* * *
Рука братца Чуи была всё такой же тяжёлой, как она запомнила два года назад, и уже после седьмого шлепка Кёка перестала пытаться сдерживать слёзы. Те прокладывали солёные дорожки по её щекам, стекали по подбородку и прятались в мехе мистера Ушастика, которого она предусмотрительно прижала ближе к лицу. — А если бы меня рядом не оказалось, а? Тебя могли поймать и казнить, понимаешь, нет? Что за дурёха. Новые шлепки обожгли её беспомощно выпяченную попу, и Кёка дёрнулась. Лежать на коленях братца Чуи было жутко неудобно и стыдно, но о последнем она уже почти не думала, а первое успешно перекрывали то и дело вспыхивающие огоньки боли. Когда он принёс её к себе домой, Кёка сразу же поспешила в туалет и заперлась там на добрую четверть часа, пока ей не пригрозили более суровыми последствиями за попытку улизнуть от справедливой кары. Она вышла. Братец Чуя на её скорбный вид только поцокал языком да головой покачал, после чего потащил за руку в одну из гостевых комнат, где Кёка много раз оставалась ночевать, когда была младше. Две коробки с паззлами в стеклянном шкафу, подростковые книжки, что она когда-то притащила сюда с какого-то магазина, и другие мелочи, напоминающие о её присутствии, согрели душу: он по-прежнему любил её и был не против предоставить крышу над головой, раз ничего не убрал, — но предаться ностальгии ей не позволили. Братец Чуя сел на засланную красным покрывалом с цветочным рисунком кровать, одним движением заставил её распластаться на его коленях. — Не надо! Кёка потянулась рукой, закрывая уже отвыкшую от такого наказания попу, но её ладошка оказалась вмиг перехвачена и мягко, но уверенно заведена на спину. — Пожалуйста! Я больше не буду! — Прости, малыш, но, если отпущу тебя сейчас, через неделю ты повторишь эту выходку, а то и ещё что посумасброднее придумаешь. В его словах была правда, конечно, но Кёка совершенно не спешила с ней соглашаться. Заёрзав бёдрами, попыталась сползти на пол, но была решительно возвращена в прежнее положение. — Я ещё даже не начал, а ты уже вертишься. — в голосе братца Чуи была смесь укора с весельем и почему-то от наличия последнего в Кёке вспыхнула злость. Чему он забавляется?! Она стукнула его свободным кулаком по голени и сильно пнулась ногами. — Так, ещё раз, и я задеру эту юкату и за ремень возьмусь! Угроза, к тому же сказанная с явным раздражением, вмиг остудила её пыл, и Кёка поспешно опустила согнутые в коленях ноги, покрепче обхватила оставшейся на свободе рукой свою игрушку и опёрлась о ту подбородком. Перспектива светить перед парнем — пусть это и был всего лишь братец Чуя — трусами, а то и вовсе голой попой и к тому же получить вместо руки ремня совершенно не вдохновила. Братец Чуя на её реакцию тихо хмыкнул и, немного поправив её положение, чуть-чуть наклонив верхнюю половину тела вниз, из-за чего нижняя автоматически приподнялась, размахнулся и нанёс первый шлепок. Восьмой сменился десятым и лежать тихо и ровно стало получаться всё хуже. Из горла вырвался первый всхлип, правая нога несколько раз дёрнулась в такт шлепкам. Кёка поёрзала, попыталась вырвать захваченную руку, чтобы вновь попробовать закрыть начавшее уже сильно зудеть мягкое место, но такой привилегии ей не дали. Наоборот, братец Чуя лишь увеличил силу шлепков, очевидно, посчитав её реакцию за мятеж. — Я не буду больше! — Очень на это надеюсь. — Честно! Рука перестала шлёпать, коснулась её макушки и приятно зарылась пальцами в волосы, и Кёка даже рискнула понадеяться, что всё закончилось, но — увы — после этого секундного перерыва наказание возобновилось с новой силой. Братец Чуя, видимо, решил, что синяки на попе будут куда лучшим стимулом вести себя хорошо, нежели какие-то слова веры, а потому старательно продолжил нашлёпывать каждый миллиметр её бедного зада. Кёка отчаянно сжимала и разжимала попу, пытаясь так хоть немного сбросить боль, но в какой-то момент перестала контролировать собственное тело, что вылилось в некоторое подпрыгивание пятой точки. Жар залил и без того пунцовые щёки, и Кёка окончательно зарылась лицом в мех игрушки. Плечи и всё тело затряслись от плача. Это было больно. Очень. Правда. — Ради самой себя лучше запомни этот день и больше не лезь на рожон! — Братец Чуя от души шлёпнул её ещё раз пять прежде чем сменил гнев на милость и поглаживающе провёл ладонью по наказанному месту, приглушая пульсирующую боль. Кёка задушенно всхлипнула еще несколько раз, вздрогнула всем телом и, отчаянно сопя в надежде унять слёзы, опёрлась ладонями о его колени в попытке подняться. Братец Чуя помог ей выпрямиться, убрал со лба прилипшие пряди и, окинув критическим взглядом, указал на выход из комнаты: — Иди-ка прими душ, ты вся пыльная и грязная. Я найду тебе что-нибудь надеть. Сил спорить у Кёки не было, как впрочем и желания, а потому она послушно прошаркала в ванную комнату, ужаснувшись своему растрёпанному отражению в большом зеркале. Мало того, что вся причёска выбилась и песок в волосах забился, так ещё и лицо всё было в пыли и её разводах от горьких слёз. Настоящая замарашка, как наверняка бы выразилась Коё-сан. При воспоминании о наставнице Кёка съёжилась. Узнай женщина о её «подвигах» тоже бы..? Хотя, наверное, нет. Она была бы куда строже братца Чуи и было настоящим благословением свыше, что тот ещё ни разу не сдал её ей, предпочитая самостоятельно разбираться с её провинностями. Это был их секрет, который всплывал довольно редко — всё же она быстро училась — но за те два года наставница так ни разу и не узнала о порой самоубийственных авантюрах своей подопечной. Всё ещё всхлипывая, Кёка развязала и сняла юкату, затем майку, аккуратно всё сложила. Бросив взгляд на стиральную машинку, поддалась странному порыву и, взобравшись на ту с коленями, приспустила трусы и обернулась на зеркало. Попа была насыщенного малинового оттенка, но никаких ссадин и синяков на ней точно не намечалось, что казалось невероятно странным, учитывая, как сильно болело. Поморщившись, Кёка слезла с машинки, обхватила обе половинки ладонями и нежно погладила. Жжение не исчезло, как не исчезла и пульсация боли, но прохлада рук немного притупила неприятные ощущения. Кёка тихо вздохнула и снова всхлипнула. Будь она мальчишкой, наверное было бы не так обидно и неловко, но она девочка, и… — Кё-тян, я принёс полотенце и нашёл тебе одежду, — раздался под дверью голос братца Чуи, и Кёка не взвизгнула лишь на одном инстинкте. Быстро схватив с машинки пыльную юкату, она приложила ту к телу, закрываясь, и очень осторожно приоткрыла дверь в ванную, протянув наружу руку. В распахнутую ладонь сунули комок вещей, и она поспешно снова закрылась, про себя порадовавшись, что братец Чуя при всей его порой невозмутимости был очень тактичным человеком. Ещё раз тихо вздохнув, она вновь положила юкату на машинку, повесила на крючок большое белое полотенце с пушистыми ворсинками (она помнила его, оно так ей понравилось в своё время, что братец Чуя купил его специально для неё), разложила поверх юкаты чистую одежду. Это была некогда очень любимая, но ныне позабытая синяя пышная юбка до середины бедра с тонкими, похожими на ремешки шлейками, чёрные гольфы за колено и белая рубашка с пришитой к задней части воротничка тёмно-синей лентой. Верно, когда она проводила время с братцем Чуей, они часто выбирались куда-нибудь, где в юкате или кимоно было бы неудобно, так что она переодевалась в одежду западного образца, несколько комплектов которой всегда у него хранились. Порадовавшись, что издеваться он не стал и не принёс какие-нибудь узкие штаны или шорты, надевать и ходить в которых сейчас было бы весьма мучительно, Кёка провела рукой по мягкой ткани юбки и, снова тихо, но уже гораздо контролируемо всхлипнув, решительно залезла в ванную. Горячая вода была благословением для головы и тела и проклятием для и без того горящего зада, но Кёка стойко вытерпела это испытание, потратив, впрочем, на несколько минут меньше на водные процедуры, чем привыкла. Осторожно вытеревшись полотенцем, она медленно оделась, повоевала недолго с лентой на рубашке, желая завязать ту в идеальный бантик, и наконец покинула ванную, предварительно забрав мокрые волосы полотенцем для рук. Братец Чуя обнаружился в кухне, что-то сосредоточенно помешивающим в сковородке, а на столе, прикрытая небольшой миской для изоляции тепла, стояла тарелка с только испечёнными блинчиками. В животе против воли заурчало, и Кёка вспомнила, что кроме завтрака толком ничего сегодня и не еда. Мороженое, что купил для неё Ацуши, вряд ли можно было считать полноценным перекусом. — Это подливка? — она подошла ближе, заглянув в содержимое сковородки, и, получив, довольный кивок, не сдержалась и облизнулась. Блинчики сами по себе были любимым её блюдом и, пусть со сметаной или джемом они были великолепны, но с овощной подливкой — просто восхитительны. Братец Чуя довольно быстро просёк о её предпочтениях и периодически баловал любимой едой в свои редкие выходные. Кёка счастливо плюхнулась на пластиковый стул в предвкушении вкуснятины и в следующий момент с тихим взвизгом вскочила обратно, скривилась и ухватилась обеими руками за вспыхнувшую от такого вопиющего пренебрежения попу. Братец Чуя, обеспокоенно обернувшийся на её раненый писк, усмехнулся, поняв причину, и щёлкнул пальцами, активировав свою способность. Охваченная алым маревом мягкая диванная подушечка неспешно вплыла в кухню, лениво опустилась на злополучный стул. Кёка залилась краской стыда. — Не смешно, — пробурчала она, отказываясь встречаться с виновником её страданий взглядом. — А кто смеётся? — удивлённо отозвался он. — Просто забавно, как ты всегда отключаешься от остального мира, едва завидев любимую еду или кроликов. Ты ещё такой ребёнок, Кё-тян. Кёка была готова поспорить на что угодно, что, не будь руки братца Чуи заняты постоянным помешиванием подливки, он бы точно потрепал её по голове или, скорее, учитывая, что сейчас волосы были скрыты полотенцем, по плечу или спине. Это была ещё одна его странность как мафиози — ни наставница Коё, ни Акутагава-семпай, ни Чёрные ящерицы, ни кто-либо ещё, кого она встречала в Организации, не был тактильным человеком. Все они старательно избегали лишних контактов, а вот братец Чуя, наоборот, не мог пройти мимо, чтобы не похлопать по плечу или не взъерошить только приведённые в порядок волосы. Ну, она никогда не была против. Осторожно сев на милостиво подложенную подушку, Кёка с облегчением осознала, что сидение не доставляет реальных проблем — да, внизу по-прежнему отзывалось, но это были совсём лёгкие всполохи, что легко можно было игнорировать, — решительно сняла прикрывающую горячие блинчики миску, скатала один в трубочку и макнула в только что поставленную перед ней пиалу с подливкой. — Подуй, очень горячая! — предупредил братец Чуя, и Кёка послушно кивнула.* * *
Вечер подкрался как-то слишком быстро по мнению Кёки, и, медленно идя бок о бок с братцем Чуей, она пыталась придумать, что отвечать на вопросы членов агентства, что непременно последуют. Наверняка её «похищение» выглядело слишком странным в глазах Ацуши, наверняка он уже во всех подробностях пересказал детективам произошедшее и наверняка те готовили какой-нибудь сумасшедший план спасения, если она не появится на пороге ВДА в ближайшее время, как было обещано. Кёка прикрыла глаза, молясь про себя, чтобы эспер с супердедукцией не был сегодня на месте, ну или хотя бы держал рот на замке — что именно братец Чуя подразумевал под «обсуждением» с ней этой глупой вылазки было не тем, что члены ВДА (да и кто-либо ещё, если на то пошло) должны были знать. В противном случае она сгорит со стыда и будет вынуждена сбежать куда-нибудь на другой конец света, чтобы справиться с этим чувством. — Эй, Кё-тян, всё в порядке? Кёка подняла голову, встречаясь взглядом с братцем Чуей, открыла рот, но, подумав, вновь закрыла и отвернулась. — Всё нормально. — Ты волнуешься, — констатировал он, — в чём дело? Этот мальчик-тигр лезет к тебе? Или, может, тупая Скумбрия не даёт проходу? Почему-то от его предположений стало одновременно и смешно, и неловко, и Кёка поспешила обелить честь друга: — Нет, Ацуши очень добрый и отзывчивый, всегда мне помогает и угощает вкусненьким, хоть у самого денег не много. Он не лезет ко мне ни в агентстве, ни когда мы гуляем или спим. Некоторое время братец Чуя смотрел на неё нечитаемым взглядом, а после на его лице отразился шок: — Он что, ещё и спит с тобой?! — Что? — секунду Кёка соображала, чем братец Чуя был так недоволен, а потом пришло понимание, и она залилась краской: — я не в том смысле, ты же знаешь! Мы просто соседи по комнате в общежитии агентства, ничего больше! Он слишком взрослый для меня! — Четыре года — не такая великая разница, как тебе сейчас кажется, — фыркнул братец Чуя и сложил руки на груди. Лицо его по-прежнему выражало крайнее негодование. — Я всё ещё не могу поверить, что они поселили девочку-подростка в одну комнату со взрослым парнем. Они реально настолько наивны или просто не видят в этом ничего такого? — Ничего такого и нет, у меня есть плотная перегородка, успокойся. — нахмурилась Кёка, понимая, что разговор упрямо сворачивает не туда. — И Дазай-сан со мной почти не говорит. На самом деле мне иногда кажется, что он даже избегает меня, если только нет реальной причины взаимодействовать. Повисшая между ними тишина постепенно перешла от напряжённой к спокойной. Братец Чуя глубоко вдохнул и выдохнул, принимая её точку зрения. — Хорошо, я верю тебе, — он зачесал прядь рыжих волос за ухо, — но, если этот гадёныш попытается склонить тебя к чему-либо, я его и без гравитации разорву на сотню белых тигрят — так и передай ему, поняла? Спорить, когда он был в таком взбудораженном состоянии, было бесполезно, а потому Кёка обречённо кивнула, понимая, что не передать другу эти слова не сможет — при первом же новом столкновении братец Чуя обязательно поинтересуется, понял ли Ацуши его предупреждение, и будет очень плохо, если тот удивлённо округлит глаза или спросит, о чём вообще речь. — Хорошо. — вновь повторил братец Чуя. — Раз проблема не в Тигрёнке и не в Скумбрии, то в чём тогда? Давай, ты можешь поделиться со мной любыми переживаниями, знаешь? Кёка кивнула, тяжело вздохнув. Всё было бы гораздо проще, не забери он её на глазах у Ацуши, а лучше, действительно ограничься просто разговором, но уже как есть. — Ты же знаешь, что в агентстве есть эспер со способностью супердедукции… Ей не хватило мужества продолжить, но, судя по тому как загорелись пониманием глаза братца Чуи, в дальнейших пояснениях он и не нуждался. На голову легла тёплая ладонь, легонько взъерошив мягкие после недавнего душа волосы. — Прежде всего, насколько мне известно, этот парень никакой не эспер, а просто слишком хваткий до мелких деталей человек; во-вторых, не бойся, даже если он и сложит каким-то образом все точки, ничего никому не скажет. Кёка не спешила разделять такую уверенность. — Думаешь? — Знаю. И знаешь почему? — она робко замотала головой на его вопрос, и братец Чуя по-доброму улыбнувшись, притянул её в объятия. — потому что, если он действительно такой умный как себя позиционирует, то поймёт, что из-за одного комментария агентство может лишиться одной очень способной и бесстрашной девочки. Они останутся в дураках. На губах Кёки сама собой расползлась смущённая улыбка. Пообнимавшись с братцем Чуей ещё немного, она упрямо отстранилась на вытянутую руку, пригладила вновь выбившиеся из хвостиков пряди и бросила взгляд на выход из переулка, через пару поворотов после которого располагалось здание ВДА. — Тебе не обязательно доводить меня до порога, я и сама дойду. — Ну уж нет. — нахально оскалился братец Чуя. — Во-первых, я чётко сказал Тигрёнку, что лично приведу тебя обратно. Во-вторых, хочу убедиться, что хотя бы сегодня ты больше никуда не вляпаешься и, в-третьих, — тут он поднял пакет из которого выглядывала голова мистера Ушастика, гордо восседающего на выстиранной горчичной юкате и паре гэта (под нынешний наряд те совсем не подходили и пришлось надевать кроссовки), — твои вещи ещё не высохли и немного тяжеловаты. Кёка по-детски надулась, не согласная с некоторыми приведёнными аргументами, и братец Чуя тихо рассмеялся: — Не волнуйся, я не собираюсь вступать с ними в конфронтацию или что-то говорить. Просто доведу до светофора и через дорогу понаблюдаю, как они тебя встретят, идёт? Тотчас приободрившись, Кёка довольно кивнула.