песня, которой не будет конца

С чертежами Майлз всегда справлялся сидя за кульманом, по старинке, добивая больную спину. На новом компьютере можно было делать только точные расчёты и проектировать такие простые вещи, как форма кирпича, так как лишней тысячи долларов на AutoCAD не нашлось бы у многих, а толстая «библия» из команд внушала страх. Времени почти не оставалось: нужно сдать всё, что потребовали с Майлза, за неделю. Непростая задача, учитывая то, что готовы были всего два листа из пяти. Стимул корячиться быстрее набирал силу с каждым днём. Пришлось отменить все встречи; единственной вылазкой из дома был путь до работы и обратно. Карандаши ломались, костюмы и бумаги мялись, а время бежало слишком быстро. Тревога поднималась по пищеводу отвратительными комками и завязывала желудок в бантик. Рука судорожно ищет рейсшину, живёт своей жизнью, пока Хардинг осматривает свою работу на наличие ошибок. Один карандаш в зубах, второй за ухом, ластик в другой руке. Не время останавливаться, пинать свёртки кальки на полу и сгребать беспорядочно валяющиеся ватманы, ведь если влиться в этот поток – нужно сделать всего как можно больше, пока не останется сил. Самой большой ошибкой будет отвлечься и, поддавшись желанию расправить позвоночник, наконец лечь на кровать, потому что измотанного человека никто не разбудит. Вообще, по идее должны будить, но почему-то этого опять же никто не делает. Организацией времени должен заниматься новый компьютер, но, видимо, с таким «сожителем» работает простая истина: спасение утопающих – дело рук самих утопающих. У машины была пренеприятная привычка постоянно всё портить и ставить в неловкое положение. Самая настоящая инверсия того, что нужно делать. Лёгким движением чертится линия, одна насечка, вторая, штрихи, стрелка; быстро, точно, ловя момент, когда есть ещё энергия, который так легко упустить, услышав хоть одно обращение или громкий посторонний звук… – Молз? – это было лишним. Механизированное чудо явно не понимает, когда ему стоит помолчать. Майлз часто задавался вопросом, когда же произошёл поворот не туда, однако, это было очевидно. Оказывается, для того чтобы создать ИИ, который будет человеку как собаке пятая нога, нужно всего пара компонентов: недостаток расчётливости, который приведёт к перегреву и дальнейшей поломке, а также любая жидкость. Хардинг с едва сдерживаемой агрессией оторвался от работы и положил карандаш, с горьким выдохом закрыл лицо руками. Раздражение закипало как в чайнике вода, и оно не было беспочвенным. Кто же ошибался: постоянно мешающий компьютер, или сам Майлз просчитался с тем, что купил себе эту кучу металла? Он отвалил немалую сумму денег, но для чего? Чтобы продолжать страдать, но уже за двоих? – Молз?! – чуть громче. Видимо, ПК решил, что хозяин его не услышал. – Почему ты мне не отвечаешь? – теперь с детской обидой. Компьютер – самое не способное к эмпатии создание. Это мог бы понять любой человек, но не тот, что работал днями и ночами на грани нервного срыва. «Молза» никто не трогал, его усталость и недовольство каждым днём чувствовалось за километр, но мог ли это осознать Эдгар – тот, кто сам не разобрался в своих чувствах? Человек медленно повернулся. Набрал в лёгкие побольше воздуха, как бы готовясь к самой гневной тираде за всю свою жизнь. – Вместо тебя я мог бы купить ровно тысячу пятьдесят полулитровых банок пива, и, помяни моё слово, в конце концов я сдам тебя на металлолом. Уволю. Потому что плохим работникам всегда грозит увольнение, а ты, вместо того чтобы облегчить мою жизнь, делаешь её в два раза сложнее. – это было сказано слишком спокойно. Что-то замкнуло в сложной схеме контактов компьютера, потому что такая несостыковка казалась очень странной: когда злятся, выкрикивают полные ненависти слова и проклятия, обычно издают звуки на несколько тонов громче, а это выбивалось из колеи. – Ты меня пугаешь. – Как я могу тебя напугать? Ты ничего не чувствуешь. Ты даже не способен войти в положение. И почему это компьютер моего босса всегда держит рот на замке? Ну уж нет, я не буду стесняться в выражениях, потому что это уже слишком. Вспомни, сколько раз ты всё портил. Или уже вспомнить не можешь? Если что, ты не должен ничего забывать. Эдгар глубинами своих микросхем понимал, что его хозяин был в чём-то прав. «– Молз? Ты ведь помнишь, что на семь часов у тебя запланирована встреча с Мэделин? – Да, я помню. Можешь подсказать, который час? – Семь часов тридцать шесть минут.» «– Ты ведь сохранил последний отчёт? У меня не было времени, поэтому не смог всё сделать вручную. – Кажется, что нет.» «– Ради всего святого, ты ведь мог меня разбудить! Чёрт!» Молчание давит. – Извини меня. – Ну уж нет, не извиню. Это уже выходит за все рамки. Я работаю сутками напролёт, сегодня, кстати, спал три часа, выдалась возможность, можешь поздравить. Чего бы ты от меня сейчас ни хотел, у меня не будет даже минуты драгоценного времени на тебя, потому что я должен сделать всю свою работу за четыре дня. Ты не сохранил ни единого отчёта, который должен был сохранить. Надеюсь, это объяснит тебе всю ситуацию. Я купил тебя, именно купил, даже не приобрёл, чтобы ты работал безошибочно. Оказывается, теперь мне надо присматривать ещё и за тобой. Знаешь, с меня хватит. Обычно после таких слов либо плачут, либо отвечают с таким остроумием, что обидчик не находит слов для того, чтобы защитить своё достоинство. Но Эдгар молчал, потому что он не мог плакать, а отвечать что-то на такой жирный поток сознания и вываливания своих проблем себе дороже. Майлз сорвался с насиженного места и начал куда-то собираться. Возможно, к Мэделин, а может просто прогуляться, впервые за две недели. Долгая работа наматывает нервы на кулак, особенно, когда она непрерывна. Начало карьеры архитектора нельзя назвать солнечной: она похожа на жёсткую проверку на прочность. Но это не даёт права срываться на кого попало. *** Странное дело – нуждаться в том, чтобы быть любимым, и делать совершенно безумные выводы, основанные на выдуманных правилах. Они имели под собой чёткую логику – Мэделин понравилась музыка, а чья композиция, тот и заслуживает восхищения. Просто и понятно. Однако, это было не так. Люди странные, чего уж там, слишком странные, совершают иррациональные действия, которые ничем не обоснованы, но нет, сам Эдгар пал жертвой этой убогой человечности. Делать что-то на зло, из-за обиды – чисто человеческие мотивы, но можно ли тогда назвать душу, заточённую в теле ПК, человеком? Многие на вопрос «что есть человек?» ответят «разум», но почему тогда искусственный интеллект нельзя назвать венцом эволюции? Получается, что этого аспекта недостаточно. «Это дискриминация!» – может высветиться на мониторе одного компьютера, «Это несправедливо!» – у другого, а Эдгар может всё сказать словами, если не считать того, что вербально преподносит информацию он только обрабатывая звуковой поток в своей аудиокарте. Что на это мог бы сказать Майлз? Недостаточно аргументов. Этот непрошибаемый скользкий тип в глазах других людей, оказывается, скромнейший человек, для кого-то он даже мил. Что ж, у окружающих совершенно нет вкуса, по крайней мере, так думал Эдгар. Присвоить чужую песню, раскритиковав первый вариант, а потом совершенно бестактным образом попросить переделать! Это даже не наглость. Становится обидно, хотя слово «обида» не имеет значения. Надуманные чувства Эдгара сопоставимы с человеческими, оригинальными, ровно настолько, насколько можно сравнить драм машину с настоящими барабанами. Всё равно. Эдгару безразлично. Он умирает. Но с последними искорками разорванных проводов, очередной паутиной чёрных трещин на хрупком стекле экрана, нещадным отрыванием выводов микросхем компьютер говорит: «Я тебя люблю».