Откуда есть пошёл или о предке Павла Ильича

— О, от батюшки письмо пришло? — Тарас взял лежащий на столе конверт. — Таааак, сейчас посмотрим, какие там новости. Он с нетерпеливой улыбкой распечатал конверт, уселся рядом с Настей на диван, начал бормотать, читая вступительные строчки и передавая ей приветствия от своих родителей. Потом замолчал, улыбка сползла с его лица. Пристав медленно сложил лист бумаги, опустил руки с письмом на колени, уставился напротив себя с выражением растерянности и недоверия на лице. — Тарас! Он не ответил. — Тарас Петрович! — А? — Что случилось? Что-то с родителями? — Нет, нет. Нет, всё в порядке, слава Богу, — медленно и задумчиво отвечал он. — Здоровы. Он потёр лоб, поднял письмо и ещё раз перечёл его. — Что случилось, Тарас? Он отдал ей письмо. — Вот, здесь. Читай. «Если сможешь, приезжай, сынок. Даже если не сможешь, всё равно приезжай. Преставилась Катерина. Не выходила она замуж. Твоя Таисья». — Я ничего не понимаю, Тарас. — Дочь у меня есть. — Всё так же медленно произнёс он. — Доооочь? — Настя аж приподнялась от изумления. — Двенадцать лет уже. — Почему ты раньше не говорил?! — Я сам только что узнал, — всё таким же потерянным голосом отвечал Тарас. — Но как? Когда?       Он молчал, откинувшись на спинку дивана и положив согнутую в локте руку на лоб, погрузившись в воспоминания. Не глядя на неё, начал медленно рассказывать. — Ещё когда в Архангельске жил, соседи у нас были. Макар Степаныч да Катерина Петровна. Да сын их Серёга, года на три меня помладше. Приятельствовал я с ним. К книжкам это он меня приучил, любил он это дело. Мысли его перескочили на другое. — Батюшка мой хоть и крут был, этому тоже всегда способствовал. Да и образование своё я к двадцати годам совсем не вопреки его воле получил. — Он оживился, упомянув отца. Видимо, эта часть его жизни вспоминалась им с любовью. — Так-то он у меня хороший. Мать мою никогда не обижал. Мне доставалось, это даааа. Он упрямый, я упрямый, упрёмся оба как два барана… Тарас снова погрустнел, и стал продолжать. — Ну воооот… О чём то бишь я… А, про соседей наших… Макар, стало быть, пушниной промышлял, ну и Серёгу приобщать стал. Сколько ему тогда… Пятнадцать было-то? Ну да, около того… От отправились они однажды за зверем-то. А через две недели нашли их на заимке. Шкурок, естественно, нет, оружия тоже. И горло, — Тарас чиркнул пальцем по шее, — перерезано. Катерина тогда очень убивалась. Хорошо они с Макаром жили, дружно. А деток Бог им, кроме Серёги, больше не́ дал. Ну как, не́ дал — были, да померли все. Да уж что там, жить-то дальше надо. Катерина кружева плести была мастерица каких мало. Всегда спрос на её рукоделие был, жила этим, не пановала, но на жизнь достойную хватало. А я заходил иногда по хозяйству помочь, по-соседски, да в память, что ли, о Серёге. Починить чего, дрова там поколоть, да мало ли дел в дому найдётся. Она мне всё книжки серёгины отдавала. Это уже потом я понял, что специально для меня покупала… Медленно подбирая слова, он продолжал вспоминать. — Года два-то прошло… Красивая она была очень, весёлая, улыбалась всегда. Я как тебя увидел, об ней вспомнил… Может, потому и решил тебе помогать… — Любил ты её? — прижавшись к нему и нежно гладя его лицо, тихо спросила Настя. — Любил? — задумчиво переспросил он. И уверенно покачал головой: — Нет. Тебя — люблю. А её… Жалел очень. — Он опять задумался, вспоминая. — А замуж она не выходила по новой, хотя сватались к ней, даааа… Зашёл я к ней как-то однажды. А она сидит, на фотографии их смотрит и плачет… Присел я рядом, значит… чтоб утешить-то, обнял… — У него перехватило дыхание. И продолжил взволнованным шёпотом. — Кинется она как вдруг мне руки целовать… — Замолчал, тяжело вздохнул, вытер глаза рукою. — В общем, сама понимаешь… Случилось у нас… А через неделю я с отцом поссорился и сбежал в Петербург. Больше её не видел никогда. И от, видишь, преставилась она… — Помнишь, девочку, что с родителями приезжала на нашу помолвку? Таюшку… Так вот, это она, Катеринина дочка… Моя дочка…