Сновидения

Это началось очень давно, не скажу точно когда. Давно — оно и есть давно, не больше и не меньше. С такими расплывчатыми вещами из раздела бытовой философии шутить не советуют даже самые сведущие колдуны. Но речь сейчас не про них. Важнее другое. Сны всегда играли важную роль в моей жизни. Неотъемлемые и значимые, они приходили и уходили, а я всегда верил им намного охотнее, чем маме с папой и своим глазам заодно. Почему-то мне с самого начала было понятно, что сны мои — физически и реальны, а вот как обстоят дела с остальной частью действительности — вопрос без ответа. Попросту говоря, я не хотел или же не умел верить миру, чей облик был столь удручающим и тоскливым. Да и как сейчас понимается, я был абсолютно уверен, что невозможно считать единственно важной реальность, где в окна твоей детской заглядывает обшарпанная заброшка, а путь до школы пролегает через угнетающе-молчаливый пустырь. Ночь была для меня порой чудес и свершений. Сколько себя помню, мне удавалось заснуть лишь под утро. Я наблюдал изо дня в день, как золотисто-малиновые лучи полупрозрачного света ложатся на жизнерадостные рисунки обоев. После веки мои безнадежно слипались, будто хитрый сказочник Оле-Лукойе бросил мне в лицо горсть зачарованного песка. Я засыпал. Временами видел множество снов, восхитительно-ярких и красочных, как лаковые картинки в старом сборнике сказок. Все свое детство я провел в мечтах о тихой дреме на пороге рассвета. В ее причудливом танце таяли хрустальные звёзды и мелькали силуэты далёких миров. Но был один сон, совершенно не похожий на то, что может сниться ребенку. По крайней мере, ребенку нормальному. Как я сейчас понимаю, скажи я тогда кому-то из взрослых об этом, и быть мне последующие десять, а то и пятнадцать лет счастливым пациентом дяденьки-мозгоправа. Но я был молодцом: держался с партизанским достоинством и хранил тайну удивительных снов при себе. Так бы всегда. Надо отдать мне должное. Тот сон и вправду был необычным. Подозреваю, что мало кто на моем месте воспринял бы его как нечто в порядке вещей. Но я именно что воспринял. Потому что в каждом из относительно разумных миров есть те, кого принято называть "сумасшедшими". К слову сказать, из такого сорта людей чаще всего получаются отменные колдуны. Само собой, если до того им посчастливится не оказаться в психушке. Как любили говорить на моей исторической родине, «да минет тебя чаша сия». Меня, как видно, что-то да минуло. Итак, начиная с возраста среднего между игрой в прятки и первой влюбленностью, мне стало сниться одно любопытное место. Оно не было ни исключительным, ни комфортным. Я не знал откуда оно взялось и почему завело дурную привычку мне сниться. Не припомню, чтобы мне хоть когда-то нравились места, представляющие собой нечто среднее между дачной каторгой и упраздненным адом. Исключительно, из-за острой нехватки внуков и грешников. В моем сне не было ничего, кроме ослепительно-белого неба и необъятного поля. Воздух казался горячим и страшно сухим, а трава — унылой и жухлой. Словами не описать полноты моих ощущений, но одно я знал точно. С этим сном было что-то не так. Он будто бы был другим, странным и страшным, непонятным и ни на что не похожим. Тогда он казался мне куда плотнее и весомее, чем все мои прочие грёзы, где я беспечно шлялся по паркам, тропкам и коридорам старых особняков. В этом бесконечном и безжалостно выжженном мире все было взаправду. Я боялся его, может быть потому, что уже тогда знал: такие места не бывают хорошими и приветливыми. В них всегда пахнет тоской и отчаянием. Сны из разряда таких неприятны и ядовиты, а самое противное в них — пробуждение. Помню, как я просыпался весь липкий от пота и мелко дрожал от страха и напряжения. Во сне мои руки царапала сухая трава, а наяву я мог наблюдать, как кровоточат и набухают розовые отметины. И как я только не свихнулся на месте от таких новостей — загадка. Впрочем, неприветливый мир все чаще влезал в мои сны. Он был настойчив и неотступен. Я вынужден был часами блуждать в высокой траве, пугаться каждого шороха и мучиться непонятным предчувствием. Со временем мне стало казаться, будто бы в моем сне есть кто-то ещё, и этот кто-то — живой. Не самое приятное откровение, чего уж. Мне бы тогда испугаться как следует и попытаться проснуться, чтобы после с чистой совестью разреветься. Да нет же. Осознание чужого присутствия меня ничуть не смутило. Напротив. Мне сразу стало спокойнее. Не знаю уж, с чего я решил, что этот живой и незримый не причинит мне вреда. Тут бы самое время вспомнить про серенького волчка-извращенца и семейство бабайковых — по рылу на угол. Но я ничего такого не вспомнил. А чужому присутствию внезапно обрадовался. Случается и такое. Не буду больше томить. Спустя месяц-другой бесцельных шатаний под белыми небесами я понемногу привык к невозможному зною. Однажды мне даже хватило сил пересечь поле и добраться до вершины холма. Я достиг своей цели и тут же заскулил от обиды, поскольку содрал коленки до крови. Ужасно хотелось пить. — Чего это ты ревешь? — услышал я вдруг. Голос был красивым и чистым, тягучим, как знойный воздух внутри ядовитого сна. От неожиданности я подпрыгнул на месте и тут же перестал плакать. Мне стало стыдно. — Дяденька, а вы кто? — спросил я практически шепотом. Обладатель красивого голоса ответил на мой вопрос удивлённым смешком. С мгновение мы оба молчали, слушая шелест сухой травы. На светлом небе по-прежнему не было солнца, однако ландшафт с высоты холма отливал перламутром и золотом. — Куда важнее, кем будешь ты, — задумчиво проговорил незнакомец. — Хотя нет, это я знаю. Тебя зовут Макс. Это место однажды тебе приснилось. С тех пор ты зачастил сюда. Сегодня тебе хватило смелости взобраться на холм, и теперь ты об этом жалеешь. Тут жарко и страшно, а у тебя ноют коленки. Не так ли? Я смущённо пожал плечами. — Я хочу домой, — ляпнул я первое, что легло на язык. Незнакомец опять засмеялся. — Не правда, — мягко заметил он. — Не хочешь. И более того, ты не можешь. У тебя нет дома. Был когда-то, хотя этого ты не помнишь. Нельзя быть дома в мире, который тебя раздражает. Понимаешь меня? Я ощутил, как на мое плечо опустилась тяжелая ладонь, и против воли подпрыгнул. Рука была странно жилистой и худой, особенно, в сравнении с широкой и сильной кистью. С минуту я косился на длинные пальцы с коротко остриженными ногтями. А потом тихо чихнул и удивлённо захлопал глазами. — Посмотри на меня, — ласково предложил мне хозяин руки. — Не бойся, мальчик. Не укушу. Я засмеялся и обернулся на звук его голоса. Рядом со мной сидел светловолосый и темноглазый мужчина, облаченный в белые одежды просторного кроя. Его лицо не позволяло судить о возрасте и настрое, однако, черты были неуловимо и странно красивы. Незнакомец поглядел на меня и доброжелательно улыбнулся. — Видишь, не такой я и страшный, — сказал он и опять усмехнулся. Я не нашелся с ответом, да этого и не требовалось. Незнакомец окинул меня с ног до головы пристальным, изучающим взглядом. Мне вдруг померещилось, что на долю секунды в его глазах промелькнуло странное выражение. Однако он тут же покачал головой, и зацепившись взглядом за мои изодранные коленки, сочувственно причмокнул губами. — Сиди смирно, — приказал он мне и поочередно коснулся моих боевых ранений странно горячими пальцами. Я следил за ним и бессмысленно хлопал глазами. Коленки зажили в то же мгновение, а незнакомец уже отстранился и теперь вновь смотрел на меня. Его глаза казались мне разом и удивлёнными, и задумчивыми. — Спасибо... — прошептал я неуверенно. — Дяденька, вы волшебник? Незнакомец моргнул и смерил меня разочарованным взглядом. Я смущённо заерзал и тут же потупился. — Меня зовут Лойсо, — негромко и выразительно проговорил этот удивительный тип. Казалось, он хотел сказать что-то еще, но в последний момент передумал. — Лой-со, — повторил я нараспев, стараясь запомнить. — У вас странное имя. Кто вы? Откуда вы здесь? Уголок его губ дрогнул горькой усмешкой. С мгновение он все ещё смотрел на меня. Мне казалось, что его глаза стали непроницаемыми и бездонными, как два старых колодца, ведущих в Страну Чудес. Потом Лойсо протянул руку и неуверенно погладил меня по спутанным волосам. — Тебе пора просыпаться, — с сожалением проговорил он. — Иначе ты потеряешь сознание от жары и усталости. Иди уж. Хватит с тебя приключений. Мне вдруг стало страшно и грустно от того, с каким именно выражением он все это сказал. Почему-то именно тогда я вдруг понял, что лицо и глаза Лойсо кажутся мне смутно знакомыми. И это не было странным. Загадочным — может быть. Но не больше того. — Мы увидимся снова? — неуверенно прошептал я. Рука Лойсо замерла на моей макушке. — Если захочешь, — сказал он рассеянно. — Как только соскучишься, скажи себе перед сном: «Я хочу увидеться с Лойсо». И я буду тут. Я всегда тут бываю. Никаких исключений. Я медленно поднялся на одеревеневшие ноги и пошатнулся. От зноя у меня кружилась голова и кололо в боку. — До свидания... — еле-еле выдавил я из себя, чувствуя, как в глазах у меня темнеет и расплывается однообразный пейзаж. А потом я проснулся. Последнее, что я запомнил, было задумчивое лицо того странного типа. Я рывком поднялся с кровати, пока в ушах у меня звучал его голос. «Ты так вырос, — сказал Лойсо мне на прощание. — Стал совсем большим и таким любопытным, что кеттарийской лисе за тобой не угнаться. Я рад тебе, Макс. Жаль только, что ты не помнишь меня». Если вы думаете, что впоследствии я не ломал голову над смыслом его заковыристого прощания — ломал, ещё как! Всю ее-несчастную изломал, да толку, в самом-то деле. На долгие годы Лойсо стал для меня другом. Я приходил к нему с жалобами на родителей и ровесников, учился у него понемногу, а то и просто забегал помолчать и подумать. С Лойсо я ощущал себя куда более уверенным и спокойным, чем был на самом деле. С ним я делился своими радостями и печалями. Он слушал меня с доброжелательным сочувствием и интересом, как умеют это только очень молодые родители. Помню, как плакал, прижавшись к нему, по первым в жизни потерям. В то время я не задумывался, почему он вообще слушал мои путанные рассказы про сбежавшего пса, украденный плеер и синюю ленту в рыжей косе соседской девчонки. Лойсо рассказывал мне о магических орденах и волшебном городе на каменном берегу. Иногда в его речи появлялся призрак несбывшегося. Это были на редкость путанные беседы. Он говорил, что в одном из миров жил ворон, чей рассудок погубил интерес к древнему колдовству. Однажды судьба свела его с любопытным и страшно азартным лисом по прозвищу Чиффа. Ворон знал, что старый плут прячется от драконьих когтей, ночами глядит во тьму и охотится на могущественных безумцев. Однако до поры им было страшно весело вместе. У старого лиса были раскосые глаза цвета чистого серебра — и это единственное, что ворон о нем запомнил. Надо ли говорить, что я долгое время не понимал смысла этой причудливой сказки? Мой взрослый друг не имел привычки заканчивать эту историю. Лишь однажды я решился спросить у него напрямую. — Старый хитрец нашел прочную клетку и запер в ней ворона, — просто ответил мне Лойсо. — Махнул напоследок серым хвостом и ушел. И ворон его больше не видел. — Знаешь что, я терпеть не могу тюрьмы и клетки, — сказал я ему. — Не дело так. Ворону даны крылья, чтобы летать. Я хочу открыть ему дверь. В тот раз Лойсо смотрел на меня долго и с интересом. — Я буду ждать, — откликнулся он наконец. С того разговора минуло много лет. Помню, как на третьем десятке я окончательно разочаровался в жизни и людях, и снова, как в детстве, отдал предпочтение снам. Раскалённый добела мир по какой-то причине перестал мне являться. Зато мне пригрезился сказочный город с мозаичными мостовыми, изогнутыми мостами и уютными забегаловками на углах. В одном из трактирчиков я познакомился с немолодым, но крайне жизнерадостным господином. С первого взгляда меня поразили его холодные, раскосые глаза — каленые, как железо. Звали его Джуффином Халли, и именно он помог мне сбежать в другой мир наяву, а после заботливо научил закрывать за собой еле заметные двери. Ещё и на работу под свое начало устроил, золотой человек. В двух словах говоря, именно от него я впервые услышал историю о Лойсо Пондохве. Тот некогда был Великим магистром ордена Водяной Вороны — безумный продукт безумного времени. Именем сэра Лойсо в их родном мире до сих пор стращали детей и кляли соседей. Сэр Джуффин в народе получил славу того, кто удачно убил магистра Лойсо и избавил мир от неминуемой гибели. А мне полагалось сидеть смирно и надеяться, что мой шеф ничего не узнает. На практике — все-то он знал без меня. Как говорится, если кому-то из бывших магистров удалось остаться в живых, значит, Джуффин не хотел его смерти. Он быстро выведал, что я без спросу шастаю в гости к его давнему неприятелю, однако, останавливать сие безобразие не спешил. Сэр Джуффин поступил как истинный деспот: они с Лойсо перебрасывались через меня взаимными оскорблениями и насмешками, и на том мир стоял, и финики зрели. Какое-то время. Догадываюсь, что вам особенно интересно узнать, чем закончилась эта история. Ну, что же. Однажды я нашел способ вытащить Лойсо из его жаркой темницы и отпустить на свободу. Можно сказать, что мы впервые свиделись наяву — усраться от счастья, не меньше. — Скажи мне честно, — спросил я у него на прощание. — ты знал, что это случится? Ты нянчился со мной потому, что я в любой момент мог сломать замок и открыть ворону дверь? Сэр Лойсо снисходительно улыбнулся. — Чиффа очень любит замечать, что из меня крайне хреновый провидец, — откликнулся он наконец. — Но я всегда знал, что твои желания способны сбываться. Рано или поздно. Так или иначе... Хочешь, открою страшную тайну? Подарю, так сказать, на прощание. Я помедлил, а потом все же кивнул, почему-то вдруг испугавшись. Мои сердца, одно и второе, отплясывали чечётку под ребрами. Лойсо склонился к самому моему уху и заговорщически улыбнулся. — Однажды мы с Чиффой здорово заигрались, — сказал он неожиданно мягко и ласково. — Притворились врагами и не смогли вернуться назад. А ведь задолго до этого так славно сошлись и свалялись, кто бы подумать мог! Так вот. Незадолго до этого твой обожаемый шеф решил создать живое дитя, придумать во сне и воплотить наяву. Тогда я считался единственным специалистом в этом вопросе. А потому, Чиффа и пришел за советом ко мне. Раз, другой, третий. Потом и вовсе повадился дрыхнуть под моим одеялом и требовать с утра свежую камру. И наконец, свершилось. Он привел в мир тебя. Маленького Вершителя, которому подарил мое истинное лицо и магическое обаяние. Видишь ли, даже он иногда позволяет чувствам одержать победу над разумом. Чего же хотеть от меня?