play date

— Кто это сделал? Хигучи тяжело дышит. Она стоит посреди пустого коридора, свет из панорамных окон падает на ковёр, на ее ботинки, которые она несколько раз почистила, прежде чем явиться в штаб с отчетом, на плащ Чуи-сана. Он протягивает правую руку в перчатке и касается ее шеи. — Кто это сделал? — снова повторяет он, на этот раз более нетерпеливо. Хигучи хмурится, но держит язык за зубами. Стукачей не любят, она сама виновата, что пошла не по плану, начала палить по тигру и его напарнику, подвергла провалу операцию. За ее спиной звякает лифт, оттуда выходит Акутагава. Медленно Чуя-сан переводит взгляд на него. Хигучи трясёт — она понимает, что это значит. Он догадался, он… он… Уловить момент Хигучи не успевает. Ее протянутая ладонь ловит воздух. Акутагава за ее спиной шипит от боли. — Наказываешь подчиненного на глазах у врагов? Она оборачивается — Акутагава согнулся на коленях, на чистый белый ковёр капает его кровь. Нет, думает Хигучи. Нет, нет, пожалуйста. — Позволишь такое в следующий раз, и я примусь за твоё воспитание, как Дазай. Акутагава поднимается. Хигучи прижимает ладони к груди, готовится встретить ненависть или ярость, но в его глазах — ни того, ни другого, холодное тупое безразличие. — Я понял. Он кланяется Чуе-сану и ждёт, пока его отпустят. Коридор снова пустеет, как ее сердце. Чуя-сан оборачивается, и Хигучи смотрит в его глаза. Когда-то она мечтала видеть такое во взгляде Акутагавы вместо его привычного вязкого равнодушия. В глазах Чуи — слишком много эмоций, слишком много того, чего Хигучи не заслужила, слишком много того, что она не готова принять. — За мной, — говорит он. Хигучи подчиняется. До его кабинета они идут молча, и она отсчитывает шаги, чтобы успокоиться. Раз, два, три, раз, два, три — это совсем не сложно, как навязчивая мелодия, как ритм, застрявший в голове. Чуя-сан закрывает за ней дверь, и в тишине это звучит, как удар гильотины. Он подходит к своему столу, снимает шляпу и садится на стул. Хигучи невольно думает, что не видела его без шляпы, но сейчас это совсем — совсем! — не имеет значения. — Ты была не права, — говорит он. Она дёргается от неожиданности. Тишина давит на неё, голос Чуи кажется раскатом грома. Хигучи не нужно убеждать, она знает, что была не права, вот только… Вот только он за неё заступился. — Зайди к доктору после отчета. — Хорошо, — отвечает она. Жаркое солнце падает на ковёр, на синяки на ее коже, на волосы Чуи-сана. В закате они полыхают, как костёр. — Спасибо. И впервые за весь вечер он улыбается — почти незаметно, уголками губ, но Хигучи смотрит на его лицо и думает, что никогда не забудет этого. *** — Ты уверена, что тебе подходит эта работа? — спрашивает босс, и ее всю дорогу до дома трясёт. Не помогают ни таблетки, ни бокал вина, ни громкая музыка из колонки. Она цепляется: за опасного Гина, ухмылку Тачихары, запах сигареты, зажатых меж пальцев Хироцу-сана, за дьявольские чёрные глаза. За улыбку, яркие рыжие волосы, красивые руки в чёрных перчатках. Ты уверена, что тебе подходит эта работа, спрашивает она сама себя. Не эспер, не исполнитель, просто — Хигучи, обычная девушка в необычной организации, которой заправляет человек со сверхъестественными способностями и такой же сверхъестественной интуицией. Порой ее пугает, насколько хорошо босс знает их всех. Порой ее пугает, насколько он оказывается прав. Хигучи эта работа не подходит. И все же она остаётся. Она идёт спасать Акутагаву — сама. Потому что ей нравится эта работа, потому что ей важен ее начальник, потому что ей хочется быть здесь. Когда она, побитая, уставшая и довольная заваливается в штаб, когда Акутагаву доставляют к доктору, а пришедшие на помощь Чёрные Ящеры отправляются по домам, Хигучи встречает Чую-сана. — Доброй ночи, — она кланяется. От неё не укрывается его взгляд: вниз по дырявому пиджаку к грязным штанам и потрепанным ботинкам, вверх по испачканной кровью белой рубашке к бинту на плече, к неровным царапинам на щеке. — Вечно ты попадаешь в неприятности, — говорит он, но без злости, без осуждения, со странной, неправильной ухмылкой, и ей становится легче. — Как Акутагава? — Чуя кидает взгляд на дверь медотсека. — Ему… лучше. — А тебе? Хигучи застывает на мгновение. А тебе — это ведь… про что-то человеческое, то, что ей было нужно. Потому что за этот вечер она услышала «ты смелее, чем любой эспер, Хигучи-кун», «мы рады, что у нас такой лидер», но ни разу — «как ты себя чувствуешь». — Я… я… — она делает несколько вдохов, прежде чем ответить. — В порядке. Чуя кивает и проходит мимо. Хигучи кажется, она что-то упускает. Возможность сделать ошибку, скорее всего. — Чуя-сан, — зовёт она. — Да? — Как вы думаете… вы считаете, что мне подходит эта работа? Он оборачивается, его переносицу пересекает морщинка. — С чего бы такие вопросы? Хигучи опускает голову — вопрос действительно глупый, не стоило его задавать, не здесь, не сейчас, не тому человеку. — Извините. — Ты на своём месте. Она смотрит ему в глаза — удивление пересиливает неловкость. Он не смеётся над ней, не жалеет, он говорит — прямолинейно и легко, словно они знают друг друга долгие-долгие годы. — Я тебе не начальник и не родитель. Не собираюсь указывать, как поступать. — голос его твёрдый и уверенный. — Но если тебе нужно мое мнение, то да: ты на своём месте. За это вечер она проливает слишком много слез: у постели Акутагавы, за дверью своей квартиры, в коридоре возле медотсека. Перед одним из исполнителей Портовой Мафии. Последнее, пожалуй, она позже запишет в одну из главных ошибок в своей жизни, но сейчас Хигучи не сдерживается, шмыгает носом. — Э-э, ты чего разревелась-то? *** Билли Айлиш в динамиках сменяет Мелани Мартинез. Она делает музыку громче, стучит пальцем в такт. Мелани поёт о том, как устала бегать за человеком, которому на неё все равно, и Хигучи видит в этом что-то ироничное. Под одной из кричащих вывесок магазина на светофоре она замечает фигуру в подозрительно знакомой шляпе и, не задумываясь, сворачивает на обочину. Чуя, похоже, узнаёт машину, вскидывает вверх руку в знак приветствия, и Хигучи кратко кивает головой. — Добрый вечер, Чуя-сан. Вас подвезти? — предложение простое, без лишних подоплёк и намеков, но он почему-то ухмыляется так… ей становится неловко. И жарко. Невольно она задумывается о том, как многие женщины с жадностью ловят эту ухмылку. Это ничего не значит, повторяет она себе. Теперь Чуя-сан на пассажирском сидении начинает ее нервировать. Она сбивается с такта, не слушает текст песни, в отличии от Чуи, который, кажется, с интересом смотрит на проигрыватель, прокручивает плейлист на экране. — Можете включить что-то своё, если хотите. — голос ее немного срывается, Хигучи мысленно ругает себя за это — она вся какая-то… неправильная, неловкая, не та. И все же Чуя-сан, кажется, ощущает себя вполне комфортно рядом с ней. — Нет, — отвечает он. — Мне нравится. Ей становится чуть легче. Они доезжают до его дома в молчании, но молчание это лёгкое, ненапрягающее. — Спасибо, — говорит он, отстёгивая ремень. Хигучи смотрит, сжимает пальцы на руле, потому что ей кажется, сейчас — непременно сейчас — эта магия разрушится. А ещё — он попросит ее пойти с ним, в его квартиру, остаться, и Хигучи, она не знает, сможет ли она согласиться, она, несомненно, находит его привлекательным, но в последнее время в компании Чуи-сана ей было так спокойно, хорошо, чтобы рушить это сегодняшним вечером, одной неправильной ночью. Не время, думает Хигучи. Не место. И Чуя ничего не предлагает, он желает доброй ночи и закрывает за собой дверцу. Она смотрит на его ровную спину и выдыхает, словно бы впервые за этот вечер. Не время. И не место. Мелани в динамиках снова говорит о том, как ей плевать на того самого парня, и Хигучи раздраженно выключает динамик. Такими темпами, мысленно говорит она, мне понадобиться совсем немного, чтобы передумать. *** Самый молодой исполнитель Портовой Мафии однажды ее предал. Вместе с этим оставил за собой и наставника, и ученика, и напарника. Хигучи тщательно изучает досье Дазая. Дела его могли переплюнуть многих мафиози, служивших десятки лет. Опасный противник, умелый манипулятор. Двойной Чёрный. Хигучи читает об их миссиях, как будто бы читает приключенческую книгу, и невольно восхищается. Когда-то этому дуэту не было равных во всей Йокогаме. И когда-то один из них предал другого. Ей трудно представить, что бы она испытывала, если бы кто-то из ее напарников или подчинённых сделал то же самое. Чую-сана ей не понять. Зато она может представить, какой гнев он чувствовал в ночь, когда Дазай Осаму покинул Портовую Мафию. Наверное, это передаётся ей. Поэтому при следующей встрече детектив улыбается и говорит: — Оя-оя, ты очень зла на меня, Хигучи-чан. — Не называйте меня так, — шипит она. Его фамильярность и ужимки раздражают, его беспечность, с которой он поворачивается спиной к ее отряду, — тоже. Он знает, ему не грозит опасность. Он знает, и сама Хигучи не сможет ему противостоять. Единственный человек, который был равен ему по силе, сейчас лежал без сознания у его ног. — Волнуешься, да? — Дазай замечает ее взгляд. — И почему этот идиот заслужил внимание такой красивой девушки? Она не отвечает — только сильнее сжимает пистолет в руке. — Ла-а-дно, — тянет Дазай. — Оставлю вас. Позаботься о нем, хотя я бы предпочёл, чтобы он сдох. — Зачем тогда спасали? Он улыбается бесхитростно, невинно, как маленький ребёнок, который не отдаёт себе отчёт в своих действиях. И уходит. Хигучи ждёт секунд десять — самые долгие в ее жизни, но ей нельзя показывать это перед Дазаем, нельзя, и все же… Она оказывается перед Чуей-саном, осторожно убирает пряди волос со лба, проверяет пульс, вызывает помощь. — С вами все будет хорошо, — повторяет она. — Все будет хорошо. И непонятно — себе или ему. *** Чуя-сан просыпается в медотсеке на следующее утро. Хигучи отрывает взгляд от телефона — она села смотреть какое-то глупое видео о рационе питания змей, потому что ей нельзя было засыпать, потому что ей нужно было следить, потому что… Когда Чуя переводит на неё взгляд, ей вдруг становится стыдно. И зачем она тут просидела? — Спасибо, что пришла, Хигучи. — говорит он. Не «зачем ты здесь», не «ты что, всю ночь тут провела», не «позови врача». Хигучи поднимается со стула, подходит ближе. Чуя ловит ее ладонь своей рукой и сжимает. Руки у него холодные, и она осторожно водит пальцами по ним, чтобы не спугнуть момент. И себя саму. Чуя улыбается ей. Хигучи думает, ради этой улыбки стоило провести несколько часов без сна. *** Руки Чуи всегда холодные после использования Порчи — об этом она узнаёт уже много времени спустя, когда лежит на кровати в его квартире с видом на Йокогаму и гладит его предплечья, без стыда, без страха, словно всегда это и делала. Он немного дрожит, и Хигучи прижимается к нему, целует вены на запястьях, выпирающие ключицы, открытую шею, прядь волос, щеки, губы. У Чуи много шрамов — они почти незаметны, разглядеть их можно разве что так, когда она как никогда близка к нему, когда комната погружена в приятный полумрак, а он ведёт руками по ее бёдрам, усаживает на себя, и Хигучи раскачивается на нем, громко стонет. Чуя совсем не против быть снизу — об этом она тоже выясняет много позже, когда он подпускает ее к себе так близко, что Хигучи может разглядеть россыпь веснушек на его плечах. После Порчи он всегда ленив, его движения невесомые. Чуя целует и кусает соски, зарывается пальцами в ее волосы и оттягивает назад, чтобы провести языком по шее. — Мне завтра на работу рано, — говорит она, пытается опереться на кровать. Чуя ловит ее ладони, переплетает пальцы, Хигучи прижимает его руки к кровати, и входит глубже, и кусает губы, чтобы сдержаться. Чуя подаётся вперед, ее снова трясёт — от ощущений и от эмоций, она не помнит, чтобы ей было с кем-то так хорошо. Когда-то, конечно, она мечтала, чтобы на месте Чуи был Акутагава, но теперь он кажется неподходящим, неправильным, не тем. Когда-то она мечтала, чтобы Акутагава так приподнимался, просил не отводить взгляд, сжимал ее бёдра ладонями. — Могу сказать твоему начальнику, что ты задержишься. *** У стен есть уши и глаза, думает Хигучи. А в Портовой Мафии, похоже, происходит слишком мало интересных событий, чтобы Чёрные Ящеры проявили внезапный интерес к ее личной жизни. — Так? — спрашивает Тачихара. Кабинет погружается в предзакатную мглу, лучи солнца гуляют по полу. Она не спешит включать свет — после суток работы за компьютером он начинает ее раздражать. — Так? — Да просто птичка на хвосте принесла, — Тачихара ухмыляется. — Что наш потрясающий лидер спелся с не менее потрясающим исполнителем. И что за птица треплется тебе, мысленно отвечает Хигучи. — Не знаю, о чем ты. — она закрывает ноутбук. — Занимайся своей работой, Тачихара. Или я найду ее тебе. — Конечно-конечно, — без злости говорит он. — Всего лишь хотел пожелать вам счастья, Хигучи-сан. Раньше она думала, в Портовой Мафии не лезут не в своё дело, каждый занимается своей жизнью. Похоже, она ошибалась. *** Хигучи сжимает ткань на плечах, собирает ее под пальцами. Голову хочется откинуть назад, но Чуя держит ее затылок, почти бережно массирует кожу. Лодыжки — за его спиной, ноги — на его талии, и он прижимается своими бёдрами к ее, берет ее прямо в своём кабинете, и она пытается подумать, — прийти в себя, — так нельзя, она должна была это остановить, она должна была… — Хигучи, — шепчет Чуя, и все ее мысли уходят от этого низкого рычащего голоса. Она кусает кожу на его шее, чтобы подавить стоны, кто-то может зайти, кто-то может быть за дверью, кто-то… Ладони Чуи сжимают крепче ее бёдра, он наваливается на неё, и Хигучи хнычет. Вместо ткани пиджака она ловит листок бумаги. — Это же отчеты, они… — Да насрать, — Чуя языком водит вдоль пульсирующей венки на ее шее, пальцами — по пояснице. — Я… черт… пожалуйста, Чуя. Он целует ее в губы, Хигучи выгибает спину, сметает со стола бумаги. Вспоминает об этом позже — когда они вдвоём смотрят на беспорядок и смеются. — Я могу помочь переписать, — говорит она. — Не стоит, — Чуя застегивает ремень и целует ее в лоб. Нежно, невесомо, у Хигучи от этого теплеет что-то в груди. Она поправляет рубашку и штаны. Ноги дрожат, она почти падает, когда резко встаёт со стола. Чуя со смешком придерживает ее, снова целует — в губы. — Посиди пока здесь. Чуть позже пойдёшь. У Хигучи нет сил перечить. Она вдыхает аромат одеколона, сигарет и мнёт его рубашку в своих руках. *** Акугатава узнаёт об этом последним. Потому что у него есть свои дела, потому что тренировки с Тигром отнимают все время работы с их отрядом, потому что ему плевать. Хигучи думала, ее это непременно заденет. Но она смотрит в его глаза — дьявольски чёрные, те самые, в которых она когда-то надеялась увидеть и понимание, и желание, и нежность, все то, что она сейчас видит в глазах Чуи. Хигучи думает, ей непременно будет плохо, как падение на спину, как удар поддых. Но она смотрит в его глаза, и ей легко. Как будто вместе с осознанием она отпускает тяжёлый груз. Возможно, потому что она понимает, теперь от безразличия Акутагавы ничего не болит. Потому что ей тоже безразлично. — Я рад за тебя, — говорит он. Хигучи улыбается — искренне. Потому что, наверное, впервые в жизни между ними все так легко. Нет недопонимания, равнодушия и привязанности, которая ему не сдалась. *** Капельки пота текут по спине, ею она прижимается к его груди. Хигучи собирает под пальцами простынь, повторяет «Чуя, Чуя», он кусает ее плечо и гладит шею — на грани между нужностью и грубостью ладонь замирает на ней и сжимает, потом отпускает. Вместе с этим у Хигучи из легких уходит весь воздух, она жмётся к нему, улыбается, ловит прикосновения. Они лежат на кровати — уставшие и довольные, Хигучи смотрит на него, не может сдержать тепло, сидящее в груди, тянется к ключицам, волосам. Лямка бюстгальтера спадает с ее плеча, он аккуратно поправляет ее. Новое белье полупрозрачное, кружевное, розовое — Хигучи бы никогда такое себе не выбрала. Она покупала что-то классическое, удобное, чёрное. Чуя с одинаковым блеском в глазах стягивает с неё и широкие домашние штаны, и кружевные трусики. Хигучи не может сдержать улыбки — она слабо верила, что кто-то может смотреть на неё так, в глазах Чуи восхищение и желание, которое он позволяет видеть только ей. — Что это? — она открывает коробку, внутри — розовый бюстгальтер, чашечки полупрозрачные и лёгкие. Хигучи почему-то чувствует себя непередаваемо счастливой. — Подарок, — отвечает Чуя. Она улыбается, примеряет к груди, пропускает меж пальцев лиловые подтяжки. — Наденешь? — он касается губами открытого плеча. *** Когда Чуя в следующий раз использует Порчу, она ждёт его в квартире. Хигучи заканчивает работу, отсылает Чёрных Ящеров, прощается с Акутагавой. Квартира Чуи уютная и приятная, она своя, и Хигучи с облегчением сбрасывает пальто и стягивает резинку с волос. Открывает чат в телефоне. Новостей о Чуе все ещё нет. Хигучи думает, все хорошо. Он же сильнейший исполнитель Портовой Мафии. Она наливает себе травяной чай, купается, поправляет искусственные цветы в вазе. Складывает его шляпы по линейке. Расставляет книги на полке в алфавитном порядке. Убирает баночки в аптечке по дате. Только после этого до неё доходит, что она нервничает. Хигучи знает, она не должна позволять эмоциям вмешиваться в работу. Чуя берет с собой телефон, но звонить ему не стоит — кто знает, что произойдёт. В конце концов, он с Дазаем. Она пытается понять, пугает ее это или успокаивает. Хигучи не звонит. Не оставляет сообщения. Загружает вещи в стиральную машину, намывает стаканы до блеска, жарит панкейки. К трём часам утра телефон наконец оповещает, что абонент появился в сети. Хигучи взволнованно сжимает телефон в руках, размышляет, стоит ли ей написать. Чуя опережает ее. «Скоро буду». И этого, кажется, ей достаточно. Она слышит неровные шаги на лестнице полчаса спустя. Не думает о том, как это будет выглядеть, — выбегает, забыв закрыть за собой дверь. Чуя опирается о плечо Дазая. Хигучи думает, с каких это пор он помогает Чуе, а не бросает там же, где и оставил. Сардоническая ухмылочка Дазая отвечает на все ее вопросы. — И все-таки, как такой неудачник получил внимание такой красивой девушки? — недовольно вздыхает он, скидывая руку Чуи со своего плеча. — Доброй ночи, Хигучи-чан. У вас очень красивая пижама. Она не отвечает. Дазай уже повидал достаточно, а если не видел, то догадался, — Хигучи подбегает к Чуе, касается его испачканного пальто, помогает опереться о себя. — Спасибо, — говорит она Дазаю. Тот махает в знак прощания со своей пакостной ухмылкой. Хигучи это сейчас не трогает. И что удивительно — Чую тоже. За дверью он обнимает ее — у него снова холодные руки и слабая дрожь по всему телу. — Я наберу воду. Чуя кивает в знак благодарности. Сил на слова уже нет. Он перестаёт дрожать, когда опускается в ванную — вода горячая, Хигучи с трудом касается ее пальцами, но Чуе становится легче. Она думает, что, наверное, ей стоит уйти. Но Чуя просит: — Останься. Хигучи садится на бортик. Смелеет — опускает руки на его плечи, осторожно массирует. Чуя расслабляется, почти не замечает ничего — ни плеска воды, ни ее сбитого дыхания, ни ее мокрых штанов, когда он отклоняется и роняет голову на ее бедро. Хигучи зарывается пальцами в волосы. — Спасибо, — говорит он. — Отдыхай. — Хорошо, — он улыбается. — Хорошо.