Эмоции

Веритас гордился собой и вполне заслуженно. Острый ум и холодный рассудок - именно то, что из раза в раз помогало ему в решении проблем и вызывало уважение коллег. Тонкий расчет и простой ответ уже в его руках, словно не он был именно тем, кто жертвовал сном в угоду эгоистичному желанию быть первым, лучшим. И Рацио был таким. Его имя - его гордость, и уверенное «Веритас Рацио» переходило из уст в уста среди членов Гильдии Эрудитов, вселяя страх в сердца невежд и глупцов, подавшихся сюда за легкой наживой. Он был хорош во всём, во всём, кроме эмоций. Эмоции — вещь субъективная и до боли в висках раздражающая. Они вызывали в нем отблеск разочарования глупостью этого понятия, и он отбрасывал их за ненадобностью и отсутствием интереса, ведь то, что нельзя просчитать на десять шагов вперед, никогда не станет чем-то необходимым, делая из великого учёного скорее механизм, чем живое, тёплое существо. Для него это не было проблемой. Погрузившись с головой в искусство точных наук, Рацио не задумывался о чём-то более человечном, чем знания. Не пытался погрузиться в исследование собственных чувств и старательно считывал медицинские показатели, когда его сердце раз за разом предательски пропускало удар в присутствии молоденькой ассистентки. Ты стала для него спусковым механизмом, крючком в затворе старого порохового ружья, заставляя вынырнуть в окружающий мир, выворачивая наизнанку душу в жалкой попытке оцифровать непонятые доселе эмоции и странное ощущение чего-то нежного и цветущего. Это было страшно. От этого не спрятаться внутри излюбленного кокона, белая гипсовая голова не спасала от того, что терзало внутри, а цветочный аромат твоего парфюма настолько крепко осел во встревоженном, воспалённом разуме, что Веритас слышал его, даже оставаясь наедине с собой в собственной ванне. Он и сам не заметил, как его колкие замечания или острая, как нож, правда каждый раз попадали мимо. Цепляла каждого, кто оказывался в поле зрения, изящно минуя ту, что вызывала это странное жжение где-то глубоко внутри. Стоило открыть рот, и витиеватое хитросплетение мыслей сменялось глуповатой улыбкой и предложением выпить кофе. Неловкие взгляды и мимолетные прикосновения быстро сменились чем-то более глубоким и трепетным. У Рацио не было сомнений, стоило лишь раз попробовать на вкус столь желанные губы, и за сменой сезонов он уже и не заметил, как мягкие изгибы твоего тела стали привычной картиной в тусклом пейзаже его спальни. От старых привычек сложно избавиться, да и Доктор не видел в этом острой необходимости, считая, что редкие совместные ночи — достаточное доказательство привязанности. Не понимал, как важно для твоего понимания любви иметь под ногами твердую опору под тонкой вуалью выражения чувств. В полумраке его кабинета витал уже укоренившийся здесь суховатый аромат старого дерева и пожелтевшей бумаги. Отблеск слегка покрывшегося пылью торшера разливал приятный желтый свет, заставляя тени плясать по стенам, играя свой спектакль для единственного зрителя. До блеска натирая излюбленный кодекс, Веритас сосредоточился на тихом звуке шагов. Ему не нужно было оборачиваться, задавать вопросы. Тихий шорох босых ног по лакированным половицам говорил так громко, что редкая улыбка тронула уголки его губ. — В чем дело? – часы, проведённые наедине с собой в молчаливых объятиях собственных размышлений, искажали голос. Нотки хрипотцы будоражили и согревали, навевая мысли о прикосновениях, столь желанных, но столь далёких, что тебе понадобилось несколько секунд, чтобы успокоить рвущееся наружу сердце. — Соскучилась, – тихое признание было именно тем, что однажды разрушило ледяной барьер, высокую бетонную стену, ограждавшую хрупкое эго Рацио от суровостей мира, и вот, ты сделала это снова. Тонкие пальцы скользнули по широким плечам, мягко разминая напряжённые мышцы. На мгновение поддавшись соблазнительному спокойствию, он прикрыл глаза, позволяя твоим рукам творить волшебство. — Тебе снова стало одиноко? — Тебя не было рядом слишком долго. Веритас замолчал, будто бы просчитывал секунды с тех пор, как в последний раз прикасался к тебе. Знал, что проводит на работе больше времени, чем стоило бы, и мягкость в словах задели за живое.   Ему пришлось обернуться, чтобы наконец встретиться взглядами, и он понял, что тоже скучал. Будто бы за тонной исследований и научных мытарств, его тело всё еще отчаянно искало одного — твоего присутствия.   — Прошу прощения. Я увлёкся, - тёплый янтарь его глаз скользил по твоему лицу, считывая каждую эмоцию, анализируя, чтобы дать ему четкий ответ. Тихий вздох, и он осторожно перехватывает длинными пальцами тонкое запястье, притягивает ближе, теряясь в глубине собственных противоречивых чувств. — Ты снова несчастна?   — Вовсе нет, – за легкой улыбкой скрываешь тягучую густоту разочарования. Нет смысла ругаться или повышать голос, громко топая ногой. Кто в здравом уме станет пытаться перекроить личность, такую восхитительную, но до дрожи на кончиках пальцев холодную и сложную, что тонкий девичий ум рушится под натиском кома эмоций.   Откинувшись в кресле, его глаза ни на мгновение не покидают твоих, за хрупким молчанием скрывается нечто более значимое, весомое, что-то, что можно было бы выразить словами. Подушечкой большого пальца задумчиво растирает нежную кожу, нащупывая точку пульса на твоем запястье.   — Ты ужасная лгунья, любовь моя, – в нем достаточно силы, чтобы поставить тебя на колени, издеваться, позволяя урагану чувств захватить разум, доводя до безумия от тоски и бессилия, но вместо этого… Вместо этого Веритас лишь притягивает ближе, осторожно усаживая на колени, чтобы наконец прижаться губами к изгибу шеи, вдыхая уже до боли родной аромат. — Ты знаешь, что у меня это плохо получается. Не думай, что я намеренно пренебрегаю тобой.   Тихий шорох одежды, и его руки уже осторожно ласкают мягкие бедра. Не стремятся залезть под юбку, превращая жест признательности в нечто пошлое. Лишь осторожно вырисовывают круги на бархате чувствительной кожи, в очередной раз доказывая, что за обжигающим холодом прозрачного льда все еще теплится дрожащий огонек.   И если бы кто-то спросил Веритаса о том, как ощущается любовь, то он бы непременно ответил, что любовь это весна, которая согревает даже в самую холодную зиму.