На дне кастрюли

Окружённый тесным кольцом агрессивных и взбудораженных борисинцев, со сцепленными тяжёлыми наручниками запястьями, тянущими его вниз, то и дело понукаемый и подгоняемый своими тюремщиками, Цзяоцю очень скоро утратил остатки самообладания и оставил попытки измыслить подобие плана, способного внушить ему надежду на спасение. Ситуация виделась ему безнадёжной и чтобы лишний раз не думать о собственном незавидном положении, Цзяоцю принялся гадать, преуспел ли в своём очередной побеге Моцзе. Не сомневаясь в его способностях, Цзяоцю, впрочем, опасался, что хитроумное устройство тюрьмы в экстренной ситуации может оказаться ловушкой для самих надзирателей. Самоотверженность всех павших, тела которых устилали путь вождя борисинцев к свободе, внушала ему трепет и тревогу. Не способный остановиться, чтобы помочь им, Цзяоцю лишь больше укреплялся в уверенности, что таковым и был замысел давних архитекторов, что проектировали это проклятое место: живым из тюрьмы не уйти никому. И всё же перед его глазами свершалось поистине невозможное: побег после семисот лет заключения. Если бы Хулэй не вызывал в нём столь сильный ужас, Цзяоцю был бы восхищён его волей. «Посмотрим, как тебе понравится стать частью столь выдающейся фигуры, когда он тебя сожрёт», – высказался злоехидный внутренний голос с ворчливыми интонациями Моцзе, с какими тот обычно сопровождал обнаружение в своём супе перьев ненавистного им лука. В ответ ему прозвучал звонкий смех не признающей поражение Фэйсяо: «Но пока ведь не съели. Значит, ещё есть шанс». Прорвавшись сквозь ворота тюрьмы, не позволив себе ни единого восторженного возгласа, борисинцы, ведомые Хулэем, лишь ускорились, тем не менее, великодушно избавив от лишних физических усилий Цзяоцю. Кто-то ударил его и, повалившись на спину, за мгновение до того, как сознание покинуло его, Цзяоцю увидел далёкий горизонт, на котором догорали угли багрового заката, и высокое сумрачное небо над собой. «Ещё есть шанс…» Ему приснился тёплый летний вечер. Ласковые солнечные лучи пронизывали сочную зелень, живым куполом смыкавшуюся над водой, сверкающей, словно шкатулка с драгоценностями. Тогда все цвета были невыносимо яркими, звуки пронзительными, запахи пьянили и переполнявшие всё тело ощущения лились через край. Он улыбался и щурился, демонстративно опустив вёсла и отказываясь шевелить руками, сколько бы чужой, откровенно веселящийся голос не увещевал его. Цзяоцю не разбирал слов и не различал черт того, кому принадлежал голос. Ослеплённый сиянием, сквозь прищуренные веки, он видел лишь сотканный из света смутно знакомый тёплый силуэт и испытывал любовь, какую невозможно было придумать случайно. Но вдруг захваченная бурным тёмным потоком, лодка опрокинулась, и он окунулся в глубокие холодные воды. Распахнув глаза, он увидел над собой тревожное оранжево-алое зарево. Задыхаясь, он протягивал руки, стремясь ухватиться за драгоценные осколки, обращающиеся в чёрные угли, и звал... Цзяоцю очнулся в холодном поту. Сердце грохотало в груди, ощущаясь неподъёмным камнем, продолжавшим и наяву тянуть его на дно. Цзяоцю был вынужден сдвинуться с места, не придя как следует в сознание. Его вытолкнули из транспортного ялика и, растерянно оглянувшись, он с удивлением обнаружил смутно знакомое окружение, соответствующее отдалённому уголку порта Лофу. В то время, как те из борисинцев, что оставались в волчьей форме, скрывались в тенях, группа фальшивых лис в отдалении обступили Хулэя. По всей видимости, у того возникли какие-то трудности с восприятием зелья, что должно было превратить его. Крутящийся рядом Мок Ток выглядел особенно подавленным и нервным, так что при взгляде на него Цзяоцю даже немного расслабился, почувствовав себя лучше, сочтя, что чужие затруднения ему на руку. Его бросили в закуток, обставленный высокими контейнерами, под ответственность единственного стражника, что явно намного сильнее интересовался состоянием глубоко уважаемого вождя, а не хилым лисом, явно не представляющим никакой угрозы. Что ж, тем лучше. Удовлетворившись тем, что его, по крайней мере, не станут трогать в ближайшее время, Цзяоцю устроился удобнее, взявшись, наконец, за то, что умел делать почти так же хорошо, как и готовить – анализировать. И требующее его внимания обстоятельство возникло практически в следующую же минуту, когда к Мок Току приблизился один из подчинённых, сообщив о захвате заложников. – Этого нам ещё не хватало! – огрызнулся раздражённый Мок Ток, явив полную солидарность с Цзяоцю, мимолётно бросив в его сторону рассерженный взгляд. Он, наверное, и сам уже не единожды пожалел о том, что оставил его в живых и не посмел настоять на убийстве. Неспроста Моцзе сетовал, что Цзяоцю привлекает странных людей. Ну, кому, как не ему, было это знать. После эмоционального обмена мнениями, детали которого Цзяоцю расслышать уже не удалось, пленников было решено привести и скинуть в одну кучу, то есть, обеспечить Цзяоцю компанией. Страшное подозрение возникло в подсознании Цзяоцю ещё до момента, как он увидел конвоируемых. Тревожащее предчувствие заставило его шерсть встать дыбом, и, весь обратившись в слух, он принялся судорожно приговаривать: «Нет-нет-нет, только не это…» В следующий миг его худшие опасения подтвердились, когда он увидел Яньцина и Юньли. У первого были связаны за спиной лишь запястья, в то время как вторая была плотно обмотана верёвкой вокруг живота, со стянутыми по бокам руками, и оба они вылупились на Цзяоцю с выражением неописуемым, в котором горечь, разочарование, гнев и недоумение мешались с радостью при виде знакомого лица. Свидетелем каких бы ужасов ни были, они при этом оставались всего лишь детьми. И, наблюдая за их приближением, Цзяоцю вдруг испытал острое желание открутить им, самоуверенным инициативным болванам, головы. Тем не менее, им хватило ума молчать, пока провожатые не удостоверились в том, что их пленники не намерены ничего предпринимать, послушно усевшись на землю рядом с Цзяоцю. Яньцин опасливо на него покосился, всем своим видом выражая вселенскую скорбь, в то время как Юньли, на контрасте, едва ли не фонтанировала эмоциями, готовая излить их в любой момент, и не преминула бы сделать это сразу же, стоило только им избавиться от внимания борисинцев. Но Цзяоцю не позволил ей этого. Пристально осмотрев ребят, не без облегчения отметив отсутствие на них серьёзных ран, он обратился к ним звенящим шёпотом, чувствуя, как внутри закипает, словно в кастрюле, сдерживаемый им гнев. – Объяснитесь. «А то не видно!» – всем своим видом выражала Юньли, но, бросив встревоженный взгляд в сторону Яньцина, смолчала. Тому потребовалось время, чтобы собраться с мыслями и заговорить: – Узнав о запланированном побеге, мы отправили Март 7 сообщить о том Облачным рыцарям, а я… – Мы! – прошипела Юньли. Яньцин качнул головой, упрямо продолжив: – Я решил, что нужно остаться и проверить, как будет планироваться отход, – сознался он и, точно чувствуя на себе прожигающей взгляд подруги, нехотя добавил: – И Юньли настояла на том, чтобы присоединиться. – Естественно! – подтвердила та, навалившись на Яньцина, не способная ни сохранять неподвижность, ни обрести равновесие из-за тугих верёвок. – Не могла же я тебя одного в такой ситуации оставить! Яньцин поджал губы, ничего не ответив. Между тем, проступивший на бледной коже румянец более чем красноречиво свидетельствовал о его мыслях. Цзяоцю был благодарен Мозце за сметливость, благодаря которой в экстренной ситуации ему не пришлось повторять дважды. Яньцин тоже рисковал и предпочёл бы нести за то ответственность в одиночку, пусть то и было глупо, и это ни в каком виде не могло устраивать склонную к противоречиям Юньли. Цзяоцю вздохнул. В бой бы он с Юньли ещё пошёл, но вот в разведку… Что ж, по крайней мере, сознавая положение, в котором оказались, они не пререкались, обвиняя друг друга в неудаче. В любой другой раз Цзяоцю от души порадовался бы достигнутым ими успехом, если бы ситуация не была настолько патовой. – То есть здравомыслия не лезть на рожон хватило только у Безымянной? – констатировал Цзяоцю, подумав при этом: «Но которой при этом не хватило ума переубедить детей геройствовать». Окинув взглядом насупленных Яньцина и Юньли, очевидно, и без его нападок расстроенных случившимся, он со вздохом заключил: – Молодцы блин. – А сами то, – не утерпев огрызнулась Юньли, – тоже ведь попались! – При обстоятельствах несравнимо худших, – устало отозвался Цзяоцю, вдруг почувствовав, как словно бы всей своей тяжестью целый корабль Сяньчжоу упал на его плечи. Нет, два корабля. К одному из которых относилась внучка почётного генерала, а к другому – приёмный сын другого почётного генерала. Генерала, к слову, с репутацией подмоченной настолько, что то, того и гляди, в самое скорое время выйдет ему боком и, вкупе с последними обстоятельствами, может спровоцировать взрыв, перед силой которого восстание Пожирателя Луны покажется увеселительной прогулкой. И Фэйсяо… Наверняка же решит сделать какую-то глупость из лучших побуждений. Палец ей в рот не клади, а дай причинить добро. И Моцзе ведь и в голову не придёт её останавливать, тоже дурак же… «А-а-а-а…» В чувство повергнутого в отчаянье Цзяоцю вернул голос Яньцина. – Вы в порядке? Не ранены? – спросил тот, с тревогой всматриваясь в его лицо. Цзяоцю качнул головой, страдая из-за невозможности закрыть лицо руками. Умница, подумал он, заставляет ребёнка за себя беспокоиться. – Нет, – ответил он, через силу улыбнувшись. – Я в порядке. Яньцин тоже улыбнулся, но ничуть не выглядя при том убеждённым. Точно верно угадав его сомнения, Юньли сказала: – И это странно. Яньцин шикнул на неё, но после обернулся к Цзяоцю с виноватым выражением на лице. – Это действительно странно, – прошептал он. – В смысле, борисинцы считают лисий народ кровными врагами. Как вам удалось сохранить жизнь… – … Под внимательным взглядом Цзяоцю Яньцин смутился, опустил лицо и пробормотал извинения, в то время как тот мысленно восхищался его проницательностью. Нисколько не впечатлённая Юньли между тем безжалостно добавила: – Из-за заложника ополчение наверняка было стеснено в маневрах. Возможно, что только из-за него им и удалось выбраться. Цзяоцю с готовностью бы радостно ей поаплодировал, если бы не приснопамятная стеснённость в маневрах. «Умница! Хорошая девочка, всё именно так, лучше думайте в эту сторону». – Учитывая уровень подготовки? – возразил Яньцин, выразительно гримасничая нахмуренными бровями. – Вспомни, что нам удалось увидеть, и подумай сама. Едва ли только в этом дело. Юньли нахмурилась, после раздумий кивнула, невольно соглашаясь. Проклятье, они и в самом деле поладили. – Вы что-то сказали? – вновь обернувшись к Цзяоцю, спросил Яньцин. – Что-то, из-за чего вас не стали убивать… Цзяоцю вздохнул. Впервые столкнувшись во дворце с Цзин Юанем, увидев его непроницаемый взгляд под маской вечной вежливо-сонной улыбки, Цзяоцю подумал, что с такой особой нелегко вести дела. Такого не прочтёшь, не пошантажируешь, уж точно не без опасения, что в любой момент сам окажешься в контролируемой позиции. И ему точно не следовало недооценивать Яньцина, что был воспитанником такого человека, пусть внешне тот выглядел бесхитростным и наивным. То, что слишком бросается в глаза, может быть просто специально выставленной напоказ ширмой. Осознаёт ли сам Яньцин тот эффект, что производит на окружающих? Испытанное негодование явственно отразилось на лице Цзяоцю и Яньцин это заметил. «Шах» точно понял он и тут же усилил напор. – Что вы сказали? – Это неважно. – Я так не думаю. – Я тоже, – вставила своё веское мнение Юньли, и под испытывающим взглядом двух пар глаз Цзяоцю был вынужден капитулировать. – Я сказал Хулэю, что Непостижимая Зарница здесь, в Лофу, что она вернулась. – … – Ха?! – громко воскликнула Юньли, из-за чего Яньцин и Цзяоцю хором на неё зашипели. – А что было делать, – проворчал Цзяоцю, – я запаниковал… – И это сработало? – едва не восклицая, произнёс Яньцин, явив явное и возмутительное пренебрежение тому, что было обусловлено экстренной необходимостью. – Как видишь, – хмуро отозвался Цзяоцю, несколько уязвлённый, пусть, по всей видимости, недоумение Яньцина больше относилось к умственным способностям борисинцев. Промолчав мгновение, он усмехнулся, немного нервно, но всё же с весельем. – В правилах обращения написано, что ни при каких обстоятельствах не следует упоминать имя Цзинлю и вы сделали именно это. Надо полагать, что риск оказался оправдан, раз он обеспечил отсрочку. – Отсрочку, говоришь… – Простите, – сконфуженно пробормотал Яньцин. Горестно вздохнув, он добавил: – Не думал, что скажу это, но было бы здорово, если она и в самом деле была здесь… – Ты знаком с ней? – спросила Юньли. – Ты видел Зарницу? – В некотором роде… Над нахмуренными бровями Юньли явственно читался вопрос «как это понять», но, перестав обращать на неё внимание, Яньцин погрузился в собственные мысли, что внушило тревогу Цзяоцю. – Не вздумай. – Ч-что? – Что ты там себе успел придумать. – Но это может помочь. – И наверняка включает в себя риск твоей жизни. Что я скажу Божественному Предвидению, если с тобой что-то случится? – А что я скажу генералу Фэйсяо? – Ничего говорить не придётся, если от тебя мокрого места не останется. Оскорблённо нахохлившись, Яньцин, полный уязвлённого достоинства, отвернулся от Цзяоцю, за что тот был мгновенно наказан осуждающим взглядом Юньли, расшифровке которого явно соответствовали слова «только мне позволено говорить ему правду». – Послушайте, – примирительным тоном сказал Цзяоцю, – вы ещё дети. И рисковать вашими жизнями я не намерен. – Мы не дети! Цзяоцю не ответил, и хотя Юньли продолжала гневно пепелить его взглядом, внимание его было обращено к подозрительно умолкшему Яньцину. Может ещё повезёт и удастся напоследок вбить в голову хотя бы одному из них, что иногда преимуществом может быть то, что у всех на виду, будь то возраст или не желанный статус. А то ведь эти дети считали, будто бы смерть какая-то невиданная привилегия, ценный опыт. Но какой в том смысл, если видевшие смерть не видели при этом жизни? Плывущие сквозь полный чудес космос на кораблях-стрелах долгоживущие, ведомые единственной целью преследовать Изобилие, точно из продиктованной нутром потребности уничтожить все зеркала в мире, что могли отразить их тщательно скрываемое уродство, – их участью было провести столетия в добровольном заточении. …В сущности, они так мало отличались от узников в тюрьме. И быть может те имели законное право смотреть на них за то с презрением. Холодок пробежал по спине Цзяоцю, когда тот почувствовал на себе свирепый взгляд многих глаз. Должно быть, действие пилюли, нейтрализующей люпитоксин сошло на нет, и он вновь ощутил сковывающий внутренности леденящий страх перед лицом подлинного хищника. Не осмелившись поднять лицо, чтобы увидеть своих врагов так близко к себе, Цзяоцю зажмурился, откинув голову, прижавшись затылком к прохладной поверхности. Не хотелось думать, не хотелось ничего решать, вместо этого довериться времени и расторопности своих друзей, уповая на то, что пропущенный ужин не скажется на их когнитивных способностях и физическом состоянии катастрофическим образом. Услышав сердитое бурчание в животе Юньли, Цзяоцю улыбнулся. – Я есть хочу. – Я тоже. – А ещё я беспокоюсь о Март 7… – Я уверен, с ней всё хорошо. – Угу… Когда всё закончится, нужно будет обязательно сходить куда-то, где много и вкусно. – Хм… Я попрошу у генерала, он всё оплатит. – Было бы здорово… – … Ты засыпаешь? – Неа. Просто… устала. – … – Эй. – М-м? – Они ведь ничего не сделают с Железякой? – С ним ещё попробуй что сделать… – Если осмелятся… не поздоровится… Встревоженный наступившей тишиной, открыв глаза, Цзяоцю увидел привалившуюся к Яньцину Юньли, задремавшую на его плече. – Никак не могу понять, бесстрашная ли она или безрассудная, – пробормотал Яньцин. Цзяоцю не ответил, полагая, что обращать внимание на то, что одно не исключает другое, лишнее. Стараясь не потревожить Юньли, Яньцин как мог удобнее уселся на ногах, умудрившись даже сохранить осанку. Глядя прямо перед собой, он тихо спросил: – Что нам делать? Вынудив себя поднять взгляд, Цзяоцю увидел борисинцев. Те одиночки, что стояли на страже, со свирепым видом метали во все стороны молнии из беспокойных глаз; прочие во главе с Мок Током обступили Хулэя. Всё ли идёт по плану? Все ли им довольны? Всматриваясь в фальшивые лица и тревожные тени, Цзяоцю искал что-то, какой-то знак, малейший намёк, чувствуя, что в насыщенном напряжённым ожиданием воздухе таится ещё неведомая угроза. Или возможность. – Что нам делать? – повторил Цзяоцю вопрос Яньцина. – Ждать и надеяться. – Не очень-то это воодушевляет. «Разве я похож на того, кто умеет воодушевлять?» – подумал Цзяоцю. Мысль показалась ему знакомой, точно он уже не раз её озвучивал. Да… «Да, действительно, это не твоя сильная сторона, – ответил ему знакомый голос. Горящее пламя костра очерчивало фигуру на другой стороне, но деталей было не разобрать. В ночи, страшащиеся рассвета, что вновь осветит поле боя, они все были лишь безликими призраками. – Но это то, что мне в тебе нравится. Что бы ты ни говорил, как бы ни оценивал ситуацию и наши шансы, не может такого быть, чтобы ты не нашёл ингредиенты для супа». Насмешливо усмехаясь, ведение прошлого всколыхнуло омут памяти, дуновением ветра раздув едва тлеющие в глубине души угли. Ничего не изменилось, ничего не поменялось, всё до отвращения знакомо. Снова пламя вокруг и чувство, что под ногами горит земля. Снова смертельная опасность, снова ответственность за людей, которым есть куда вернуться. Другие люди, но совершенно точно прежний он. И то, что предстоит, он повторял уже столько раз, что мог бы сделать это и с закрытыми глазами. – Просто смотри, наблюдай. И жди, когда загорится искра. Одной будет достаточно. «А уж через пламя я вас проведу».