Прятки

Если мне надо будет позвонить тебе, я ни пожалею ни копейки, Просто скажи, что принадлежишь мне и облегчи мои Думы, представь, каким бы мог стать мир, он Бы стал просто прекрасным. И мы, так счастливы вместе. The Turtles «Happy Together» ______________________________ (Далеко, там, где растут летние цветы...) Так не должно быть. Они и отдалённо не должны быть похожи на это. Но никто из них не останавливается. Сумрак проклинает себя и снова целует её, прежде чем она успевает произнести его имя. ______________________________ Операция на круизе и так уже достаточно сильно встревожила его. Ночи спустя Сумрак всё ещё вспоминает, как агент Терновая Роза лежала на полу, плавая в реке своей крови, смешанной с чужой, потерпев поражение в битве. Он был уже достаточно ранен, чтобы дотянуться до неё, и крик, вырвавшийся из его горла, обжигал в ночной тишине, как лава, капающая с неба. Но им удалось выполнить задание, защищая свою цель хриплым дыханием и открытыми ранами. После этого между ними воцарилось молчание. Когда Сумрак нёс её израненное тело на руках, он был рад, что они оставили Аню с Фрэнки дома, чтобы ей не пришлось видеть свою мать в таком состоянии. Его глаза были полны чего-то огненного, горевшего в его венах, когда он смотрел на поломанную фигуру, дрожащую в его руках. Он испытывал что-то вроде ярости и страха, которые презирал, когда пробовал на вкус, горький сироп, тающий в его воспоминаниях. Его руки дрожали, несмотря на его точные расчёты, когда он зашивал и латал её раны в их маленькой каюте. Сумрак сидел рядом с её кроватью, пистолет был наготове в его руке. Его рубашка была наполовину расстёгнута, волосы растрёпаны, и он не сводил глаз со спящей фигуры рядом. Она была прекрасна даже такой: шрамы, которых она так стыдилась, были рассыпаны по её коже цвета мякоти яблока, как маленькие созвездия, её волосы разлились по подушке, как струйки чёрной воды, её клубничные губы слегка приоткрылись, а дыхание постепенно становилось всё ровнее и ровнее. Когда она медленно открыла глаза, они были похожи на красную жимолость. Но именно то усилие, которое она сделала, чтобы улыбнуться, пробудило его сердце. Не произнеся ни слова, Сумрак взял её в свои объятия, медленно и осторожно, как будто скользил пальцами по битому стеклу, не обращая внимания на кровь, касающуюся его кожи. Теперь Терновая Роза сидела на кровати, а он обнимал её одной рукой за спину, а другой - за грудь, осторожно прижимая её голову к своей груди. Это была глубоко интимная поза, нечто большее, чем нежный взгляд или безмолвный поцелуй, потому что он молился о её безопасности, снова и снова спрашивая, не больно ли ей. Он опустил взгляд, чтобы посмотреть на выражение её лица, и в её глазах смешались смущение и что-то мягкое; нежность растеклась по орбитам, а на щеках появился румянец. Сумраку удалось сдержать смешок. Она всегда была такой застенчивой, даже в подобных ситуациях. Но она никогда не отстранялась. Затем она снова посмотрела на него, с усилием повернув голову, её глаза были полны благоговения и любопытства. В темноте она спросила его, не ранен ли он где-нибудь, а ещё попросила быть осторожным; и то, как она с трудом протянула к нему свою забинтованную руку, положив ладонь ему на щёку, не должно было вызвать у него такого чувства, как сейчас: в его груди взорвался вулкан, разрастаясь мягко и безжалостно. На лице Сумрака читалось страдание, как будто эти эмоции были слишком сильны для него. Ему так сильно хотелось поцеловать её — это чувство пробудилось в нём, как второй инстинкт, он не смог удержаться и медленно придвинулся к её лицу. Всё ближе, ближе и ближе, и хотя она удивлённо распахнула глаза — она всё равно придвинулась к нему, принимая их дыхание, смешивающееся, как две волны, встречающихся друг с другом в океане. Поцелуй был нежным и наполненным чем-то беспечным. Это едва ли можно было назвать лаской. Но даже когда он почувствовал, как она задрожала под его губами, она неуклюже обхватила губами его нижнюю губу, подарив ему вкус, напомнивший о доме. Её аромат лаванды и роз полностью заполнил его, и он поцеловал её в ответ, осторожно и медленно — словно извинение было написано на её губах. Ни один из них не понимал, что они делают и почему, но их губы, прижатые друг к другу, ощущали комфорт хлопка и упругости. Сумрак вспомнил их первый поцелуй, когда она попросила о репетиции, где это было сделано исключительно для работы. Тогда её вкус отпечатался в его памяти, как родимое пятно, и он ругал себя за то, что всегда хотел попробовать её снова, чтобы её руки нашли его грудь и ласкали его так, как она делала это сейчас. Через мгновение они наконец отстранились друг от друга, и Сумрак увидел, как лунный свет танцует на её приоткрытых губах. Его переполняло искушение поцеловать её снова, но он сдержался, только прижался губами к её виску и прошептал, касаясь её кожи: “Сейчас тебе следует отдохнуть. Мы должны вернуться домой завтра”. Она посмотрела на него с выражением, которое он не смог разгадать — Сумраку никогда не удавалось прочитать свою напарницу, она всегда была исключением из всех его правил. Но она всё равно кивнула, с отсутствующим выражением лица и абсолютно сбитая с толку, и Сумрак осторожно уложил её снова на кровать, укрыв одеялом. — Я буду готов к любой опасности, чтобы защитить нас обоих. А ты спи. Он произнёс это тем тоном, каким всегда отдавал приказы, и всё, что она могла сделать, это подчиниться. Он уставился на дверь, всё ещё чувствуя на своей спине её взгляд, и шёпот, нарушивший тишину в комнате, остался с ним до утра: — Спокойной ночи... Лойд. Она всегда придавала этому вымышленному имени большее значение, чем он сам. ______________________________ Они вернулись домой, как ни в чём не бывало. Как будто они не повторяют то ощущение снова и снова в своей голове. Их дочь смотрит на них странно и самодовольно, как будто знает что-то, чего не должна знать, но Сумрак отмахивается от этого, укладывает её в постель и гладит по голове, желая спокойной ночи. То, что его фальшивая жена смотрит на него с другого конца коридора, заставляет его сердце биться быстрее, словно он снова молод и наивен. Он думает о том, как бы ему хотелось провести руками по её лебединой шее. Нежно… Настолько нежно, насколько это возможно. Как ему хочется подойти к ней, вдохнуть её вишнево-дымное дыхание, украсть красный огонь из её глаз, чтобы остались только неоновые звёзды, и прикусить её губы, похожие на лепестки роз, а затем убежать от неё (но с достоинством). Но он этого не делает. А она продолжает смотреть на него. Искренне, мило, застенчиво и— Она приближается к нему, шагая с храбростью испуганного солдата. Сумрак застывает на месте, ожидая и приветствуя любую опасность, пока она исходит от неё. Она наклоняется к нему, вставая на цыпочки, и Сумрак на минуту забывает, как дышать. Затем— Она целует его в щёку три долгих секунды. Её губы щекочут, словно свежая вода, струящаяся по его порам. Сумраку приходится как можно скорее запечатлеть в памяти, чтобы никогда не забыть его, потому что она быстро отстраняется, и её глаза затуманиваются застенчивостью, а выражение лица становится похожим на испуганную сердитую кошку. И всё же её пальцы дёргают его за рубашку прямо над грудью, и она восклицает: “С-спокойной ночи!” Затем она снова целует его. И прежде чем он успевает что-либо сказать или сделать, она убегает в свою комнату и спешно закрывает дверь. Ночью он почти не спит, чувствуя, как её губы танцуют на его щеке. ______________________________ Им даётся ещё одно совместное задание. Сумрак надевает чёрный костюм и очки, которые напоминают ему о его образе Роберта. Терновая Роза прекрасна в своём красном платье и каштановом парике — она умело играет свою роль, а он наблюдает за ней с другого конца комнаты, притворяясь, что они не знакомы, и это наполняет его гордостью. Она почти полностью изменилась с тех пор, как они впервые встретились. Но когда другой мужчина настаивает на том, чтобы обнять её за талию, хотя она всё больше погружается в свою роль, её не покидает ощущение опасности. Сумрак знает, что она способна защитить себя даже лучше, чем он, но он в миг теряет самообладание. Он обнаруживает, что в последнее время это происходит всё чаще, и всякий раз, когда дело касается его напарницы, у него словно нож по костям проходит. Он знает, что никогда не должен испытывать злости или неуверенности в себе, но ей удаётся делать это, даже не прилагая усилий. По дороге домой он чувствует, как это притяжение разливается по его крови, словно бурлящая река. Ему нужно почувствовать её рядом с собой. Он должен. И он это делает. Прежде чем она успевает взять ключи, он загоняет её в угол у входа в их здание, так что она прижимается спиной к стене. Сумрак знает, что в этот час никто не будет прогуливаться поблизости, а если и появится, то увидит только мужа и жену, которые разговаривают после свидания — она уже сняла парик, и его волосы снова растрепались. Он хватает её прежде, чем она успевает заметить его приближение. Обхватив руками её талию и лицо, он прижимает её к стене, мягко и одновременно опасно, как ей втайне нравится; она приподнимает лицо в приглашающем вздохе, и её пальцы цепляются за его плечи ещё до того, как он находит её губы. От поцелуя кажется, что у них во рту зарождается туманность. Каждое прикосновение - это тысячи электронов, сталкивающихся друг с другом. Он не останавливается. Он не остановится. Он покрывает её припухшие, податливые губы лёгкими, короткими поцелуями, едва позволяя ей втянуть воздух. Она становится бархатистой под его пальцами и медовой на его языке, а на нижней губе остаётся глубокий след от её вздохов. “Мы только усугубляем ситуацию”, — шепчет она, но не отстраняет его, чувствуя мелодию его сердцебиения у себя на груди. Внезапно очки его маскировки начинают ему надоедать, поэтому он останавливается всего на две секунды, снимает их и возвращается к следам на её губах, пожирая их взглядом. Руки Йор находят своё законное место на его сердце и ощущают учащённое сердцебиение, трепещущее в его груди, как взволнованная птица. Отбросив очки в сторону, куда именно он даже не потрудился взглянуть, её муж кладет пальцы ей на подбородок и бережно тянет за него, нежно заставляя её рот открыться, покрывая поцелуями её дрожащие губы - языки борются за то, чтобы содрать горькую правду. И она позволяет ему прижать свои губы к её губам. Дыхание на исходе. Горит свет фонаря. Они охвачены эйфорией. Она закрывает глаза и тонет в его вкусе. ______________________________ После этого она обнаруживает, что у него это вошло в привычку: даже после того, как он увидел, как с неё капает кровь, как она идёт по дорожке из трупов, как на ней разорвано платье, он всегда целует её так, как будто это в первый раз: уязвимо, быстро, ошеломляюще. Как будто он не может насытиться ею. Как будто он рад, что она жива, и нуждается в подтверждении этого своими губами, ощущая вкус крови и роз на её языке. Он никогда не устанет целовать всё такие же губы, принадлежащие лишь ей, каждое пятнышко и каждый маленький шрамик на них, которые были видны только ему. В одно и то же место у неё под подбородком. Снова и снова. Он притягивает её к себе, как магнит, и бросает пистолет в сторону, не потрудившись посмотреть, куда он падает. Касаясь её губ, он всегда спрашивает, всё ли с ней в порядке, не ушиблась ли она где-нибудь, и как только она, наконец, отвечает, он оказывается прижат к её губам. Снова и снова. ______________________________ Они никогда ничего не говорят. Нет ни слов любви, ни поучений, ни оправданий в том, что это их миссия и правильно ли, что они так себя ведут. Это притворство. Но они знают, что в их прикосновениях есть искренность. И даже если они знают, что перешли все границы, что им следует остановиться, они никогда этого не делают. Она хочет спросить его, что всё это значит. Она хочет спросить себя, почему она целует его, и почему он целует её в ответ. Но она никогда этого не делает, и её наставник никогда не ругает её. Он тянется к ней, охваченный внезапной потребностью, и, когда его руки обхватывают её, бушует буря. Это стало привычкой, второй натурой. Закрыв полные боли глаза, забыв обо всех сомнениях и долге, они стоят так близко друг к другу, загипнотизированные ситуацией, что её сердце решает не беспокоиться. Они прислоняются к стене, сцепленные сердцами, и падают, окутывая друг друга своей собственной маленькой планетой, оставляя позади все остальные раны и кровавый обрыв. Его губы становятся дверью в то особое место, которое она сделала своим убежищем. Нет ничего безопаснее, чем это место. Они хранят свои драгоценные воспоминания на чердаке, а бабочек держат в подвале — прижавшись друг к другу, поглощённые их нежностью и презрением. ______________________________ В их душах таится один и тот же голод. Они смотрят друг другу в глаза, а потом прижимаются друг к другу губами всё ближе, ближе и ближе. На заднем плане раздаётся раскат грома. Расцветают любовные укусы. Слова скользят по стеклу, как капли воды. Затем в комнате раздаётся тихий вздох, когда он, наконец, прижимается губами к её губам. (Далеко-далеко, там, где растут летние цветы, растут и скрытые поцелуи).