золотой час

      Несса смотрит в зеркало и сжимает пальцами края раковины в ванной комнате. Здесь все чистое, хрустяще-хрупкое, неродное, но одинокое и безопасное. Ее соседи в номерах безымянного отеля на границе Штатов и Канады — одинокий путешественник сорока лет от роду и влюбленная пара — две женщины. Они отчего-то никогда на публике не берутся за руки и свои отношения не демонстрируют, словно по старой памяти. Их право, но у Несс от природы слух почти вампирски-острый, поэтому их разговоры за закрытыми дверями она все равно слышит и становится невольной свидетельницей чего-то драматичного, болезненного и трепетного.       Кэссиди и Давина, как ей удается понять, сбежали из маленького городка — почти такого же, в каком родилась Несса и в каком радостно встречал свою старость ее дедушка по материнской линии; все там знают друг друга, и ни одну сплетню не получится утаить даже при самом сильно желании. Поэтому отношения дочери мэра-республиканца и бедной официантки из местной забегаловки вряд ли удалось бы скрывать долго — в первую очередь, от отца Кэссиди, и это Несса понимает, когда застает на третью ночь своего пребывания в глуши их телефонный разговор. Отец Кэссиди кричит — его голос просачивается ядом через фильтр динамика, упрекает ее в безрассудстве и глупости, а еще отчего-то в упор не слышит рыданий дочери, которая, захлебываясь собственной болью, убеждает отца в том, что любит Давину сильнее, чем всю свою жизнь в захудалом городке. И Несса понимает Кэссиди — даже хочет ей помочь, но все не может придумать, как именно.       Поэтому наутро она, встречая ту в небольшом придорожном магазинчике рядом с мотелем, коротко улыбается и сжимает плечо беглянки в быстром и почти неощутимом движении. Та хмурит брови, но потом несмело сглатывает и отвечает на улыбку Несс, несмело приподняв уголки рта.       Несса расплачивается за дешевый кофе и, натягивая капюшон на небрежно убранные медные волосы, медленно выходит из магазинчика, шагая вперед. К лесу. Она очень много думает об истории Давины и Кэссиди, и это почти неприлично. Она точно знает, что не имеет права вмешиваться в их историю, однако каждый раз ее сердце сжимается от одной только мысли о той боли, что обеим девушкам приходится пережить, отказываясь от семьи, привычной жизни и близких людей только ради того, чтобы находиться друг с другом рядом.       Справедливо ли?       Нессе отчаянно хочется ответить, что нет: впрочем, сказать трудно, ведь все, что она знает о жизни, сводится к скудному опыту путешествия. Побега, поправляет она себя мысленно и вспоминает о том, как год назад, не предупреждая никого из родных, кроме Роуз, берет билеты на самолет до Мехико. По поддельному паспорту и с отложенными наличными ей не составляет труда исчезнуть из пригорода Калгари, где семья Калленов обитает последнюю пару лет. Несса думает, что ведет себя, как маленький ребенок, но тут же вспоминает, что ей только сегодня ночью исполнилось четырнадцать лет.       Мысли о незнакомых Давине и Кэссиди перетекают в тревожные воспоминания о глазах матери, которую Несса не видит уже триста шестьдесят два дня, и ей отчаянно, до зуда на кончиках пальцев хочется набрать ее номер. Она тянется за смартфоном, но тут же одергивает себя, зная: где мама — там и отец, где он — там невыносимые оковы предсказуемости, тревога и холодность, какую ей, наполовину человеческой девчонке, не удалось победить за свои тринадцать лет жизни. Там же — контроль мыслей и вечное отсутствие личных секретов, от которых защищена только мама: уж так вышло, что вампирская природа сама решила в один момент оградить ее от чужого воздействия, в том числе и отцовского. Нессе-путешественнице, Нессе-беглянке и Нессе-вампирше по большому счету плевать на Эдварда Каллена и несметное число его запретов, ведь она уже год не видит его. Но вот Ренесми Карли Каллен все же отчаянно мечтает каждый день вытащить из-под его контроля еще и свою мать. Поэтому, недолго думая, она набирает номер того, кто действительно может это сделать за нее.

***

      Когда Несса неторопливо поправляет на носу узкие темные очки, они ей уже ни к чему — на горизонте догорает последний луч закатившегося солнца. Оранжевый блеск отражается в давно немытых окнах закусочной на самой окраине Калгари прежде, чем померкнуть до следующего рассвета, и тогда за стеклом она наконец видит Джаспера. С усмешкой она замечает, что в нем практически ничего не изменилось, а после одергивает себя. Общение с людьми туманит ее разум — об этом думает Несса, когда неспешно открывает дверь в закусочную и делает несколько осторожных шагов в его сторону.       У Джаспера волосы чуть длиннее, чем год назад. Несса старается не связывать это с почти что детским воспоминанием о том, как застала мать вместе с ним: ничего предосудительного, Белла только-то пальцами перебирала его волосы, спутанные после охоты. Но почему-то, глядя на отросшие пряди волос Джаспера, Несса не может думать о чем-то ином. Пальцы-волосы-пальцы-волосы, мама-Джаспер-мама-точно-не-отец.       — Ого, — тянет Джаспер неспешно откидываясь на спинку мягкого глянцевого диванчика. Он не поворачивает головы к ней, и Несса хмурится. Недолго думая, она садится напротив и опускает глаза прежде, чем собеседник ловит ее взгляд. — Я ожидал почувствовать злость или нетерпеливость, в крайнем случае раздражение, но никак не стыд. Что натворила?       — Сбежала из дома? — несмело интересуется Несса, а потом щелкает языком, словно раздражаясь от собственной глупости. Ее четырнадцатилетний возраст сейчас ощущается острее, чем в любых других ситуациях.       — Не сказать, что тебя осуждают. Не все, по крайней мере.       — Я знаю, что, на удивление, в бешенстве был Эмметт. Роуз очень смешно описывала его яростные переживания за мою жизнь, — коротко усмехается Несса, но тут же осекается, поднимая взгляд. Сердце, обычно вяло трепыхающееся в груди, словно вообще затихает и пропускает удар. У Джаспера на лице новый шрам — глубокий, страшно-белый. Несса, разумеется, знает, что ни один зверь не смог бы зацепить когтями кожу вампира, и оттого становится только горше.       Джаспер, впрочем, словно не обращает внимания на ее замешательство. Продолжает, посмеиваясь, глядеть на Нессу из-за прядок, небрежно падающих на лицо, и мнет пальцами салфетку. Почти человеческое поведение.       — Эммет успокоился почти сразу, как только вы в первый раз поговорили с Роуз. Чего не скажешь об Элис или Эдварде.       — Ну да, разумеется. Мне птичка на хвосте приносила информацию о том, что отец даже пытался поднять старые связи Карлайла, чтобы вынюхать, где я.       — Согласись, все бы удивились, останься он в стороне. Нормальная реакция для родителя, наверное.       — Или для контрол-фрика? — предполагает она и заказывает бургер у резво подскочившей к ним официантки. Когда та скрывается из виду, то Несса жмет плечами и поправляет солнечные очки. — А мама, она… Ну, она сумела его успокоить?       Джаспер смеется вместо ответа. Веселья, правда, в его голосе нет и в помине.       — У нее даже почти получилось. Невовремя, правда, Роуз подумала о вашем с ней разговоре, и нетрудно догадаться, что Эдвард взбесился еще больше. Сначала обвинил ее, потом Беллу, слово за слово, — пожимает плечами Джаспер и пальцем указывает на щеку, пересеченную белой полосой шрама, — и вот результат.       — Но ты ведь не знал ничего о моем побеге. Вступился за…       — В том числе, — отрезает он и прикрывает усталые глаза.       Несса знает, что он врет. Выработанная годами привычка играть вежливую отстраненность даже сейчас не дает трещины, накрепко держится за нутро Джаспера, который в присутствии Ренесми ни за что не признается в своем стремлении защищать Беллу, быть рядом с Беллой, принадлежать Белле.       Но Несса с детства не по годам умна, и ей не нужны признания людей для того, чтобы догадаться о происходящем.       Ее первое воспоминание о Джаспере неразрывно связано с образом матери — в то время еще хрупким, фатально-человеческим. Она ему рассказывала о своих страхах сбивчиво и непонятно, а он осторожно гладил ладонью ее живот. Все в семье так делали, но Несса знает, что сердце матери стучало чаще, когда рядом был именно Джаспер.       Потом сердце Беллы остановилось вообще, и она стала тихой-тихой: Несса своими наполовину людскими ушами порой не слышала, что бормотала себе под нос мама. Однако отец все прекрасно слышал, сжимал в тонкую линию губы и проглатывал колючий ответ, а потом улыбался — неискренне, это знала и Несса, и Белла. Впрочем, последняя едва ли сама была честна с мужем (Несса подергивает плечами, когда слово «муж» прокатывается в ее сознании болезненной вспышкой).       Мама вышла за отца, потому что все твердили: так правильно. Она обычно об этом не рассказывала, но Розали — Несса улыбается, вспоминая о ней — объяснила племяннице все подробно. Настолько, что Нессу затошнило от осознания: история ее родителей — не сказка о вечной и непобедимой любви. Эдвард обсессивно привязан к Белле, и почему-то эта связь настолько сильна, что вызывает в маме жалость, и боль, и даже извращенную любовь. Несса знает, что Белла влюбилась в Эдварда, когда была всего на пару лет старше ее самой, но не понимает, почему выбрала остаться с ним до конца своих дней. Вечный вопрос «зачем» вертится на языке, гнилостно шипит и вгрызается в мозг острыми зубами. Несса отказывается понимать, почему Белла не выберет кого-то, кто не выстроит для нее золотую клетку.       Кого-то — Джаспера.       С Джаспером Белла проводила времени больше, чем со своим законным мужем. Все в ковене это видели, но предпочитали вежливо игнорировать. Несса тоже вопросов не задавала. Молча кивала матери, когда ловила ее взгляд: Белла смотрела на Ренесми с чердака огромного дома Калленов, держа в своих ладонях руку Джаспера так, словно он — единственный в мире, за кого она может уцепиться, чтобы не сойти с ума.       — Не нервничай. Все в порядке, прошло достаточно времени.       — Несколько месяцев? — усмехается Несса и опирается локтями на стол. Нелепо-маленький срок для вампира, можно сказать, шрам совсем свежий. — Без разницы. Больше всего меня пугает то, что мама все еще с ним.       — Эдвард чуть не раскрошил в пыль всю семью, когда исчезла ты. Представляешь, что будет, если исчезнет она?       Вопрос риторический, однако Несса кивает. Прячет лицо в ладонях, откидывая на столик солнцезащитные очки, и чувствует жжение в горле не от яда, не то от слез. Безысходная ярость клокочет внутри, выжигая душу и сердце, и Несса отчаянно хочет сбежать, снова исчезнуть, и эти эмоции настолько сильны, что затмевают трезвость ее рассудка, путают мысли, выжигая острым пламенем ребра изнутри. Только спустя несколько бесконечно-долгих секунд она понимает, что это не только ее эмоции, но еще и Джаспера. Он делится ими, как сокровищем, показывая ей, что она в своих ощущениях не одинока.       — Но он ведь не станет держать ее, если Белла захочет увидеть дочь, верно?

***

      Ренесми ждет Беллу на обрыве: под ногами, далеко внизу, дрожит от редких волн тяжелый массив соленой воды, ветер раздувает ее медные волосы и беспощадно спутывает их в блестящие узелки. Джаспер дал обещание, что приведет ее незаметно, тихо, поэтому понадобится время. И Несса ждет. Она перекатывается с пятки на носок, сжимая в руках небольшую сумку, и ей вспоминается, как совсем давно мама тревожно готовила ее и Джейкоба к побегу от Вольтури, в чьих белых лицах навеки застыло воплощение зла. Маленькая Ренесми думала, что в жизни — все, как в сказках: зло обязательно носит темное и кровожадно улыбается. Выросшая Несса понимает, что на самом деле мир куда сложнее, чем истории из детских книжек, и дьявол кроется в душе каждого.       Дьявол под ее ребрами шепчет, что она поступает правильно.       Поэтому Несса не дрожит, когда вокруг ее плеч сжимается крепкое кольцо материнских рук.       — Сумасшедшая. Совершенно сумасшедшая, — повторяет Белла, утыкаясь носом в плечо Нессы, когда та тихо смеется. Ренесми ловит взгляд Джаспера, что стоит неподалеку, и тот кивает — время есть. — Прости меня.       — За что?       — Я ужасная мать. — Белла поднимает голову, и уголки ее рта, поднятые в полуулыбке, подрагивают. Если бы не сковавший ее в вечности вампирский яд, то она бы непременно заплакала. Вместо этого плачет Несса: ее глаза застилают слезы, и она спешно стирает их тыльной стороной ладони.       — В таком случае я — ужасная дочь. Особенно для Эдварда.       — С чего ты взяла это?       — Вот, — она протягивает сумку матери и, не дожидаясь, пока та заглянет внутрь, спешно объясняет: — Внутри документы на двух персон, граждан ЮАР. Джастин и Иса Суорт женаты, но это, сама понимаешь, поправимо, если вдруг что-то не увяжется. Кроме того…       — Несси, стой, прошу. — Белла прерывает ее и поджимает губы. На красивом лице понимание перемежает злость и плавно превращается в усталость. Она хмурит брови, и золотые глаза обращаются вперед, к горизонту. Судорожно вздохнув, Белла вновь качает головой. — Так нельзя. Мир вампиров слишком тесный для того, чтобы скрываться в нем достаточно долго, понимаешь? Пятьдесят лет, сто…       — Ты не дослушала, — сглатывает Несса и поднимает глаза на Джсапера. Тот, конечно, все слышит, однако не вмешивается в разговор, хоть и смотрит на Беллу и Ренесми с нескрываемой тоской. Ждет следующих слов, потому что, разумеется догадывается о ее плане. Пусть и не верит. — Гибридов, таких, как я, часто скрывали или убивали раньше времени еще и потому, что способности некоторых были… деструктивны для вампиров.       — Не понимаю, что ты имеешь в виду.       — В Претории живет один из… таких, как я. Его зовут Пол, и его приемные родители долгое время думали, что он родился бездарным, почти человеком, за исключением, конечно, очаровательной внешности и медленного сердцебиения; пока однажды на него не напал вампир — безумная ищейка с очевидно извращенными наклонностями. Пол не пострадал, по крайней мере, несерьезно, но нападавший успел выпить достаточно его крови.       — Достаточно?       — Для того, чтобы запустить контробращение.       Белла разжимает пальцы. Несса слышит, как выученное, совершенно ненужное дыхание матери затихает, и она делает шаг назад, качая головой, когда сумка с документами падает к ногам Ренесми. Колени вновь дрожат. Несса чувствует это, когда пытается сделать шаг навстречу матери, но Белла качает головой. Поджимает губы. Ее ресницы трепещут, и Белла едва поворачивает голову вбок, словно взглядом старается отыскать Джаспера. Ренесми думает, что мозги нужно напрочь растерять, чтобы не заметить, как много в их взаимодействии потребности держаться друг за друга. Поддерживать. Растворяться. Быть может, Белле трудно было все осознать, когда она была человеком, но Несса понимает, что вампиры не могут отрицать связь своих истинных пар.       У Джаспера просто оказалось чуть больше времени в запасе, чтобы смириться.       Белла первые несколько лет после обращения пыталась привыкнуть к этому чувству, а теперь, испуганно оглядываясь, она боится потерять не Джаспера из вида, а то единственное настоящее, что есть теперь в ее жизни.       — И ты предлагаешь это не Розали, — почему-то говорит Белла. Мед ее глаз темнеет, и Нессе почти мерещится. Будто она видит собственное отражение. — Из всех вампиров, которые жаждут вновь обратится в людей, ты предлагаешь это мне.       — В этой жизни ты не будешь счастлива, и ты это знаешь, мам. Твои выборы ведут тебя к вечности спокойного бессмертия, к цепям социальных норм и жестким правилам вампирского кодекса. Я предлагаю быструю смерть — еще лет шестьдесят или семьдесят перед тем, как раствориться в кислоте времени. Но каждый год будет прожит не зря. И прожит, хочется верить, в счастье с тем, кого ты истинно любишь.       — Я никогда не говорила…       — Тебе и не нужно. — Несса улыбается, и ее пальцы скользят по щеке матери, вплетая в мысли той воспоминания.       Белла и Джаспер на охоте: быстрые цепкие взгляды и звериный оскал. Одна туша горного льва на двоих. Джаспер и Белла на балконе огромного дома — сидят в тишине, опираясь ладонями на холодный бетон. Пальцы почти касаются друг друга, но все еще остаются невыносимо далеко. Белла загораживает хрупким телом Джаспера, когда скалит зубы и что-то кричит разъяренному Эдварду. Джаспер заводит за спину Беллу, стоит кому-то из семьи лишь взглянуть на нее с раздражением.       И Белла видит каждый из этих моментов, переживая их снова и снова, запоминая и впитывая. Ее губы дрожат, и Несса делит ее боль напополам с собственной. Наконец, она делает шаг вперед и обнимает мать, прячется в ее руках и захлебывается слезами.       — Пожалуйста, позволь мне помочь, — молит она. — Иначе я и сама не буду счастлива.       — Это больно? — интересуется Белла, и взгляд ее столь напуганный, что Несса не сразу признает в ней сильную вампиршу. Потому что перед ней девочка восемнадцати лет, которая испуганно глядит в неизвестность — в смертность своего бытия и в неизбежность любви.       — Не больнее, чем каждое из пережитых тобой несчастливых мгновений.

***

      Когда Пол, отдав едва не литр собственной крови, уходит, Несса грызет ногти. Привычка неприятная, но абсолютно безвредная: она знает это, как знает и то, что уже к следующему утру ее ногти вновь будут идеальной формы. И все же сейчас нервы успокоить иначе не получается, потому что Несса слышит хриплые крики Беллы из небольшой комнаты за закрытой дверью. На беленой древесине глубокие царапины, вероятно, следы от неосторожных игр детей или последствия серьезной драки. По крайней мере, Несса так думает, когда в очередной раз за день глядит на неровные линии, стараясь задержать свое внимание хоть на чем-то, кроме криков мамы и тяжелом дыхании Джаспера.       Тот не кричит — уже. Он тяжело дышит, и Несса почти слышит, как налитые капли, пробегая по завиткам волос, шумно падают на пол. Пот. То, чего нет у вампиров, но то, что свойственно людям. Еще Несса слышит сердцебиение — тихое тук-тук слабого, вновь запущенного сердца, и она шумно сглатывает, поначалу думая, что это ее собственный пульс глушит все окружающие звуки. Но когда к нему присоединяется стук еще одно сердца, Несса почему-то громко стонет и опускается на пол, утыкаясь носом в согнутые колени.       Джасперу понадобился год, чтобы принять решение отказаться от жизни вампира, Белле — еще три с половиной года. Несса тяжело вздыхает, слушая два сердцебиения в комнате напротив, когда солнечный луч скользит по ее руке, чуть пригревая и подсвечивая бледную кожу. Теплый закатный свет золотом разливается по горизонту, и Нессе думается, что это не день подходит к концу, а две вампирские вечности, сталкиваясь друг с другом, вдруг крошатся на осколки человеческих считанных лет, сплетаясь в единый узор.       — Мам? — зовет Несса несмело, когда крики стихают. Ручка двери выглядит почти насмешливо-ярко в оранжевых лучах заката, когда она осторожно поворачивает ее, заглядывая внутрь.       В комнате пахнет смертью. И жизнью. И кровью. Широкая кровать небольшого коттеджа в Претории, который Несса снимает последний месяц под вымышленным именем, насквозь промокла, и простынь под телами Джаспера и Беллы сбилась в ком.       Их руки переплетены.       Веки Беллы все еще плотно сомкнуты, но Джаспер смотрит на Нессу, и глаза его почти медвяно-оранжевые. Не от крови животных, догадывается Несса, когда делает осторожный шаг вперед, — это его глаза. Человеческие. С недоверием глядящие на Нессу.       — Ренесми? — спрашивает он, точно боится ошибиться. Голос дрожащий и хриплый, но все еще узнаваемый. Джаспер щурится, как при плохом зрении, и тут же тихо шипит, когда Белла сжимает его пальцы, откликаясь на знакомое имя быстрее собственной дочери.       — Ренесми, — слетает с сухих материнских губ, и Несса улыбается, тут же падая на колени возле нее. Она гладит волосы Беллы — тонкие, человеческие — и считает удары ее сердца. А потом снова плачет и целует тыльную сторону ладони Беллы, когда та смаргивает слезы боли и наконец-то распахивает шоколадного цвета глаза.

***

      Несса стучит в знакомую дверь и нетерпеливо покачивается из стороны в сторону. Прежде, чем она слышит знакомый голос вдалеке, раздается топот ног, и на пороге появляется десятилетний мальчик — волосы кудрявые, золотые, темные глаза блестят в нетерпении.       — Ну наконец-то! — выпаливает он и падает в объятия гостьи. Несса смеется и подхватывает ребенка на руки так, будто он ничего не весит, и Шон — россыпь веснушек на носу и румяное лицо — смеется. — Я уже тяжелый. И взрослый! Поставь меня на место.       — Брось, я не так часто приезжаю. Где Иса?       Только «Иса» при нем — никаких «мама», потому что едва ли тридцатипятилетняя Изабелла может быть матерью такой взрослой девушки. Впрочем, может, конечно, но для Шона Несса — сестра матери, не его. Иса, которую она всегда будет знать, как Беллу, появляется на пороге быстрее, чем Шон успевает разомкнуть губы для ответа и, улыбаясь, вытирает полотенцем руки. На кончиках ее пальцев мука и мазки шоколадной глазури; пахнет выпечкой и человеческим теплом. Запахи, к которым Несса никак не привыкнет: глаза снова щиплет, когда она ставит Шона на ноги и ныряет в объятия Беллы. Руки у нее слабые, тело — хрупкое, но Нессе кажется, будто бы прекраснее человеческой быстротечной нежности ничего не существует.       — Как обстановка? — задает вопрос Белла, когда пропускает Нессу в дом и забирает у нее сумку. Та жмет плечами, мол, тихо. По крайней мере, она не слышит новостей от Калленов, но знает, что Роуз и Эмметт путешествуют, а Карлайл и Эсме все время уделяют новенькой девочке семнадцати лет, которую вытащили из пламени взорвавшейся в аварии машины. Той сложно адаптироваться к вампирской жизни, но она справляется лучше, чем кто-либо мог представить, и проводит много времени с Элис, которая привыкает к своему одиночеству без Джаспера. Лет через пятьдесят станет проще, улыбается она, когда Несса звонит ей по ФэйсТайм.       Эдвард живет в Бразилии, ежедневно рискуя быть разоблаченным. И это все, что известно Ренесми об отце.       Гораздо больше ей известно, конечно, о матери, к которой она возвращается раз в полгода: счастливый брак и маленький сын, собака и две кошки, дом в пригороде Остина. Тихая человеческая жизнь, с которой Белла в свои восемнадцать панически боялась столкнуться, но которой благодарна каждый прожитый день сейчас. Она говорит, что ее путь был длинным, но все же не таким бескрайним и темным, как у Джаспера; тот молча кивает обычно, и Несса виновато поджимает губы. Джасперу и впрямь пришлось тяжело, думается ей, но теперь, когда он к завершению собственной вечности может, наконец, узнать простые человеческие радости, он на заслуженном отдыхе.       И закат их с Беллой жизни навсегда отпечатается в памяти Ренесми золотым часом скоротечного счастья.