тему про детей – нечто сакральное для женщин, нечто, что они будут защищать, даже если дети вовсе и не родные. "Устроены они так, мальчик", — наотмашь ответил старый оригинал, злорадно ставя Шуту шах. — "Женщины – великое мучение, но и великая милость для того, кто их поймёт..." Дети ценны для женщин – это даже такому дураку, как Берит, ясно: на его, слава Царице, бывшей Родине матери, пусть не баловали детей лаской, опекали по животным заветам – зубами и руками, не подпуская к их воспитанию мужчин. Берит трёт виски, однако с радостью: мысли, кажется, идут в правильное русло. И из этого следует неутешительная догадка: если Розалина не посчитала нужным как-либо рассказать о своих периодических визитах в приют... Боялась реакции? Что не поймёт, не примет? Берит боится усугубить свои догадки и трансформировать их в страхи, а потому решается – просто прийти к Розалине и самому узнать. Но узнать как? Не будет ли это с его стороны низко и нетерпеливо – самому являться в её покои и требовать ответов, не имея на то её достаточного доверия? Он знает – она поймёт его, но не будет ли ему самому гадко от своего незрелого поступка? Сомневаясь и терзая себя догадками "А что если...", Берит решает поступить так же, как и всегда в таких случаях – сделать шаг вперёд.***
— Войди. Без задержки разносится ровный, напоенный усталостью голос. Сердце сжимается от тоски по его звучанию, последний раз который Берит слышал вчера поздним вечером. — Как Вы поняли, что это я? — с улыбкой вопрошает он как можно нежнее, запирая за собой дверь в покои. Ответом ему служит обессиленное хмыканье, и Бериту предстаёт сидящая в кресле Розалина, которая трёт себя по виску, точно силясь унять головную боль. Отсутствие маски, длинная чёрная юбка и бордовый свитер с горлом – Берит без ошибки видит её попытку сорвать с себя личину дипломата, коим она пробыла весь день, и как можно быстрее. Независимо ото всего она прекрасна, но сейчас Берит замечает страшную измождённость и некую разбитость. Не позволяет себе озвучить в мыслях грубую оценку "Будто толпой поимели", но с горечью понимает, что это определение как нельзя кстати описывает нынешнее состояние его женщины. — Только у тебя привычка стучать три терпеливых раза. — Розалина лукаво улыбается, упираясь впалой щекой в руку на подлокотнике. Голос её немного сипл: дипломатические переговоры с самого утра до позднего вечера явно не идут ей на пользу. Она могла бы предложить своему мужчине сесть на соседнее кресло, но его излюбленное место не через столик от неё, а перед нею на коленях, обнимая её ноги, с головой на её бёдрах, которую она неторопливо гладит – как сейчас. — Ты чего-то хотел? — прерывает общий покой Розалина, держа глаза полузакрытыми, а рукой, облачённой в кружевную перчатку, расчёсывая толстые тяжёлые волосы. Берит тяжело втягивает орлиным носом воздух, даже слегка приподнимая плотную ткань юбки. — Слуга... рассказала мне, что Вы периодически посещаете Дом очага... — насколько можно мягче и тише начинает он, внимательно поглядывая на мимику своей женщины, улавливая малейшие признаки неудовольствия, страха или тревоги от поднятой им темы. Не заметив ничего, аккуратно продолжает: — ...в частности просто общаясь с детьми. — нервно сглатывает. Розалина медлительно моргает, воспринимая информацию – Берит проклинает себя, что пришёл в такой неподходящий момент, когда она едва ли может соображать от измотанности. Нежная рука на миг застывает в волосах её мужчины, чтобы потом приняться плести из нескольких тонких прядок небрежное подобие косички. — Понятно... — в конце концов, выдыхает Розалина. Берит не смеет торопить её ответ. — Я могу быть с тобой честна, — не вопрос, но уверенное утверждение. — Слуга, пусть и полезла не в своё дело, сказала правду. Ты... хотел узнать, зачем я навещаю сирот? — потёрши кожу меж бровей, она обращает взор на своего притихшего мужчину, который похож на нашкодившего волчонка. С его стороны идёт скромный кивок. — Я сама не знаю – просто в один момент мне стало так больно, что я и не понимала, что сделает тот день, который обратился в мучительные годы, хоть немного лучше... И, была на то царицына воля, я забрела в Дом очага. — Розалина устало хмыкнула, звонко и немного пьяно. — Знаешь, некоторые дети тянулись ко мне, и я почувствовала себя вдруг... нужной и на своём месте. Лицо Берита немного ожесточается от слов его женщины: он стремится понять, как дети могут облегчить такие тяжкие душевные страдания? Хочет задать уйму вопросов, но озвучивает лишь тот, который вертелся на языке с самого начала: — Вы не решались мне об этом сказать... почему? — видит Царица, как сильно Берит старается загасить в своём голосе любой намёк на претензию, заменяя ту обеспокоенностью. — А оно тебе зачем? — небрежно качает плечиками Розалина, пропуская через длинные пальцы его блестящие волосы. — Любой разговор о детях, я уверена, ты бы воспринял, как намёк – переспрашивать не посмел бы или постеснялся. Недопонимание... — выдыхает, как ставля точку в своей мысли. Берит напряжённо кивает её ответу, сильнее прижимаясь к ногам Розалины. — Я... просто решил, что, раз Вы не сказали мне об этом сами, подумали, что я не пойму, и возникнет то же недопонимание... — он жмурится, чувствуя неоправданный стыд. — Я могу задать ещё вопрос? — Тебе можно всё... — улыбаясь одним уголком губ, кивает Розалина. — Вы-то сами хотели бы ребёнка? — выпаливает Берит, не позволяя малодушию обвязать язык. Палец её медлительно накручивает прядку волос, внимая их угольной черноте. От закрученного конца пряди взгляд перетекает на корни волос, от корней – на терпеливые тёмно-синие глаза. Пугающий и смертоносный океан, одной лишь Розалине предоставляющий воздушный пузырь на своей губительной территории. — Я совру, если скажу, что никогда не думала об этом. — вдумчиво и размеренно начинает она. — Я определённо хотела бы понести в себе частичку любимого мужчины, — заправляет прядь любимого мужчины за ухо, вторя словам и добавляя, что иной кандидатуры в отцы нет. — однако... я боялась в один гадкий момент оставить ребёнка сиротой: мы с тобой от смерти не упасены. Вот и вторая причина, почему я до сих пор хожу к сиротам в Дом очага: я не хочу такой же участи нашему ребёнку. Я, может, и способна доверить Слуге свою жизнь, но жизнь нашего дитя – ни за что. — Розалина морщит краешек губы, и, Берит уверен, если бы в ней была хоть толика той энергии и сил, что и всегда, на её лице бы отражался бы оскал. Он задумчиво отводит взгляд, только крепче обнимая ноги своей женщины, водит горячими руками по напряжённым икрам, мнёт и массирует начало ступни, потом плавно снимая каблуки и проминая всю стопу. Берит убеждён: Розалина не оставила бы ребёнка не только на попечительство одной только Слуги, но и в целом – Фатуи. — Я до этого не дошёл... — виноватая ухмылка трогает уголки губ. — И не должен был: это я так, мыслю вслух... — Розалина блаженно откидывается на спинку кресла, вытягивая ноги и подставляя их под ласку. Почти засыпает, будучи в такой неудобной позиции. Её мужчина вдруг встаёт с пола, ведя мозолистой ладонью линию от ступни до коленной чашечки. Трепетно взяв под колени и поясницу, с прямой спиной поднимает на руки – она охотно приникает щекой к торсу, пока её несут до постели. Берит тщательно следит за тем, чтобы его уже полузасыпающая женщина не почувствовала мягкой силы, с какой он опускается на постель, придерживая её крепко. Устроив Розалину у себя на груди, её мужчина шепчет нежно и с улыбкой, обдавая ухо жаром: — Я останусь у Вас на ночь?