****
Кровь текла рекой, Мэтт лежал на холодном окровавленном кафельном полу, чувствуя, как его жизнь медленно ускользает вместе с каждым каплями крови, бесшумно стекающими по его коже и расплывающимися тёмными пятнами вокруг. С каждым мгновением его тело становилось всё тяжелее, словно невидимая сила постепенно вытягивала из него остатки тепла и силы. Веки наливались свинцом, и каждый раз, когда он пытался их приподнять, мир вокруг него казался всё более расплывчатым и неясным, как старое кинопленочное изображение, на котором яркие цвета постепенно выцветают, переходя в бесконечную черноту. Звуки мира тоже тускнели, уходили в тень, словно поглощённые глухой пустотой. Его дыхание, прерывистое и хриплое, звучало глухо, отдалённо, как будто он слушал его из глубины какого-то далекого тоннеля. Каждое вдыхание давалось с трудом, как будто воздух стал плотным и вязким, заполняя лёгкие едва заметными, но болезненными толчками. В ушах раздавалось мерное, болезненное эхо пульсации, сначала быстрое, но постепенно замирающее, унося с собой последние нити жизни. И вот, наконец, наступила тишина глухая, беспросветная, почти осязаемая, как будто мир вокруг него был заключён в плотную, звенящую пустоту. В этой тишине было нечто зловещее, нечто такое, что пробиралось в самое сердце, заполняя его холодом и тревогой. Но в этой гробовой тишине, среди этого ужасающего покоя, он вдруг почувствовал странное движение рядом с собой. Сначала он подумал, что это всего лишь игра его умирающего разума, галлюцинация, вызванная потерей крови и приближением смерти. Но движение было реальным, ощутимым, как будто кто-то или что-то действительно находилось рядом, скрытое в густой тени. Мэтт попытался сфокусировать взгляд, но всё вокруг было размыто и расплывчато, словно мир стал зыбким, текучим, как вода. И всё же, среди этой размытости он уловил что-то странное - маленькую, пушистую фигуру, которая медленно, осторожно подползала к нему. Его сердце, до этого едва пробивавшееся сквозь туман бессознательности, вдруг забилось быстрее, как если бы оно почувствовало присутствие чего-то чуждого и опасного. Существо приближалось к нему, и Мэтт смог различить его очертания это был кролик, но не такой, каким он привык его видеть. В глазах Мэтта потемнело, силы покидали его, кровь продолжала вытекать, превращая кухонный пол в красное море. Кролик — это ужасное порождение поднялся на задние лапы и, шатаясь, подошёл к своему создателю. Его зеленая шерсть была блестящей от крови, но взгляд его был неожиданно тёплым и нежным. Существо медленно опустилось рядом с Мэттом, положив его голову себе на колени. В этот момент казалось, что само время застыло, сковывая реальность вокруг Мэтта, как ледяной панцирь. Мир вокруг него, тёмные, сыроватые стены кухни, казалось, погрузились в неестественную тишину, словно были заперты в мёртвой точке между прошлым и будущим. Разбросанная по полу одежда напоминала о давно забытых днях, когда жизнь ещё могла вернуться в привычное русло, а разбитые мечты о нормальности, словно тени, витали в полутьме, невидимые, но ощутимые своей гнетущей тяжестью. Всё это исчезло, погружаясь в туман беспамятства, уступая место лишь одному — этому странному, непостижимому моменту связи между ним и существом, вызванным на свет его собственными страхами и болью. Боль, которая недавно терзала его, как ржавый нож, медленно отступала, оставляя за собой пустоту и изнуряющую слабость, такую всепоглощающую, что казалось, будто она высасывает из него остатки жизни. Тело Мэтта дрожало, как лист на ветру, и только слабый свет, исходивший от существа, нарушал мрак, окутывающий его сознание. Кролик — если это существо вообще можно было назвать таковым — осторожно и почти ласково проводил лапой по его щеке. Этот жест был настолько неестественно мягким и нежным, что в нём сквозила какая-то извращённая забота, как будто существо, только что прорвавшееся из его тела с варварской жестокостью, теперь пыталось утешить его, восстановить разрушенное. В его огромных глазах, светящихся зловещим зелёным светом, Мэтт улавливал что-то пугающе знакомое, почти человеческое, как будто это был не просто зверь, но носитель некой древней и мрачной души, понимавшей каждую его мысль, каждую эмоцию. Эти глаза, с их мерцающим светом, проникали в самую глубину его сознания, словно выискивая там что-то скрытое, что-то тёмное и забытое. Лапы существа, мягкие и пушистые, но от того не менее жуткие, продолжали касаться его кожи, и в этих касаниях, казалось, была странная смесь материнской нежности и зловещей угрозы. Мэтт ощущал, как его захлёстывает волна ужаса и отвращения, но и одновременно странного успокоения, как если бы это существо, рожденное из его собственных кошмаров, знало, как притупить его боль, но лишь для того, чтобы погрузить его в нечто гораздо более страшное, чем он мог себе представить. Мэтт был слишком слаб, чтобы сопротивляться или даже полностью осознать происходящее. Он лежал неподвижно, как если бы его тело превратилось в тяжёлую глыбу, лишённую воли и силы. Его сознание, подобно туману, постепенно рассеивалось, ускользало куда-то в тёмные закоулки, оставляя его в мучительном, затянутом забытьи. Каждый вдох наполнял его лёгкие тягучим, вязким воздухом, словно они заполнились свинцом, медленно оседавшим в его груди. Жизнь вытекала из него вместе с кровью, сочившейся из раны, каждая капля уносила с собой крупицы его силы, оставляя только истощение и ледяное безразличие. Однако, на фоне этого удушающего ужаса и медленно угасающего сознания, в его душе неожиданно начало зарождаться странное чувство покоя. Это чувство пробиралось сквозь слои страха и боли, как крошечный свет в темноте, от которого становилось немного теплее, немного легче. Будто на исходе всего он вдруг обрёл ответ на давно мучившие его вопросы, ответ, который в равной степени пугал и утешал. Кролик, как будто чувствуя, что время ускользает, продолжал касаться его лица, его мягкие лапы плавно скользили по его коже, создавая иллюзию заботы, хоть и жуткой в своей противоестественности. Эти прикосновения казались одновременно утешительными и зловещими, как ласка, исходящая от существа, которое не должно было существовать в реальности. В какой-то момент существо склонилось ещё ближе, его зловещий свет отразился в глазах Мэтта, и он услышал тихий, почти неуловимый шёпот, который разорвал тишину, висевшую в воздухе, как плотная завеса: «Папочка…». Этот шёпот, такой тихий и едва слышный, проник в его сознание, как ледяное прикосновение, заставив его сердце замереть на мгновение. В этом слове было столько непередаваемых эмоций — отчаяние, нежность, тоска — что Мэтт не смог сдержать слёз, которые сами собой покатились по его лицу. Слово, прозвучавшее из уст существа, вызвало в нём глубокий отклик, словно оно затронуло самые потаённые струны его души. Он не мог поверить, что это странное, пугающее создание могло назвать его таким образом, но ещё более невероятным было то, что в этом слове не было ни тени угрозы. Напротив, оно несло с собой неожиданную теплоту и искреннюю привязанность, которая казалась пугающе настоящей. Мэтт с трудом осознавал, что слёзы, стекающие по его щекам, были не просто выражением страха или боли — это была реакция на нечто глубжее, на некое тёмное, искажённое понимание. Он чувствовал, как его сердце медленно замирает, словно откликаясь на этот странный зов. В этот момент в нём что-то сломалось, будто последние барьеры его сознания рухнули, и он наконец-то осознал: кролик, каким-то необъяснимым образом, был частью его самого, его порождением, его тенью, и в этом тихом «Папочка…» звучала истина, от которой невозможно было убежать. Существо, которое должно было быть воплощением его кошмара, теперь смотрело на него с такой непонятной привязанностью, что Мэтт, осознавая свою беспомощность и близость конца, был вынужден признать эту связь, эту чудовищную, но неотвратимую правду. Кролик аккуратно провел своими маленькими, мягкими лапами по разрезу на животе Мэтта. Его движения были столь нежными, что казалось, он изучал каждую каплю крови, каждый порванный сосуд с какой-то холодной, бесстрастной деловитостью. В его взгляде читалась древняя мудрость, непостижимая и чуждая, как будто этот крошечный зверёк прожил тысячи лет, накопив знания, которые не должен был иметь никто на земле. Кролик внимательно вглядывался в зияющую рану, словно опытный хирург, привыкший к подобным зрелищам, уверенный в том, что нужно делать дальше. Внезапно, из пустоты, словно из самого воздуха, кролик вытянул длинную иглу и нить. Нить, тонкая, как паутина, светилась слабым, зловещим зеленоватым светом, который исходил из глубины, как будто это была энергия из другого мира, недоступного человеческому пониманию. Существо приступило к зашиванию раны, и его лапы, пушистые и на первый взгляд безобидные, двигались с такой точностью, что это вызывало тревожное ощущение неестественности происходящего, как если бы кролик был воплощением какого-то древнего, могущественного существа, носителя тёмных знаний и запретной магии. Игла с лёгкостью пронзала кожу Мэтта, стягивая края раны. Каждый стежок был настолько точным, что казалось, кролик инстинктивно знал, куда нужно вколоть иглу, как провести нить, чтобы она легла ровно и надёжно. Нить светилась зловеще, и её мерцание было почти живым, как будто в неё была вложена непостижимая сила, способная не просто лечить, а изменять саму природу жизни и смерти. С каждым стежком давление в животе Мэтта уменьшалось, и хотя его сознание едва цеплялось за реальность, он ощущал, как кровотечение медленно, но верно прекращается. Закончив работу над швом, кролик не остановился. Он склонился ещё ближе, его тёмные, горящие глаза сосредоточились на груди Мэтта, и лапы мягко, почти благоговейно, коснулись его кожи. Существо словно задержало дыхание, и его глаза на миг вспыхнули ярче, свет из них хлынул с новой силой, и тогда Мэтт ощутил, как его сердце, уже почти остановившееся, вдруг резко дернулось, а затем начало биться ровнее, наполняя его тело новой, странной, почти неестественной жизненной энергией. Это было ощущение, будто бы сама смерть на мгновение отпустила его, позволив этому маленькому существу вернуть его к жизни, пусть и на какой-то короткий срок. Силы возвращались к нему медленно, но он всё ещё был слаб, как никогда. Его дыхание стало более ровным, но страх не отпускал, а тьма, которая прежде заволокла его сознание, начала отступать, открывая перед ним тусклый свет, наполненный ужасом и непониманием. Кролик, не отходивший от него ни на шаг, смотрел прямо в его глаза, и в этом взгляде было что-то большее, чем просто жалость или привязанность. Это был взгляд существа, которое каким-то образом осознало свою роль в этом странном, болезненном рождении, и теперь несло на себе ответственность за его жизнь. Кролик осторожно прижал голову Мэтта к своим мягким, пушистым коленям и продолжал нежно поглаживать его щёку, как мать, утешающая своего ребёнка после страшного сна. Это прикосновение было удивительно человеческим, тёплым и даже каким-то странно знакомым, как если бы в нём содержалась память о чём-то давнем и забытом. Всё это было настолько странным и противоестественным, что в его сознании боролись страх и успокоение, непривычные для него чувства смешивались в причудливую смесь. Кролик, который всего минуту назад был воплощением кошмара, теперь стал его защитником, а возможно, и чем-то большим — существом, которое понимало его глубже, чем кто-либо когда-либо мог. Мэтт не мог полностью осознать эту странную трансформацию, но чувствовал, как его сердце, до сих пор заполненное ужасом, медленно согревается под нежными прикосновениями лап этого существа. Тишина в комнате была оглушающей, почти давящей. Ничто не нарушало её — ни звуков за окном, ни шорохов в стенах. Только мерное дыхание кролика и слабое, но уже более уверенное биение сердца Мэтта были слышны в этом зловещем покое. Существо не отходило от него, его глаза, полные таинственного света, продолжали всматриваться в лицо Мэтта с такой неподдельной нежностью и преданностью, что от этого становилось ещё более жутко. Мэтт попытался заговорить, но голос отказался ему подчиняться. Всё, на что он был способен — это тихий стон, который исчез в глухой тишине комнаты. Он смотрел на кролика, который теперь стал его последним компаньоном в этом странном и ужасном путешествии. Существо продолжало сидеть рядом, его пушистые уши касались его лица, словно защищая его от окружающего холода и мрака. С каждой секундой, с каждым прикосновением Мэтт чувствовал, как его тело всё больше расслабляется. Боль, которая казалась невыносимой, постепенно утихала, уступая место чему-то новому. Его разум, до этого момента полный страха и ужаса, начал погружаться в странный, почти блаженный покой. Он не мог больше сопротивляться, и, что более удивительно, он и не хотел этого. Впервые за долгое время он почувствовал, что не одинок. Существо, вырвавшееся из его тела, было рядом, и оно, каким-то непостижимым образом, несло в себе заботу и привязанность, которых он давно был лишён. Но мир вокруг него не желал оставаться тихим и покорным. В тишине комнаты раздался слабый шорох, словно кто-то перемещался по коридору. Мэтт с трудом повернул голову, пытаясь сфокусироваться на звуке, но всё, что он увидел — это смутные очертания дверного проёма, который казался теперь бесконечно далёким. Звук становился всё громче, как если бы кто-то или что-то приближалось к нему, но Мэтт уже не мог среагировать, его силы окончательно покидали его. Кролик, заметив тревогу в глазах своего создателя, насторожился. Он поднял голову, его уши напряглись, уловив едва различимый шум. Существо замерло на мгновение, как если бы пыталось понять, что именно приближается. Затем его глаза снова устремились на Мэтта, полные решимости и странной смеси нежности и власти. Кролик наклонился ближе к нему, его глаза снова засветились ярким зелёным светом. Мэтт почувствовал, как существо вновь коснулось его груди своими лапами, но на этот раз прикосновение было другим — более настойчивым, более целеустремлённым. В этом прикосновении была сила, которую он не ощущал раньше. В тусклом свете комнаты его взгляд скользнул вниз, и он увидел, как из лап существа начало исходить слабое свечение. Оно было едва заметным, но с каждой секундой становилось всё ярче. Мэтт чувствовал, как эта странная энергия проникает в его тело, заставляя его сердце биться быстрее. Он чувствовал, как его кровь снова начинает циркулировать, наполняя его конечности теплом и жизнью. Существо, казалось, передавало ему часть своей силы, пытаясь вернуть его к жизни, которую он почти утратил. Но одновременно с этим он чувствовал, как что-то внутри него меняется. Эта энергия была чуждой, она не принадлежала этому миру, и её присутствие в его теле вызывало странное ощущение, словно что-то древнее и могущественное начинает захватывать контроль. Кролик продолжал фокусироваться, его глаза светились всё ярче. Он действовал, как опытный врач, чётко понимая, что делает, несмотря на всю странность своей природы. С каждым мгновением Мэтт ощущал, как его сила возвращается к нему, но вместе с тем он чувствовал, как что-то ускользает, как будто часть его самого медленно исчезает, уступая место чему-то новому, неведомому. Когда энергия полностью наполнила его тело, кролик медленно отстранился, его глаза снова потускнели до прежнего слабого зелёного сияния. Существо вновь опустилось рядом с Мэттом, его движения были медленными и усталыми. Оно казалось вымотанным, словно само отдало всю свою жизненную силу ради его спасения. Мэтт почувствовал благодарность и непонимание одновременно. Он не мог поверить, что это существо, рожденное из его боли и страха, было готово пожертвовать собой ради его спасения. Но вместе с жизнью, которую он обрел вновь, пришло и осознание, что он больше не тот, кем был раньше. Существо изменило его, оно стало частью его самого, и эта часть была пугающей, незнакомой. Он чувствовал, как его разум пытается осмыслить новое состояние, но все попытки были тщетными — он больше не понимал самого себя. Мэтт с трудом поднял руку, чтобы коснуться своего живота. На месте разреза, который он сам нанес себе, теперь был шов, тонкий и аккуратный, как если бы его сделал опытный хирург. Кожа вокруг шва была мягкой и гладкой, и только слабый, едва уловимый зуд напоминал о недавно перенесённой боли. Но это был не просто шов — это было что-то большее. Он чувствовал, как под этой тонкой полоской кожи происходит что-то новое, как его тело перестраивается под воздействием той чуждой энергии, которую передало ему существо. В этот момент, Мэтт понял, что его судьба теперь была в руках этого странного существа. И, несмотря на весь ужас пережитого, он ощутил удивительное, почти пугающее спокойствие. Он больше не был один в этом тёмном, заброшенном месте. Рядом с ним было существо, которое называло его "папочкой", существо, которое спасло его в момент, когда смерть уже протянула к нему свои холодные руки. И хотя Мэтт знал, что это спокойствие — лишь иллюзия, он позволил себе, пусть и на миг, поддаться ему, наслаждаясь этим странным чувством безопасности, которое существо дарило ему своим присутствием.Little bunny
22 августа 2024 г. в 21:00
Когда Мэтт вернулся домой, его трясло, словно от холода, хотя на улице стояла теплая погода. Он поспешно закрыл дверь и, опершись на неё, почувствовал, как его дыхание становится тяжелым и неровным. Казалось, что мир вокруг него замедлился, и звуки обычной жизни становились всё более приглушёнными. Сняв обувь, Мэтт заметил, что его руки дрожат, как будто он провел всю ночь на холоде. Он не мог понять, что с ним происходит, но одно было ясно — его тело больше не подчинялось привычным командам.
Он направился в спальню, его ноги едва держали его, как будто каждое движение давалось с огромным трудом. С каждым шагом он чувствовал, как мир вокруг него немного сдвигается, словно под ногами плавился асфальт. Мэтт с трудом смог дойти до комода, где лежала его одежда. Он снял с себя повседневную одежду, которая вдруг показалась ему невыносимо тесной, и натянул старую, потерявшую форму футболку и свободные пижамные штаны, которые он обычно носил только в дни, когда хотел полностью расслабиться. Но на этот раз они не приносили утешения. Каждый шов, каждая нитка казалась грубой, царапала его чувствительную кожу, усиливая и без того сильное напряжение. Казалось, что тело начинает предавать его — не просто физически, но на каком-то глубоком, почти инстинктивном уровне.
Он устало рухнул на кровать, но даже мягкие простыни раздражали его, словно на них были разбросаны крошки. Казалось, что каждый кусок ткани, соприкасающийся с его кожей, вызывая зуд и раздражение, становится ещё одним напоминанием о его непрекращающейся боли. Мэтт закрыл глаза, пытаясь найти хоть каплю покоя, но вместо этого на него нахлынули воспоминания о прошедшем дне о странных взглядах прохожих, о том, как его тело с каждой минутой казалось всё более чуждым. Он вспоминал, как пытался общаться с коллегами, но слова застревали в горле, словно бы его язык забыл, как формировать осмысленные фразы.
Наутро ему предстояло отправиться за новой одеждой, но одна лишь мысль о том, чтобы выйти из дома, казалась невозможной. Как он мог выйти на улицу в таком состоянии? Его тело было едва под контролем, каждое движение давалось с трудом. Он боялся, что даже короткий поход до магазина станет для него непреодолимым испытанием. Мэтт знал, что его состояние ухудшается, но не мог понять, что с ним происходит. В голове мелькала мысль а не станет ли он одним из тех, кто появляется в магазине в пижаме, в отчаянной попытке удержаться за последние остатки нормальности?
Боль, которая начиналась как слабое недомогание, теперь охватила всё его тело, словно волнами прокатываясь от головы до пят. Особенно невыносимой она была в животе, где напряжение усиливалось с каждым мгновением, превращаясь в удушающий ком. Это чувство напоминало ему о том, как он когда-то сильно переел на празднике и его живот был как будто готов взорваться, но на этот раз это было куда страшнее. Каждый вдох давался с трудом, каждая секунда казалась вечностью.
Он схватился за живот, пытаясь унять боль. От отчаяния он наспех нашел в аптечке антациды, надеясь, что они хоть немного облегчат его страдания.
Проглотив несколько таблеток, он запил их ледяной водой, надеясь, что холод утихомирит пламя, которое разгоралось внутри. Но вместо облегчения, которое он ожидал, боль усилилась. Она пронзала его, как крошечные раскалённые иглы, каждая из которых вонзалась всё глубже, лишая его способности мыслить ясно. Внутри него было что-то большее, чем простая боль — это было нечто живое, что разрасталось и с каждым мгновением захватывало всё больше пространства в его теле.
Мэтт чувствовал, как давление внутри живота нарастает, как будто нечто огромное и чуждое пытается вырваться наружу, рвёт его внутренности, пытаясь прорваться сквозь тонкую оболочку его кожи. Пижамные штаны, которые он надел, теперь не просто раздражали они стали оковами, которые удерживали этот разрастающийся кошмар внутри. Ощущение было таким, будто его тело больше не принадлежало ему. С каждым мгновением оно становилось чужим, враждебным, превращаясь в тюрьму для существа, которое он не мог понять или контролировать.
В отчаянии он сорвал с себя одежду, бросив её на пол. Он глядел на свой раздутый живот, который казался неестественно округлым, как будто внутри него зарождалось нечто чуждое и ужасающее. Черные точки заплясали перед его глазами, и он судорожно вдохнул воздух, когда заметил слабые, едва различимые движения под кожей. Эта странная, беспокойная пульсация была как живое существо, пытающееся вырваться наружу. Казалось, что его живот, который когда-то был просто частью его тела, теперь стал чем-то другим — чужим и враждебным. Странное ощущение переполняло его — ощущение, что внутри него находится нечто живое, что вот-вот прорвется наружу.
Паника охватила Мэтта, когда он почувствовал, как нечто внутри него с каждым моментом становится всё более настойчивым, как стук молотка, разрывающий его изнутри. Он едва сдержал крик, когда на его животе проступил отчётливый отпечаток, как если бы нечто внутри попыталось надавить на его кожу изнутри. Его тело издавало ужасные звуки, как если бы металл, подвергшийся огромному давлению, готовился разлететься на куски. Он не мог больше терпеть — в этот момент он осознал, что должен освободиться от этого чуждого существа, которое пыталось захватить его тело.
«Вытащи это, вытащи его», умолял он себя, сжимая зубы до хруста. Его руки дрожали, когда он схватил футболку, чтобы заглушить крик, который рвался из его горла. Он знал, что нужно действовать немедленно, иначе это существо разорвет его изнутри. Взгляд его метнулся к кухонным ножам, аккуратно развешенным на магнитной ленте над столом. Один из них показался ему особенно острым, и в его голове пронеслась мысль: «Это поможет...». Он должен разрезать себя, иначе это «что-то» прорвётся и разрушит его изнутри.
Он схватил нож, и едва чувствуя землю под ногами, рухнул на пол, чувствуя, как холодный кафель прижимается к его раскалённому телу. Надрез оказался даже труднее, чем он мог себе представить. Лезвие вонзалось в его плоть, разрывая кожу, но боль внутри уже была настолько сильной, что казалась ослепляющей. Мэтт стиснул зубы, продолжая разрезать себя, и, наконец, лезвие прорвало кожу. Боль была невыносимой, но в то же время она принесла странное облегчение, как будто давление, которое распирало его живот, начало понемногу спадать.