Мальчик, который собирал звëзды

Полотно глубокого синего цвета окутывает безграничную небесную сферу и уходит далеко за горизонт. Тёмное и холодное, оно покрыто миллиардами звёзд – каждая из них робко и тепло мерцает прямо в такт шелестящей на ветру листве и в наслаждении жмурится, впитывая по-июльски тёплый и приятный вечерний воздух. А в прочем, не глупо ли наращивать столь поэтичные, но пустые и праздные по сути своей описания вокруг вполне себе естественных, из газа и горящих металлов состоящих небесных тел колоссальных величин, расположенных от глаз невообразимо далеко? И как «робким» или «нежным» может быть мерцание, появившееся лишь как следствие неравномерной плотности воздуха в атмосфере? Копни чуть глубже в природу любых вещей, и даже от самого романтичного и прекрасного явления останется лишь набор формул, физических явлений и оптических иллюзий. Копни ещё глубже, и непременно в человеческой способности «улавливать прекрасное» найдётся лишь склонность воспринимать давно описанные математикой простейшие закономерности и геометрические паттерны. «Глупо. По-детски глупо. Но всё-таки красиво», – в глубине души признавался себе тот мальчишка. Признавался себе каждый раз, когда с тепло дрожащей в руке керосиновой лампой выходил во двор просто посмотреть на небо. Грандиозное, бесконечное и такое величественное в тишине и своём долголетии. Ясное, мерцающее, чистое и всегда спокойное, хотя бы на несколько часов опускающееся на землю приятной прохладой. «По-хорошему следовало бы взять с собой не так давно заказанный из заграницы астрономический атлас», – думает Сибиряков. – «Ещё лучше – разлинованную тетрадь крупного формата и комплект для черчения, позволяющий сделать хотя бы приблизительные наброски небесных объектов». Иначе, право, какой смысл сидеть и впустую рассматривать небо, когда на редкость ясная погода и комбинация созвездий в этот период года позволяют сделать достаточно хорошие наблюдения? Стыдно сидеть на месте. «Вот сейчас встану и возьму из шкафчика всё необходимое», – думает Коля. – «Но пока посижу ещё минутку». Что-то мальчишку со ступенек крыльца не отпускает. Детские и горящие любопытством глаза тонут в ночном небе, таком же глубоком и тёмно-синем. Не отпускают эти глаза звёзды, раскиданные по небу подобно росе по утреннему полю или сверкающим в свете фонаря снежинкам. В их расположении, конечно же, натренированный многочисленными картами Коля видит огромное количество созвездий и скоплений. И всё-таки мысль хотя бы на секунду расслабиться, забыть о классификациях звёзд и траекториях из перемещений казалась очень заманчивой. На какие-то секунды Коля снова посмотрел на небо подобно любому другому мальчишке, увидев в нём ту самую захватывающую в своей беспорядочности красоте россыпь драгоценных камней, оставленную волшебниками или богами из этих неправдоподобных, но в чём-то романтичных древнегреческих мифов. Мысли мальчишки улетали куда-то вдаль. Они не были похожи на его обычные математически выверенные и структурированные рассуждения, где каждая мысль была либо серьёзного анализа, либо извлечённым из просторного багажа знаний фактом. Если бы мысли можно было сравнить с привычной Сибирякову классификацией состояний тела, то сейчас бы это была не свойственная ему безупречно упорядоченная кристаллическая решётка, а хаотичное броуновское движение множества мельчайших частиц. От размышлений Сибирякова отвлекает скрип досок, устилающих крыльцо. Шаги хорошо ему знакомые – уверенные и чёткие, но при этом мягкие и почти бесшумные, точно кошачьи. Голоса Коля не слышит, но чувствует молчаливое присутствие и ровно льющийся взгляд, аккуратно оглаживающий спину. – За чем наблюдаешь, солнце? Мягко задав вопрос, мужчина поднимает глаза и, прищурившись, пытается определить ту конкретную область безграничного неба, которая сейчас могла бы захватить пытливый ум сидевшего на ступенях мальчишки. Через пару секунд он расслабляет глаза, словно какое-то особое чутьё ему подсказывало: интересовало Сибирякова сейчас совсем другое. Догадки подтвердило отсутствие каких-либо книг или записных книжек рядом, которые Ново-Николаевск непременно брал с собой, желая что-то зафиксировать или изучить на практике. – Расположение ключевых звёзд летнего треугольника относительно друг друга, – словно заученную скороговорку проговаривает Коля чуть сбившимся от волнения голосом. Не мог же он сказать, что просто сидел на крыльце и бесцельно размазывал свои глаза по небу, как ребёнок какой-нибудь. Человеку его ума и уровня ответственности подобное было недопустимо. – А мне казалось, что они находятся чуть-чуть в стороне от тех звёзд, на которые ты смотрел, – произносит Матвей с лёгкой улыбкой, намекающе бросив взгляд куда-то влево: сияющая ярким фонариком звезда Вега действительно находилась намного восточнее той части небесной полусферы, которую Сибиряков разглядывал столь завороженно. Прямо сейчас маленький Ново-Николаевск больше всего уповал на то, что керосиновая лампа светит достаточно тускло, чтобы скрыть проступивший от стыда на щеках румянец: надо же было придумать настолько нелепую отговорку! Перебирая в голове десятки оправданий оплошного поступка, мальчик не заметил, как Тумов присел рядом с ним, точно ребёнок, согнув ноги и положив подбородок на опирающиеся на колени руки. – Красивые, да? – произносит Тумов. – Я уж и забыл, как сам некогда любил их рассматривать. В его безмятежном тоне Коля не чувствовал ни единой отчитывающей нотки: напротив, обычно крайне сдержанный и серьёзный Матвей будто бы на пару мгновений сам оказался ребёнком, вместе с ним завороженно рассматривающим безграничные области, простирающиеся далеко за пределами земли. – На Воскресенской горе раннее, лет так двести назад, было несколько дозорных башен. Ясными летними ночами, такими как сегодня, виды с них открывались завораживающие… Над головой твоей ни изб, ни деревьев, ни холмов: лишь этот простор и много, очень много звёзд. Если же не было туч, перед глазами и вовсе широкой россыпью открывался млечный путь. С этими словами на губах Тумова проскользнула мягкая улыбка. В моменты, когда мужчина лишь натягивал её для необходимости, его глаза оставались пугающе непроницаемыми, точно вода в затоне лесной реки: спокойная и тёплая, размеренно ласкающая травянистый берег, со всем своим содержимым она всё ещё скрывает то, что внутри. Манера общения Тумова,что была мягкой и выдававала человека интеллигентного, нередко таила в себе холодную рациональность и эмоциональную отстранённость от собеседника: почти никто мог сказать об этом вслух, но подобное ощущение после разговора с Тумовым странным холодком под кожей оставалось почти у каждого. Но эта улыбка, мелькнувшая в ответ мерцанию звёзд, шелесту рощицы около дома и неловким оправданиям Коли, сейчас была другой: искренней и чистой, вот-вот готовой разлиться добрым и звонким смехом горного ручья, чья чистая вода не скрывала ни единой соринки. То была улыбка ребёнка, так давно спрятавшегося от этого мира из страха быть непонятым или осуждённым за чрезмерную ребячливость, за смех не к месту или вызывающую лишь снисходительный смешок тягу к мечтам и фантазиям, далёким от насущных проблем. И говорил в этот момент Матвей так, словно книгу сказок читал. Даже маленький Сибиряков, к подобным описаниям относившийся крайне равнодушно, не устоял перед притягивающим к себе миром детского воображения. Внимая словам Томска, он вглядывался в глубину звёзд и ощущал бесконечно далёкое от дома пространство точно поднятое над головой мерцающее покрывало: казалось, что прямо сейчас можно было дотянуться ладошкой до одной из тех сверкающих точек. – Спать не хочешь, Коля? За одиннадцатый час перевалило, а работал ты сегодня много. – Я должен пойти в кровать, раз уж положено: завтра по плану занятия химией, и не хотелось бы подвергать риску налаженный режим дня только из-за такой мелочи, – проронил Сибиряков, почувствовав лёгкий укол вины. В это время ему и правда по-хорошему следовало бы готовиться ко сну и проверить список дел на следующий день. Ведь смех да и только: сбить темп работы и нарушить все возможные графики только из-за какой-то детской шалости вроде разглядывания ночного неба! Нет, такое в себе рациональный и исполнительный Сибиряков не принимал. Неприятное чувство комом стало оседать в груди и стало подниматься к горлу. Не находя себе место от внезапно накативших эмоций, Коля хотел уж встать и извиниться перед старшим за столь опрометчивый поступок. Рука же человека, тонко чувствующего его мысли и намерения, лишь мягко и успокаивающе легла на плечо. – Можем ещё немного посидеть, если хочешь. Лишний десяток-другой минут здесь вряд ли тебе навредит, а ночной свежий воздух и подобная разминка для глаз благотворно повлияют на твоё состояние. Так почти час они и просидели, время от времени прерывая шуршание зелени, стрекотание вылезших ночью насекомых и переливчатое пение птиц. С высоты на них, суету, бесчисленные земные тревоги и кварталы растущего города смотрели всё те же мерцающие в тёмно-синем бархате неба крошечные опалы звёзд.