Бессонные ночи

Леонардо привык к кошмарам. Он давно уже не просыпается в поту и слезах, словно увиденное несколько минут назад не казалось правдой. В основном его сны не были реалистичными, но малое количество деталей заменялось мрачными красками, громкими звуками и всепоглощающим отчаянием. Лео привык к тому, что смотрит на самого себя со стороны: он проваливается в темноту, пустое пространство, которое можно назвать простым словом «ничего». Сколько бы он не ходил по нему, не звал братьев, отца, друзей; найти никого не получается. Одиночество и растерянность сменяет бесконечная тревожность. Становится трудно дышать и соображать, пропадает самоощущение, он не чувствует прикосновений собственных пальцев к ладони. И все эти бессмысленные попытки сделать хоть что-нибудь приводят к тому, что он устало падает на колени и не может сказать точно, проваливается ли дальше вниз. Кажется, что небытие не имеет направлений, также, как и конца. Собственная тревожность разрушает, а кошмар подкидывает образы — на первый взгляд яркие пятна, но Лео знает, что эти пятна — это его семья, он пытается дотянуться до картинок, но те лишь растворяются. Каждая новая картинка становится всё менее различимой, покрываясь красными пятнами, которые в свою очередь не исчезают, застывая в пространстве. Лео видит, как его собственные ладони дрожат, как медленно капают на них слёзы. Он шепчет: «я подвёл их». Но небытие, словно услышав его, повторяет слова, выводя их бордовым: «Ты подвёл их». Вокруг Лео появляется всё больше надписей, разных размеров, а многие слова почти невозможно прочесть из-за густоты красного: буквы слипаются и растекаются. Но их и не надо читать, они и так крутятся в голове, выбивая последний воздух из лёгких, заставляя до немоты сжимать пальцы холодных рук, лежащих на коленях. Конец кошмара всегда один и тот же: шум мыслей сменяется криком голосов из тьмы, чьими-то задушенными рыданиями, жалкими просьбами о пощаде и зовом по имени. Его собственному имени. Но Леонардо не видит ничего и никого вокруг, он не может встать, тьма словно давит на него, заставляя сжаться. Крики становятся громче, взрываясь фейерверком в голове, и в этот момент Лео обычно просыпается. Тяжёлая головная боль подсказывает хозяину, что его организм вовсе не отдыхал, а до будильника остаётся ещё два часа. Два часа, которые Лео научился тратить правильно, проводя их в медитативном состоянии. Так он позволяет себе хоть немного отдохнуть, успокоить душу, сердце и разум. Это не всегда помогает, кошмары бывают излишне кровавыми, яркими, громкими, запоминающимися, такими, что не дают сосредоточиться, то и дело мелькая перед глазами. Вместе с ними приходят и тревожные мысли, от которых за шестнадцать лет своей беспокойной жизни у Леонардо так и не получилось избавиться. Тогда остаётся лишь вздохнуть и отправиться в додзё, надеясь, что физическая нагрузка поможет опустошить голову. Но сегодняшний кошмар был не таким. Непривычный реализм сопровождался динамичным боем на крыше, довольно типичным для их команды. Со всех сторон слышен лязг оружия, вздохи, возгласы, крики, хрусты — столько разных звуков, которые в пылу битвы смешиваются, становясь одним целым. Уследить за каждым невозможно. Потому-то Леонардо, отбившись от нескольких футов и, переводя дыхание, смотрит на свои ладони с удивлением, задаваясь вопросом: «чья это кровь?». Он не ранен, отсутствуют даже мелкие порезы от кинжалов. Не то, чтобы у него есть особо много времени, чтобы отвечать на собственные немые вопросы, но он рефлекторно понижает силу следующего удара катаной, направленного футу в плечо. Хотя сдерживаться не требуется уже несколько месяцев, ведь жалеть бездушных роботов-убийц, которыми и заменили людей клана фут, никто не собирается. Но, что если… Солдат не успевает уклониться и катана врезается ему прямиком в заискрившееся металлическое плечо, застревая на мгновение. Она выходит из него также быстро, как отлетает голова её хозяина после рассекающего удара второй катаной. Леонардо полуприседает, уклоняясь от атаки сбоку кистенём, покрепче хватает правую рукоять и тут же разворачивается, дабы подрезать роботу ноги. Он знает, что это нападение было лишь отвлекающим манёвром и ещё один фут за его спиной собирается напасть и, скорее всего, ударить по голове, а потому принимает позицию поудобнее, выжидая нужной секунды. Выполняет боковой перекат, чтобы в следующее мгновение привстать и резким движением рук перерезать туловище замешкавшемуся футу, оружие которого разгромило голову ещё подававшему признаки жизни союзнику. Леонардо ныряет вниз, прижимая катаны как можно ближе к пластрону. Раскручивается на панцире, уклоняясь от трёх поочерёдных ударов, делает выпад ногами, сбивая одного из футов, а затем резко переносит на них собственный вес и встаёт. Быстро вскидывает руки по обе стороны от себя, дабы заблокировать атаки двоих нападающих. Отмечает, что сегодня футы дерутся слишком уж настойчиво. Выигрывает себе время и возможность для манёвра с помощью сальто назад. Приземлившись, перерезает одного из футов поперёк груди, прогибается под выпадом лезвия второго, отбивает своей катаной чужую, острый кончик которой буквально находится в десяти сантиметрах от его горла. Перехватывает футовскую руку, фиксируя ту на собственном плече, пока коленом бьёт в живот, крутит его, чтобы в итоге со всей силы бросить потерявшую равновесие железяку о бетонную крышу, а на её жалкие попытки протянуть одну из рук к оружию — обезглавить. Лео выпрямляется, оглядываясь по сторонам: изрезанных и поломанных футов также много, как и тех, что вновь рвутся в бой ещё агрессивнее, чем прежде. Уже отбиваясь от очередной атаки, Лео замечает, как Рафаэля зажимают к водонапорной башне, а потому, быстро расправившись с надоедливым роботом единичным ударом катаны в грудь, кричит имя Рафа и бросает в его сторону дымовую шашку. Рафаэль делает сальто вперёд, сбивая Саблезуба с ног, бежит в сторону Лео, попутно бросая собственный сай. Тот выбивает меч у Фута, замахивающегося в слепой зоне Леонардо. Второй сай прилетает прямиком в голову. Рафаэль вытягивает сай, им же ударяя фута сбоку от себя. — Они что, на нас всю армию спустили? — рычит он, встав спиной к спине с Лео. — Надеюсь, нет, — с придыханием отвечает Лео, блокируя очередной выпад, — я нигде не видел Карай. Здесь что-то не так, — в момент Леонардо вспоминает про кровь на своих руках, он её совсем не ощущает: ни противной липкости, ни скользящей рукояти. — Ты прав, — внезапно произносит Рафаэль, и его голос звучит почему-то громче любого лязга железного оружия среди сопровождающего их хаоса, — это не твоя кровь, Лео. — Я знаю, ты тоже заметил? — Лео запускает несколько звёздочек в бегущих в их с Рафом сторону ниндзя-фут. Он всматривается в темноту ночи и пытается подсчитать, сколько ещё десятков на них бежит. Вот ещё вопрос куда пропал Саблезуб? Рафаэль его разве вырубил? — Это не твоя кровь, Лео, — повторяет обеспокоенным голосом Раф, — меня здесь нет. — Что ты несёшь, Раф? Тебя что, по голове приложили? — хмурится Лео. Он не видит лица брата, даже времени повернуться к нему нет. Один из солдат, словив момент замешательства, ударяет Лео в плечо нун-чаком. Внезапная пульсирующая боль отрезвляет, напоминая, что лишней секунды на задуматься нет. Лео крутится и сбивает ударом ноги нескольких футов. У него нет времени добить их, приходится уклоняться от тех, что нападают следом. Дыхание совсем сбивается. Сколько они уже так дерутся? И где чёртова Карай? И Саблезуб? — Раф, надо собраться вместе и отступать. Их только больше, а у нас силы уже на исходе, — Лео ныряет под очередного фута и сбивает того резким выпадом ног вверх, приземляясь не совсем ровно. Он видит как Рафаэль протыкает одного из футов саем, а второго отправляет в полёт, перекинув через плечо. Раф ненавидит отступления, но даже он должен понимать, что сейчас выбора у них не особо много. — Я знаю, Лео, но меня здесь нет! — кричит Рафаэль вовсе не потому что вокруг слишком шумно, а потому что он действительно зол, — прекрати быть идиотом, Лео, это не твоя кровь! — гневно фыркает Рафаэль. Что здесь вообще происходит? Ну не его кровь и что с того? Это ли повод злиться? Тем более, когда они уже по ощущениям вечность дерутся на этой крыше. Правда, за всё то время, что он сражается, на него никто кроме футов не нападал, а помимо больного плеча и разбитой губы, он не ранен. Вопрос о принадлежности крови на его собственных руках остаётся открытым. Но разве это сейчас первостепенное? Рафаэль всё ещё спиной к нему, потому Лео никак не может разглядеть его лицо, найти подсказку. Привычная тревожность неожиданно подскакивает до предельных показателей, и страх перемешивается вместе с непониманием. Лео теряется и умудряется пропустить удар под дых от одного из футов. Он рефлекторно сгибается, из-за чего становится открытым для последующего удара в бок. Усталость сказывается сильнее, чем он мог бы подумать. Леонардо теряет равновесие, но инстинктивно вытягивает катану, защищая себя от удара нунчаком в плечо. Ещё один удар заставляет его пошатнуться, последний сопровождается выпадом железной ноги в подъём стопы, и Леонардо теряет опору окончательно. Он группируется, чтобы уже будучи на земле суметь защитить голову от последующих нескончаемых ударов. Лео сквозь чёрные одежды видит Рафа. Тот устало втыкает один из своих саев первому футу в голову, а второго перекидывает через плечо, отправляя в полёт. Разве он не делал этого уже? Показалось… Целая куча ниндзя зажимает Леонардо в кольцо. И сколько бы он не искал слабых мест, путей отступления, ничего не выходит. Он не может даже кинуть дымовую шашку, чтобы получить шанс на дезоориентацию. Лео пытается позвать Рафа, но его хриплый голос теряется в шуме ударов и кряхтения роботов. Он уже не уверен, что остались силы защищать себя. Вновь получается разглядеть спину Рафаэля и он видит ту же самую картину в третий раз: сай в первого фута, второго отправляет в полёт. Что за бред… — Меня здесь нет, Лео! Я не могу тебе помочь! — Слова отчётливо звучат совсем рядом, но в этот раз они наполнены не гневом, скорее отчаянием. Удар в голову чем-то тупым перемешивает все мысли. Лео тяжело вздыхает, чувствуя что-то горячее на щеке, а затем уже солёное во рту. Ему надо срочно выбраться, принять какое-нибудь решение, но мир перед глазами в прямом смысле крутится, и Лео уже не уверен, что способен сделать хоть что-нибудь. Его внезапно подхватывает чья-то горячая рука. Она прижимает к себе резко и Лео больно ударяется о бетонную крышу ногами, когда они приземляются у её противоположного края. Донателло выходит перед ним, выглядит совсем уж замученным, но на Лео не бросает даже взгляда. Времени нет даже на банальное: «всё ок?». У Леонардо его тоже нет, ему необходимо срочно встать и помочь брату. Он вытирает противную кровь с губ, но той словно и не было. — Нет смысла, Лео. Всего пара минут и мы закончим, — разобрать эмоций в голосе Донни не получается. Это не поддерживающая речь и уж тем более не успокаивающая. Лео пробирают мурашки, когда Донни, уклоняясь от удара, продолжает, — я не говорил с тобой. — Я схожу с ума, — комментирует он слова Донателло, швыряясь в окружающих их футов звёздочками и кунаями. — Соберись, — всё также безэмоционально произносит Донни. Он использует посох бо, дабы оттолкнуться от земли и вмазать особо опасному футу с несколькими руками. Голова того отлетает метров на пять и приземляется в руки к союзнику, — у нас осталось мало времени. Лео, руки. Твои, мои и Рафа. Это не наша кровь. — Что? — Лео совершает кувырок вправо, уклоняясь от чужого меча. Ставит противнику подножку и добивает собственной катаной. На крыше явно останется след, помимо тел нескольких десятков роботов. Руки Рафа тоже были в крови? Он и не заметил… — Потому что его там не было! — кричит Донни. Разве он спросил это вслух? — Но я его видел! — злится Леонардо. Что за бред несут его братья? Какого чёрта здесь происходит? — Ты хотел его там видеть! Также как и хотел со мной поговорить! Тебе было страшно, Лео, — последние слова звучат слишком тихо, чтобы их смысл можно было разобрать сразу, — нам всем было страшно тогда. — Донни… — тревожность, беспокойство и отчаяние накрывают с головой, словно подсознание понимает, а он сам нет. О каком промежутке времени говорит Донни, вспомнить никак не получается, может, потому что его ударили по голове? Задать себе ещё один вопрос Лео не успевает, отвлекаясь на летящего в его сторону Донателло. Ему приходится собрать все оставшиеся силы, дабы удержать того от падения с крыши двенадцатиэтажного здания. Подтягивая брата, Леонардо впервые слышит эмоции в его голосе: страх, перемешанный с усталостью и чем-то ещё. Чем-то очень важным. Чувство чего-то потерянного преследовало его чуть ли не с начала боя. Правда начала у боя вовсе и не было. Он осознал себя в моменте, уже сражающимся. Как он мог забыть начало боя? Может быть поэтому он и не знает, откуда на руках кровь? А самое главное: кому она принадлежит? Они с Донни образуют дуэт, стараясь прикрыть тылы друг друга. И, если Лео заимел себе пару минут передышки, то Донни, сражавшийся без остановки, выглядит совсем уж выбитым из сил. Его быстрое дыхание, рана на бедре и слегка шатающаяся стойка давали футам повод для гордости и явное преимущество. Этим самым преимуществом они и воспользовались, нападая чаще и слаженнее, небольшими, но довольно сильными группами. И если с теми у выдохшихся черепах ещё получалось сражаться, по крайней мере активно защищаться и периодически сбрасывать настырных роботов с крыши, то против вышагивающего пафосной походкой Рагзара, ухмыляющегося, и явно радующегося своей почти победе, против него у черепах слишком мало шансов. Но сражение в момент откладывается, когда за спиной Рагзара появляется Рафаэль. Он хватает костлявую шею в кольцо рук и, видимо, надеется повалить мутанта на землю. Однако неправильно рассчитывает силу, из-за чего оказывается в лапах Рагзара. Раскрутившись, тот швыряет Рафаэля к братьям, и они ловят его уже у самого края крыши, не давая свалиться с неё. За всё то время, что Рафаэль катился по бетону, он умудрился потерять оба сая и получить несколько ссадин. Впрочем, это Лео и Донни поняли уже после того, как обеспокоенно окликнув Рафа, перевернули его на панцирь. В миг перед ними появляется Рагзар и Ксевер. Они скалятся, абсолютно довольные, и даже не встают в боевую стойку. За ними всё тоже бесчисленное войско роботов клана-фут. И, наконец, на водонапорной башне появляется она. Тёмная стройная фигура в маске, поблёскивающей в отражении звёзд. Карай вытягивает клинок из-за спины, направляя его прямо на Лео, затем она делает сальто вперёд, спрыгивая со строения и вышагивает по крыше к черепахам. У Лео щемит сердце и он не совсем уверен от каких именно чувств, но по его ощущениям, не самых хороших. Он прекрасно понимает, почему даже футовцы выжидают, больше на них не нападая: он и его братья ранены, совершенно выбиты из сил и не могут даже придумать быстрый план отступления, потому что окружены со всех сторон. Это злит. Леонардо ненавидит подобные ситуации, когда они беспомощны, а он бесполезен и как лидер, и как старший брат. Он встаёт — гнев придаёт сил, словно открывает второе дыхание. Но Лео вдруг перестаёт дышать, к горлу подкатывает ком, когда он наконец осознаёт нечто очень важное. В отражении его собственной катаны позади него всего двое братьев. И Лео вспоминает почему. Его руки дрожат и тут же немеют, когда он видит, как футы за спиной Карай волокут по крыше его младшего брата, закованного в собственные цепи. За Майки остаётся кровавый след, и Лео почти физически ощущает страх и ненависть, заполняющие его разум. Рафаэля и Донателло вяжут, толкают на бетон, заставляя пластроном прижаться к собственным коленям. И Леонардо замечает это лишь, когда Карай выбивает из его рук вторую катану, подводит к горлу собственный клинок и пинком в живот заставляет согнуться и упасть перед ней на колени. Она всё также наставляет холодный метал к его лицу и почти шепчет: «ниже», надменно смотря сверху вниз. Его братья что-то кричат, Рафаэль матерится и кому-то угрожает, скорее всего Саблезубу, может даже и самой Карай, но сделать ничего не может. Их всех сажают в одну линию, забирают оружие и заставляют замолкнуть одним лишь скрипучим звуком. Рагзар бросает к ногам Карай обмякшего бессознательного Микеланджело. Она снимает свою железную маску и ухмыляется, смотря на черепах. Произносит пламенную речь о мести, ненависти и предательстве, выплёвывает ядовитые слова с совершенийшим удовольствием в унижении её врагов — проклятых черепах. Рафаэль шлёт её куда подальше, кричит, что если та хоть пальцем тронет Майки, то и ей самой, и её любимому папаше придёт худший из возможных концов. Но Карай на его угрозы наплевать, она собирается убить каждую черепаху на этой крыше и свои возжелания мести Рафаэль сможет осуществить в следующей жизни, если заимеет таковую. — И я начну с Микеланджело, — решимость в её голосе заставляет тело покрыться мурашками. Лео слышит свой собственный жакий голос словно со стороны. Он пытается возвать к совести и морали, хотя и знает, что это бессмысленно, что в их отношениях это никому уже давно не нужно, особенно той, которую воспитал Шреддер. Карай не из самых терпеливых, но сегодняшней ночью она явно готова смаковать каждую минуту, намеренно растянутую, чтобы заставить черепах пострадать. Она направляет клинок к затылку Микеланджело, перерезая его оранжевую маску. Та падает и темнеет, пачкаясь в крови. А затем замахивается прямо как в фильмах, ловит драматичную паузу, и довольствуется собственной победой. Голова вдруг пустеет, пока пелена перед глазами и катящиеся по щекам слёзы наоборот заполняют всю новую картину мира. Картину, в которой голова его младшего брата катится в сторону, пока ещё тёплое тело заливает ярко красной кровью. — Ты будешь последним, Лео. И ты увидишь, как умрёт каждый из твоих братьев, а затем и крыса, — холодно произносит Карай, вновь направляя свой клинок на него. И в этот момент он, наконец, просыпается. В самой настоящей истерике. Лео чуть ли не слетает с кровати на последних словах Карай, что эхом до сих пор проносятся в голове беспокойными мыслями. Его горло болит, и совершенно непонятно из-за крика или непрекращающегося плача. Одеяло валяется где-то на полу. Ему стоит огромных усилий заставить себя думать рационально, последовательно, игнорируя всё, что творится перед глазами. Нет, конечно, Майки не убили и это был лишь кошмар. Они успели тогда спастись по самой тупой случайности и Лео действительно не понимает, почему его мозг подкидывает в этот ужасный день ему один из худших сценариев его окончания. Он пытается успокоить дыхание, глаза по-немногу привыкают к темноте, а белая пелена с них спадает. В голову приходит внезапная мысль, что кровь на руках была той самой, которую они втроём останавливали, когда вытягивали осколки стекла и обрабатывали порезы. Это была не самая приятная картина. И поведение братьев становится понятным, ведь он действительно не сражался тогда спиной к спине с Рафаэлем, а видел лишь его бой со стороны, всего пару раз, когда к его собственному горлу не подставляли очередное оружие. И тогда, когда попал в окружение, Донни спас его, но не сказал ни слова, не было возможности. Наверно, Донателло впервые был настолько сосредоточен на бое, как тогда, когда в его голове крутилось лишь одна мысль: «жив ли ещё Майки?». Лео знает это наверняка, потому что сейчас, придя более-менее в себя, он может вспомнить о чём думал всё сражение помимо тактики отступления. И о его начале. Том самом начале, которое чуть не лишило их всех Микеланджело. Леонардо делает глубокий вдох, стараясь выбросить из головы все ужасные моменты сна и воспоминания сегодняшней ночи. Всё, что ему нужно помнить и знать — Майки жив. И поправится несмотря ни на что. Но Лео действительно прямо сейчас необходимо убедиться в этом. Ему нужна уверенность, что его младший брат спокойно спит в кровати и кошмар ни от чего не предостерегал. Он выходит из комнаты, слегка похрамывая, бинт на стопе скоро надо будет заменить. Леонардо оглядывается вокруг, темнота и холод логова обычно кажутся безопасными, но даже несмотря на тысячу и одну охранных систем Донателло, сейчас тут совершенно некомфортно. Дверь в комнату Микеланджело приоткрыта и Лео старается как можно тише довести её до середины, держа за ручку и заглядывая. Майки не спит, сидит на кровати, массируя виски. Он уже знает, кто пришёл к нему, не требуется даже обернуться. Сложно сказать, что чувствуешь, когда являешься жертвой ужасных событий, а не их сторонним наблюдателем. Хотя лишь по одному взгляду на красные глаза Лео, хочется спросить, сколько раз он прожил чёртову ночь со взрывом, бесконечными сражениями и такими же бесконечными прятками от Карай. Микеланджело-то большую часть всего происходящего пробыл в отключке. — Лео, мне кажется, что моя голова болит уже не от сотрясения, а от того, что ты активно пытаешься её выжечь своим взглядом, — шуточно укоряет Майки, пытаясь вывести старшего брата из ступора. Лео почему-то дёргается, услышав его голос, хотя возможно он так реагирует на слова. Майки старается встать аккуратно и не свалиться тут же из-за противного чёрного экрана перед глазами. Темнота уходит, а головная боль её заменяет и образует прекрасный дуэт вместе с несильной тошнотой. Его глупому неспокойному мозгу стоило заснуть прежде, чем Майки возьмёт управление на себя и будет полностью игнорировать некоторые симптомы. — Может тебе лучше лечь обратно? Не думаю, что в твоём состоянии… — начинает было обеспокоенно Лео, но Майки на это лишь цокает. Он вообще-то тут все усилия тратит на то, чтобы покинуть свою комнату и вторгнуться в личное пространство Лео. В конце концов им обоим необходим этот разговор. — Мне скучно лежать, тем более, что на тренировку вставать через два часа, я совершенно не высплюсь, — зевает Майки. По привычке натягивает маску, выходя из комнаты. От протянутого плеча поддержки отказывается, потому что проблемы у него с руками, а не ногами. И идущий за ним Лео не выглядит особо довольным словами и поведением младшего брата, но ничего не говорит. Излюбленная черта эмо-Лео и Майки действительно ненавидит, когда его старший брат такой. — Мне тоже всю ночь снились кошмары, проще уж не спать вообще, чем пытаться и мучаться. Лео всё также молчит, закусывая губу. Понимает. Он вздыхает, решив, что возможно сможет помочь, если заварит Майки успокаивающий чай с ромашкой. По крайней мере, это единственное на что он сейчас способен. — Знаешь, Лео, я думаю нам нужно организовать что-то типа анонимного клуба тревожников после всего произошедшего, — неловко улыбается Майки, — обменяемся масками и выскажемся какие все вокруг гады. — Звучит действительно неплохо, — поддерживает шутку Лео, — поставим заседания до или после завтрака? — После, — кивает Микеланджело, садясь за кухонный стол, — а то ты будешь жаловаться, что голодный, а я из-за этого чувствовать вину, как главный повар этой семьи. Лео открывает шкафчик и достаёт ароматный пакетик с травами из собственной коллекции. Вновь повисшая тишина давит и он никак не может избавиться от окутывающих душу неприятных чувств и воспоминаний. Почему-то всё кажется нереальным. Он чуть не роняет чайник, когда в кухню забегает потрёпанный Донателло. Майки фыркает со съехавшей маски брата, из-за чего тот стал похожим на пирата, но ему становится совершенно не до смеха, когда Донни хватает его за руки и обеспокоенно лепечет, что Микеланджело срочно нужно сделать прививку, взять кровь на анализы и перепроверить всё, что они уже успели выяснить после выведения наркотика из крови. Проговорив всё это на одном дыхании, Донателло, наконец, усаживается, всё также держа Микеланджело за руку и нащупывая его пульс. На слова о том, что он перепроверил всё трижды и поставил уже несчастную прививку от столбняка. Буквально, изучил наркотик от и до, а также выяснил возможные вредные последствия, Донателло лишь хмурится, недовольный этим «возможные», явно недооценивая свой вклад, будучи инженером, а не химиком и уж тем более врачом. Он такой же измотанный как Лео и Майки и явно спавший меньше, чем эти двое вместе взятые. Несложно понять, что конкретно Донни кошмар явил собой не бой на крыше, а последствия взрыва бомбы, которую Майки по неосторожности схватил в руки. Много не самых хороших последствий. — Лео, сделай Донни тоже чего-нибудь успокаивающего, а то он похож на сумасшедшего учёного, — с полуулыбкой просит Майки. Он снисходительно наблюдает за тем, как хмурый Донни по привычке записывает результаты диагностики на столе правой рукой, а затем левой берёт свой вымышленный кофе. Нет, пожалуй, это слишком смешно. Микеланджело трясёт Донателло, чтобы тот окончательно проснулся и это помогает, правда включает его занудную часть, автоматически заводящуюся, когда Донни находится в зоне критического стресса. — Прекрати так активно махать руками, швы наложены непрофессионально, так что шансов, что они разойдутся гораздо больше, — трёт глаза Донателло, — и вообще, разве я не установил тебе постельный режим? Микеланджело ловит на себе недовольный взгляд, чешет забинтованный затылок и поворачивается к Лео в надежде на спасение от последующей лекции, но тот уставившись на кипящий чайник, явно не собирается ему помогать. — Мне же уже не восемь лет, чтобы я чуть что отлёживался, — непринуждённо произносит Майки, стараясь своей улыбкой смягчить старшего брата. Потревоженная рана на щеке неприятно покалывает и Микеланджело в очередной раз обещает себе перестать пытаться решить все свои проблемы с помощью улыбки. — Бред, постельный режим необходим для восстановления организма и это никак не зависит от возраста, пола и всего, что ты ещё собираешься придумать, — Донни действительно смягчается, строгость в его голосе перерастает во всепрощающую, когда он видит щенячий взгляд напротив, а потому Майки пользуется моментом и просто кивает. Прошедшая более-менее головная боль возвращается и он недовольно хмурится. Молчание сопровождается раздражающим миганием лампочки. Донателло старается занять все свои мысли лишь тем, где можно найти новую хорошую лампочку и провода на всякий случай. Надолго это не затягивает. Он смотрит на братьев: на облокотившегося о столешницу поникшего Лео, которого всего пару часов назад Донни проверял на сотрясение и перелом стопы. Ему действительно повезло заработать всего лишь ушиб после того как они ещё полчаса дрались на крыше, а затем вытащив Майки из рук Карай бегали с ним на спине по улицам, стараясь запутать солдат клана фут. Чувство вины за всё произошедшее явно гложит его сильнее обычно, и Донни, пожалуй, слишком вымотался, чтобы помочь Лео с ним совладать. Негромко вздохнув Донателло переводит усталый взгляд на Микеланджело. Тот скучающе водит пальцем по столешнице, вырисовывая незамысловатые фигуры. И Донни, смотря на на его перебинтованные руки и шею, заклеенные пластырем раны на плечах, никак не может выбросить из головы тот полуживой вид младшего брата, когда у них получилось оторваться и спрятаться в темноте станции метро. Когда он впервые заимел возможность хотя бы осмотреть Майки и просто растерялся, не зная с чего конкретно начать: рана на голове? Изрезанные стеклом руки? Может ожог на шее? Треснувший панцирь? Или тот факт, что Майки с момента взрыва бомбы так и не пришёл в сознание? Хотя эта гипотеза не особо внушает доверия: свежие синяки говорят о том, что Микеланджело ещё успел посражаться в переулке, прежде чем его окончательно вырубили. Собрать мысли в кучу, заставить перестать дрожать руки, чтобы правильно нащупать пульс. Успокоить ругающихся Рафа и Лео. За последние десять часов, пожалуй, именно первый из них был самым тяжёлым. Донателло отвлекается от собственных размышлений, когда Майки, судя по недовольному лицу, зовёт его не в первый раз. Перед ним кружка с чаем, крепким и ароматным. Лео уже тоже за столом. Желание сказать что-то, неважно что, лишь бы заглушить давящую атмосферу, выходит довольно навязчивым и Донни прекращает ему противиться. — Небось в твоём чае сахара больше, чем ромашки, — беззлобно поддевает Донни, наблюдая за тем как Майки морщится после первого глотка и тянется к сахарнице. — Ага, ещё чего, его же делал Лео, — фыркает Майки с явным желанием вывернуть всю сахарницу в горький чай. — То, каким образом ты пьёшь чай, варварство, — отзывается Лео. Его чайная честь явно задета. — Пф, варварство, это то, как пьёт чай Раф, — Двое согласно кивают, спор откладывается. Разбавленный чай Рафаэля явно побеждает. Микеланджело отпивает ещё несколько глотков и раздумывает над тем, что даже чай мастера Сплинтера не такой уж и горький. Ну что за дела? У них даже пиццы замороженной нет, чтобы перебить противный вкус. — Лео, горечь твоего чая меня вообще не успокаивает, — морщится Майки, но продолжает послушно осушать кружку. — Тебя не горечь должна успокаивать, а составляющие элементы чая. И прекрати смотреть в сторону холодильника, никакой пиццы тебе нельзя. — Донни, ты говорил, что моя диета должна содержать белок, в пицце много продуктов, содержащих белок, — канючит Майки, цитируя строчки из первого попавшегося сайта. — По отдельности и без жирного соуса, да. На этом глупая и бессмысленная перепалка не заканчивается, просто потому что Майки хочет выбить себе возможность не следовать строгой диете и не пить невкусные лекарства, а Донни на всё ему отвечает лаконичным: "нет". Они не успевают просидеть на кухне и десяти минут, как в неё врывается перепуганный Рафаэль. Он оглядывает взглядом сначала Леонардо и Донателло, а затем чуть ли не сносит Микеланджело объятиями. Самыми крепкими и тёплыми, на которые только способен. Раф молчит, дышит в плечо и Майки похлопывает его по панцирю в поддерживающем жесте. Рациональная часть Рафаэля понимает, что все здесь, а Майки жив и относительно здоров, но эмоциональная часть, из которой он состоит на процентов восемьдесят возвращает к ужасу его пробуждения. Кошмар не так сильно пугает, пока ему не находишь подтверждения. Рафаэль очнулся уже в постели, хотя последним, что он помнил была рука Майки, лежавшего на кушетке без сознания. От которой Раф не отходил ни на шаг, помогая всем чем может. Он собирался провести рядом с Майки всю ночь, пока тот не очнётся, отслеживая показатели приборов, в которых совершенно не разбирался. Но переутомлённость, собственные ранения, ноющие мышцы и эмоциональный шторм в сердце вырубили его часа через три на самом краюшке матраса. Потому-то не найдя младшего брата ни в комнате, ни в лаборатории, Рафаэль словил паническую атаку. Страх, что ничего этого не было и всё закончилось на крыше среди сотни футов сдавливал грудь, закручивался тревожностью где-то в желудке, вызывая тошноту. Хотелось закричать, что-то ударить, но в поясе не оказалось сай. Чувство собственной беспомощности и незащищённости поглотили, превращая мысли в кашу. Горящий свет на кухне казался единственным безопасным местом среди плывущего пространства вокруг. Рафаэль бежал к нему интуитивно. Дыхание никак не получалось успокоить, единственное, что хоть как-то поддерживало его разум от окончательной потери сознательности, это то, что на кухне его братья. Живые. Они помогут совладать с самим с собой. Даже если их там только двое. Даже если сама мысль об этом душит ещё сильнее, сжимает сердце, больно покалывая. Даже если он с трудом сдерживает слёзы, потому что страх расклеится ещё больше заставляет споткнуться на ровном месте и чуть ли не снести тянущегося к чему-то на верхней полке, Майки. Рафаэль тяжело осознаёт ватные ноги, своё сбитое дыхание, бурное сердцебиение и шёпот Микеланджело. Ему требуется несколько минут, чтобы разобрать слова поддержки, бессмысленные мотивирующие речи Майки, которые он из раза в раз меняет, оставляя неизменным только наличие в них пиццы. Хватка слабеет, тревожность опускается и на её место становится неловкость. Рафаэль не привык выражать свои искренние чувства прилюдно. Он скорее сойдёт с ума, нежели признается в том, что чего-то боится, но иногда даже ему не удаётся сдержать всё в себе. Братья особо не комментируют произошедшее, расхаживая по краю. Пытаются помочь так, чтобы Раф не закрылся после произошедшего и он действительно ценит подобную заботу. Ценит то, что Майки делает его любимый чай тоже с успокаивающими травами и кладёт рядом с чашкой плитку горького шоколада. Микеланджело подливает также ещё чая Леонардо и Донателло и принимает одно из судьбоносных решений, решив достать свою секретную коробку со сладостями. Его личную копилку. Он знает, что в ней найдутся любимые для всех и находит момент по-настоящему подходящим. Его попытки поднять дух команды не особо увенчаются успехом. Атмосфера на кухне такая же противная как и собственные гнетущие чувства. Дело будет долгим и чтобы помочь братьям, он и сам в первую очередь должен прийти в себя. Микеланджело впервые за долгое время испытывает настолько сильное чувство вины перед близкими. Это была его ошибка и хотя благодаря ней, его братья смогли спастись и не оказались в логове Шреддера, он серьёзно пострадал. Он знает из разговоров Донни, разбиравшего наркотик в его крови, что доза, попавшая в кровь Майки превышает нормы в несколько раз для его веса, роста и всего такого. Конечно, недовольный Рагзар тоже об этом обмолвился, когда вырубил его окончательным ударом об стену. Под взрыв должны были попасть все черепахи, но планы Стокмана провалились. Будучи самым эмпатичным в их семье, Микеланджело прекрасно понимает, как сильно переживали его братья, когда Карай перерезала его маску и у них почти не оставалось шансов ему помочь. Когда пришлось рискнуть всем, найдя спасение в приехавших полицейских патрулях и летящем в их сторону полицейскому вертолёту. Он знает, что Лео тогда чуть ли не зубами разорвал верёвки на себе и кинул несколько дымовых шашек. Заполучив преимущество, освободил Рафа и Донни и кинулся в сторону Майки. Ему было плевать заметят их люди или нет. Сильным ударом ноги Лео сбил Карай, перехватил её меч и вслепую защищал несущего на спине Майки Рафа и прокладывающего им маршрут Донни, хотя бы до ближайшего заброшенного склада, без каких-либо своих побрякушек, чисто на память. Подслушав в полусознании извинения Лео перед Донни уже в лаборатории, Микеланджело может лишь предположить как сильно они с Рафом могли разругаться на тему Карай и завышенных ожиданий от неё со стороны Лео. Так сильно, что их умудрились обнаружить несколько разведчиков клана фут и им пришлось разделиться. Леонардо, Донателло и Микеланджело направлялись в глубь и должны были выйти у ближайшего канализационного люка, чтобы без драк попасть домой, пока Рафаэль прикрывал им панцири. Непреклонность в этом вопросе в стиле Рафа и это совершенно не успокаивает. Подробно событий дальше Микеланджело не знает. Его братья не особо о них болтали, пока он переодически приходил в себя. На самом деле он как будто находился в полудрёме постоянно, возможно всё дело в наркотике, может быть в лечебных медитативнных практиках мастера Сплинтера, а может быть и во всём сразу. Самым худшим из моментов, случившимся в лаборатории, Микеланджело по праву считает собственную истерику, перепугавшую абсолютно всех. Он очнулся уже на взводе, хотя совершенно не помнил, что ему снилось в первый раз. Резко дёрнувшись на кушетке, чуть не свалился с неё, но благодаря придавившей его руке Рафа остался на месте. Он точно не знает, что произошло, и почему Донни выронил тогда стеклянную пробирку, но уж лучше бы он этого не делал. В миг перед глазами вновь всплыло воспоминание взрывающейся стеклянной бомбы, то как осколки болезненно врезались в руки, которыми он моментально постарался прикрыть лицо. Как жаром обдало шею и предплечье. Его трясло, но это было единственное на что способно тело после попавшего в кровь наркотика, изнурительного боя и погони. Невозможность подчинить собственные мышцы себе испугала ещё сильнее и Майки осознал себя кричащим и захлёбывающимся в слезах уже тогда, когда его прижали к кушетке в попытках успокоить словами. Осознание речи к нему совсем не приходило, разобрать голоса братьев тогда было просто невозможно. И это пугало ещё сильнее. Он не уверен сам ли потерял сознание или этому поспособствовал Донни, ведь сейчас может вспомнить лишь обрывки фраз. Растерянный Донателло не знал как лучше поступить, Леонардо пытался ему помочь, обыскивая все шкафы с успокоительными. Рафаэль его держал, а мастер Сплинтер бормотал совсем близко. Возможно и в этот раз целительные мантры. Его второе пробуждение было через часа два и за это время насколько понял Микеланджело Донателло успел поставить ему очищающую капельницу. Из его рук вытащили стекло, наложили в особо серьёзных местах швы и перебинтовали их, также как и ожог на шее. Его семья одна из самых оперативных СМП бригад. Ему хватило сил оглядеть пространство вокруг, хотя пошевелиться было всё также тяжело, странное ощущение. Рафаэль сидел у его кушетки, смотря в одну точку у противоположной стены в то время как Донателло и Леонардо разбирались с компьютером и ноутбуком, а Эйприл читала толстющую книгу. Лица у них были не особо радостные, потому Майки для себя решил, что либо у него дела плохи, либо… Нет, лучше закончить на первом варианте. Он просыпался ещё пару раз, с каждым разом чувствуя себя лучше, чем хреново. Но между какими моментами и кто именно отнёс его в собственную комнату он уже не помнит. Зато особенно хорошо запомнил как хриплым голосом упрашивал Донни отпустить его с противной холодной кушетки из его не менее устрашающей лаборатории. И Донателло согласился на это только потому что основные показатели стабилизировались, а наркотик был выведен из организма. Правда устроил тогда очень нудную, безумно нудную лекцию о диете, лекарствах, постельном режиме и ещё куче всякой разной важной фигни, которая в одно ухо влетела и из другого тут же вылетела. И, возвращаясь, в настоящий момент, после недолгих минут размышлений, Микеланджело понимает, что сейчас он главная поддержка семьи. А потому время привести братьев в чувство и отблагодарить за все нервы, что они умудрились на него потратить. — В один из разов, когда я очнулся, передо мной сидел Раф, ну впрочем как и каждый раз, когда я просыпался, — начинает Майки, — так вот, Раф и Лео мне до этого снились. В моём сне у Рафа начали расти усы и борода, как у мастера Сплинтера — он сначала показывает пальцами волну над губами, а затем тянет рукой вниз, почёсывая невидимую бороду, — и Лео ему сказал, что усы могут носить только крутые, а Раф не из таких, и они из-за этого поссорились. — Из-за усов? — в замешательстве спрашивает Лео, — нам что делать больше нечего было? — Не знаю, но когда я очнулся и увидел Рафа, у меня плыла картинка перед глазами и я подумал, что Раф обклеил себя всего усами тебе назло, — с улыбкой говорит Майки. Трое черепах смотрят на него с забавным выражением лица. Умеет же Майки разрядить обстановку. — Я вообще испугался тогда и кажется что-то даже сказал Рафу, — Майки чешет подбородок. — Ты сказал, — Раф улыбается, — о, нет, я не хочу, чтобы ты был нашим новым сенсеем! — пародирует голос, вызывая смешки за столом. — Лео убедил меня, что только те, кто имеет бороду и усы могут стать сенсеями, — подхватывает Майки и тоже смеётся. Он откладывает в сторону свою чашку с чаем, берёт со столешницы вилку и нож, а затем постукивает ими прямо как это делает в фильмах, чтобы привлечь внимание толпы. И хотя на него и так смотрели, Микеланджело, удовлетворённый, пафосностью момента, наконец, заводит ободряющую речь. — Парни, времени хандрить нет. У нас море дел: пропавший мутаген, обезумевшие мутанты, — Микеланджело расхаживает по кухне, попутно загибая пальцы. Братья на него внимательно смотрят, ожидая логического завершения, — очередное восстание пришельцев, клан фут, ну и всё вроде, да? — Ага, пока ничего нового, — подтверждает Донни, разворачивая конфету. — Наша команда на время потеряла меня и это, конечно, скажется на миссиях, — кивает Майки, драматично выдыхая, — но я постараюсь оправиться как можно быстрее и появиться в самый эпичный момент, когда вы больше всего будете нуждаться во мне. Ну, как типичный супергерой! — улыбается он, уже представляя как одним ударом ноги снесёт Рагзара, а затем расправится со всеми остальными, кто хоть как-то захочет причинить боль его семье. — Да уж, будем ждать, — ухмыляется Рафаэль. Картина одновременно смешная и печальная: мумия Майки собирается геройствовать. — Конечно, будете. И скучать тоже будете, и вообще ты там держись, Раф, теперь ты один будешь выживать среди двух зануд. Так и сойти с ума недолго, — поддевает Майки, совершенно неискренне состраивая сочувствующее лицо. — Какие-нибудь напутствия, пока мы ещё здесь? — еле сдерживая смех, спрашивает Лео. — Ну раз уж ты просишь, — кивает Майки, — первое и самое главное — непроверенный мутаген в руки не брать, Рагзара лишний раз не дразнить, а то он бывает обижается. Следи за тем, что бы Раф понимал всё, что говорит Донни, а то теперь он на моём месте, — показывает жест кавычек Майки, — ну, а дальше я думаю ты справишься. Донателло давится чаем, наблюдая за тем как меняется выражение Рафа на последней фразе. Смеяться с полным ртом действительно плохая идея. — В свою очередь, я обещаю, — заводит одну руку за спину Микеланджело. Рафаэль его сдаёт и приходится обещать искренне, по крайней мере пока, он не постучит трижды по дереву, — что я не собираюсь разрушать, взрывать, уничтожать, топить и ещё куча всяких глаголов, которые были на меня повешены без особых причин. — Я могу тебе перечислить ещё пятнадцать глаголов, запрещённых тебе и привести к каждому пример, — замечает Донни. Майки показывает ему язык. — А также обещаю не трогать лабораторию Донни, — хитро улыбается Майки, смотря на старшего брата. — Включая мой компьютер и меня самого? — Ещё чего. Я вообще-то всё ещё член этой семьи, имей границы своих желаний, — складывает руки на груди Майки. Донни лишь закатывает глаза, пока Лео и Раф громко смеются. — Что-то ещё? — утирает слезу Раф. — А что этого недостаточно? За сеанс у психолога дорого платят, — улыбается Майки. И его братья совершенно уверены, что он готов говорить глупости до бесконечности, если это хоть как-то поможет, тем более что он наполовину из них состоит. — Нет уж хватит, а то мы щас Мастера Сплинтера разбудим, — мотает головой Лео. Микеланджело выставляет большой палец, лучезарно улыбаясь. — Давай три! — долгожданный жест успокаивает, словно возвращает домой, где тепло и рядом те, кого любишь. Хотя в действительности так и есть, даже несмотря на то, что их дом холодная канализация. Разговор дальше выходит не особо долгим, усталость одолевает и они умудряются заснуть прямо там на кухне в куче фантиков и луже от чая, разлитого Майки, которую тот неумело стёр ладонью, а потом к ней же и прилип. Время лечит любые раны, они все это знают, не в первые сталкиваются с трудностями, и не в первые рискуют собственными жизнями. И они будут рядом друг с другом, когда это произойдёт вновь.