Камень

Там, куда я попал, было светло. Вместе с тем там было странно холодно. Солнце грело неохотно. До самого горизонта расстилались рыжие пески. Острое чувство одиночества пронзило меня. Такого не было в пещере. Ее тесные объятия душили, но в них невозможно было почувствовать потерянность. Здесь же, под открытым небом, не было ничего, что напомнило бы о прежней защите. Этот мир вынуждал бороться или бежать. Не могло быть и речи о какой-либо безопасности. В нерешительности я сделал несколько шагов вперед. Теперь я осознал сильный голод и мучительную жажду. До поры до времени они сидели во мне, ничем себя не выдавая. Ощутив свободу, они обрели размер двух великанов, которые безнаказанно повелевали мной. Я спустился по склону и увидел вдалеке молодого льва. Перед ним лежала туша антилопы. Мясо было свежим. Гранатовые капли, переливаясь, скатывались на горячий песок. Я облизнулся. Ощутив чужое присутствие, лев обернулся. Наши глаза встретились. Это был диалог двух животных. Решающее значение играла сила, но сила не внешняя, а внутренняя. Нельзя было отвести взгляд, нельзя было дрогнуть или оступиться – все это неизбежно привело бы к проигрышу, поскольку означало потерю драгоценного самообладания. Желтые глаза зверя источали уверенность и твердость. Он не хотел уходить. Но своим животным нутром он чувствовал мою неискоренимую решимость, мой голод, который нельзя было утолить никак, кроме как питательной кровью. У зверей есть своя мудрость. Понимая предел своей силы, признавая свою телесную слабость, будучи на волоске от гибели, они смиренно отступают, потому что превыше всего ставят жизнь. Так и лев, уступив моей воле, предоставил свой улов мне. Этой добычей уже успели вдоволь полакомиться. У нее не было конечностей. Ее морда была обглодана. Это были остатки некогда целого, и в нём не было признаков присутствия загадочной души. За исключением нутра. В нем было сосредоточие крови, сосредоточие жизни и движения, теперь уже застывшего, потихоньку обращающегося в тлен. Взяв в руки еще теплое сердце антилопы, я впился в него зубами, и кровь заструилась по моему горлу, освобождая меня от всех терзаний. Я пил ее, как младенец пьет материнское молоко из груди. Это было последним ритуалом, шагом, отделяющим меня от мира солнца, в который я вошёл без всякой готовности. – Так же, как во мне есть человек, во мне есть зверь, – сказал я. Было ли это утверждение верным или неверным, но камень ничего не сказал. Насытившись мясом и кровью, я продолжал путь, казалось, в прежнем одиночестве, однако не чувствуя одиночества.