Хэппи-энд

Русский сопит и конвульсивно подергивается на своем атласном плацдарме, когда в комнату врываются эти двое. - Хороший фокус, - говорит телепат по имени Чарльз Ксавье, и Эмма внезапно думает: а и правда хороший, Себастьян выслеживал Ксавье, Ксавье выслеживал Шоу, и оба они сейчас в дураках. Но тут же соображает, что Чарльз всего лишь об иллюзии. Эмма снимает внушение. Просто посмотреть, на что он способен сам. По команде Ксавье взбешенный генерал засыпает в позе морской звезды. - Не пытайся прочесть мои мысли, малыш, - произносит Эмма, кристаллизуясь и поэтому слыша свой голос словно извне, - у тебя не получится, пока я в таком виде. Чарльз морщится от соприкосновения с острыми гранями ее телепатического щита. Он все еще тяжело дышит и бросает вопросительные взгляды на Эрика Леншерра. Эмма, разбегаясь, почти презрительно ступает на низкий столик, а эти двое рвутся навстречу – и силой столкновения ее просто относит назад, к позолоченной спинке кровати. Изогнутый металл тут же превращается в оправу, обвивая алмазные руки. В плену у такой безвскусицы… - Так, может быть, ты сама скажешь? – невозмутимо говорит чудовище, выращенное Себастьяном, - где Шоу? Эмма инстинктивно пытается высвободиться, но еще одно железное щупальце обвивает шею. Она слышит голос Ксавье - Эрик, прекрати, Эрик, - но даже паника не вытесняет у нее мысль, как от одного взгляда на нее у Чарльза Ксавье встал член. Мысли можно легко спрятать, но неконтролируемые рефлексы – нет. Самое смешное, что стоит у него не на ее боль и беспомощность, а просто потому что красивая обнаженная женщина рядом с постелью. Это так неуместно нормально, что нечеловечески равнодушный к ее прелестям Леншерр по контрасту вызывает у нее настоящий, осознанный страх, дуэт с инстинктом обороны. Чувство, вспоминать которое ей хотелось меньше всего. И снова этот хрустальный звук, извне, неразборчивый, но похожий на ее голос, а ведь она ничего не говорила...! - Эрик, не надо!! Леншерр с мистической точностью освобождает ее в тот миг, когда алмазная оболочка растворяется. Эмма словно слышит несостоявшийся хруст собственных костей. - Она твоя. Чарльз вздрагивает. - Она не будет больше становиться алмазной, - говорит Леншерр, - а если будет, просто шлепни ее. *** Ксавье избегает ее взгляда. Эмма беззастенчиво изучает его лицо – по-мальчишески нежную кожу на скулах, несколько светлых веснушек, немного неправильный нос. Чарльз ерзает, мучается, закусывает губу, но вдруг успокаивается и сам начинает рассматривать Эмму. Сначала белую накидку. Потом ноги. Потом внимательно смотрит в глаза. Леншерр спит, упав лбом на круглую раму иллюминатора, и даже мелкий стук о стекло собственного лба в зонах турбулентности не способен его разбудить. - Что за истребитель? – интересуется Эмма. - Его можно называть F-13. - Странно. Двенадцатые только в разработке, а тринадцатый уже в России. - Бывает. Яхту и ядерную субмарину «два в одном» тоже вроде официально не регистрировали. - А под каким инвентарным номером в ЦРУ приняли тебя? - Я полагаю, они думают над этим. А у меня они значатся как К-7, сразу после оксфордского клуба анонимных мастурбаторов. Эмма смотрит на Чарльза без улыбки. Тот снова теряется. - Простите. Неудачная шутка, я больше не буду. - И правильно. На свете слишком много борделей, чтобы простить таким клубам их существование. Просыпается Леншерр, и неловкость сразу превращается в практичное молчание послов из враждующих государств. Если бы Ксавье знал, что сейчас творится в ЦРУ, куда бы, интересно, делась его дипломатия? *** На самом деле Чарльз Ксавье сам вполне мог считать себя покойником – Эмма знала это твердо. Тот же Леншерр со всей своей зацикленностью на убийстве Себастьяна был еще очень далеко от предела его терпения. А вот Ксавье оказался за ним, едва во время первой встречи в заливе она сказала: телепат. Это была единственная способность, которой Шоу всерьез опасался – даже сейчас, со своим шлемом. Эмма не то чтобы чувствовала себя униженной, что ее положение изменилось, когда Себастьян получил такую защиту. Она просто не любила делать то, чего ей не хотелось. А теперь приходилось иногда. И все равно гораздо чаще, чем хотелось бы, раз уж на то пошло. И потом, Шоу бы точно не обрадовался, узнав, что ЦРУ в курсе его планов. Поэтому, взглянув в последний раз с некоторым сожалением на коллегу по способностям, которому как раз сообщали печальные новости про его команду, она решила остаться в ЦРУ, на закрытой базе. Это обещало быть по крайней мере забавным - лишь бы этот Леншерр пореже бывал здесь. Но он, кажется, и сам не стремился. Но последнюю информацию о Шоу дала она сама, а цэрэушники лишь беспомощно переваривали ее. Ксавье отчалил куда-то, забрав с собой всех мутантов, и Эмме оставалось только прислушиваться к нарастающей на базе тревоге. И даже самой ее поддразнивать, когда сидеть в коробке окончательно становилось скучно. Но люди с упорством, достойным лучшего применения, меняли в ее коробке испорченные алмазной резьбой пуленепробиваемые стекла и никак не желали задумываться, что же ее здесь держит. Она даже вспоминала краснеющего Чарльза и его клуб, тот самый. Без секса тут было совсем уныло - пару раз ей пришлось отвести глаза круглосуточно наблюдающим за ней охранникам, чтобы сунуть ладонь в трусики, сосредоточиться и кончить. Сами охранники тоже рассматривались. Но совершенно не устроили. Однажды утром она поняла, что ничего вокруг не слышит – как будто по радиусу минимум километра не было ни единой души. Русские объединились с американцами и обложили ее камеру тем же металлом, из которого сделан шлем Шоу, пришло ей в голову. Но она отвергла эту идею: все-таки надо избавляться от склонности переоценивать тех, кого не можешь прочесть. Ксавье. Просто сюда зачем-то вернулся Ксавье. Заявились к ней они с Леншерром через полчаса. Металлокинетик, едва кивнув, остался у двери, а Чарльз с немного виноватым видом встал рядом с ней у впаянной в пол высокой железной койки. Этот вид показался Эмме странным. Даже если Ксавье пожалел, что она, мутант, по его милости в плену у людей, смерть подопечного от рук Себастьяна должна была полностью успокоить его совесть. - Как аскетично здесь, - поежился Чарльз, - с вами все в порядке? - Да, вполне. А вы как поживаете? – Эмма улыбнулась ему, как девушка с картинки на лобовом стекле грузовика. - Неплохо, спасибо, - строго ответил Чарльз и указал куда-то назад, на плоскую подушку, - но вот тут у вас что такое? Эмма обернулась – на кровати не было ровно ничего неожиданного – и вдруг в шею ей вонзилось что-то тонкое и острое. В глазах побелело, и попытка затвердеть, ударить, уничтожить вероломного засранца не удалась – руки повисли вязкими водорослями, потолок повело влево. - Ах ты маленький уб… Столкновение носа с жесткой подушкой было последним, что запомнила Эмма. *** Приснится же такое, с облегчением подумала она, просыпаясь в объятиях чего-то мягкого, воздушного, с легким флердоранжевым запахом. И тут же распахнула глаза. Постель была роскошной, шелковой с кружевом, и при этом не напоминала торт. Тем не менее она была не ее. На всякий случай закристаллизовавшись, Эмма выпрыгнула из-под балдахина и огляделась. Первое, что бросилось ей в глаза – отсутствие окон. Второе – что комната была очень неплохо обставлена. Немного старомодно, даже изящная ширма здесь была, задрапированная серо-голубой тканью с приглушенным узором из экзотических птиц, но все равно неплохо. Третье – мебель все-таки предназначалась для пространства раза в два большего. Здесь комоды, тумбы, столики и гардеробный шкаф неловко сгрудились, перекрывая друг друга углами, как будто их втащили сюда прошлым вечером и устроили как пришлось. В-четвертых, на прикроватном столике стоял графин со свежим лимонадом. А дверь, как и в прежней тюрьме, оказалась заперта. Чужие мысли. Они присутствовали, но где-то сверху, очень далеко. Послушав их, Эмма с досадой слегка прикусила край бокала с лимонадом. Она была в пригороде Нью-Йорка, в родовом особняке Ксавье. Точнее, под ним. Иди сюда, открой дверь в подземелье, Эрик Леншерр, приказала она, уловив невеселые размышления старого знакомца, но все мысли тут же заглохли. Да что же это такое, начала закипать Эмма, это начинает надоедать, - но в замках начали поворачиваться ключи, послышался деликатный стук, и только потом тяжелая дверь отворилась. Эмма с поджатыми губами и склоненной набок головой наблюдала за вошедшим Ксавье. Ночная рубашка у нее оказалась без провокационных вырезов и прозрачностей, но это было неважно. Одно движение ног, перекинуть левую на правую - и Чарльз не успел даже поздороваться, как снова заполучил мощную эрекцию, хотя и не слишком заметную из-за просторных брюк и мешковатого домашнего свитера. И что он теперь скажет? - Добро пожаловать в Вестчестер, мисс Фрост. Член ему мозги не отключает, поняла Эмма, а Чарльз уже сидел рядом на кровати с самым невинным видом. Ей стало смешно – широко распахнутые голубые глаза, искренние и внимательные, совершенно ничем не выдавали, что их обладатель отдал бы все… ну, например, за то, чтобы стоять сейчас за ширмой. - И чем я обязана своему визиту? – сжалилась Эмма. - Я поступил крайне неосмотрительно, когда оставил вас в ЦРУ, - ответил он, - я не подумал. Забрать вас оттуда таким образом – это был лучший способ, чтобы все устроить быстро, и чтобы никто никого не… - Зачем, Чарльз? – спросила Эмма со всей проникновенностью, которую была способна изобразить. - Они хотели подробно изучить мозг телепата, - просто сказал Ксавье. И пояснил: - Действительно подробно. Микромиллиметровые срезы, структура нервных волокон, химический состав. Это планировалось вдали от базы, в Калифорнии, даже Страйкер был не в курсе. Те, кто должен был вас усыпить, были бы сами убеждены, что это, допустим, вакцина против столбняка или что-то в этом роде, они приняли все возможные предосторожности. Я не мог этого допустить. - Отчего же? Узнали бы много нового. О себе, например. Вы же человек науки. - Вы, кажется, вовсе не удивлены. - А чему? Чарльз замялся. - В общем, мы сымитировали ваш побег, я стер там немного памяти, вы понимаете. Теперь вам придется некоторое время побыть здесь – ну, пока мы не разберемся с Клубом Адского Пламени и не поймем, что вы не представляете для нас угрозы. - А как вы это поймете? – заинтересованно спросила Эмма. - Будем надеяться, поймем. - Немного самонадеянно, вам не кажется? – рассмеялась она. - Нет, - мягко ответил Чарльз, - немного самонадеянной мне кажетесь вы. Именно поэтому вы совершаете ошибки. Как и ваш друг Себастьян Шоу. Эмма невозмутимо повела плечом – но каждая клетка ее тела отозвалась на слова Чарльза, как на удар. На его стороне были факты. Сперва она попалась ему и Леншерру, потом не почуяла в фальшивой мышеловке настоящую, и оба раза – в полной уверенности, что удержит ситуацию под контролем. Это было действительно неприятно. - Так что располагайтесь. Если что-то потребуется – только скажите. Вон там одежда, мы не должны были ошибиться с размером… и цветом. Днем отсюда выйти не получится, но поздним вечером, если захотите, можно будет подышать свежим воздухом в саду… Что я забыл? Как ты еще свое имя не забыл, малыш, думала Эмма, как бы неосознанно перебирая светлые волосы у плеча, и от движений ее руки шелк рубашки скользил по груди, оставляя все меньше тайн о ее форме и размере. - Вы забыли про ванную. *** Там, наверху, творилось что-то необыкновенное. Мальчишка, разбивающий стекла голосом, учился летать. Чудовище Леншерр пило английский чай, играло в шахматы и таяло от домашнего тепла. Хмурая синяя сестра Ксавье драматически переживала первую любовь. Неуправляемый юный взрывотехник лупил по манекенам огненными всполохами где-то совсем близко. Это было куда интереснее телевизора, который притащили сюда Ксавье и этот руконогий гений из ЦРУ. Ночью Эрик и Чарльз вывели ее в сад, свежий и мокрый от только что прошедшего дождя. В голове у Эммы вертелись сотни обманчиво учтивых издевок по поводу вестчестерской команды, но она не произнесла ни одной, только фыркала про себя, зачем Ксавье, не далее как вчера упрекавший ее в самонадеянности, так подробно рассказывает врагу об окрестностях своего дома. Хотя бы о том, где автомагистраль, где проселочные дороги, где лес, где поля. Как глупо с его стороны. А то, что рассказы предназначались не только ей, но и Леншерру, неприятно царапало. Хорошо, кто такая она сама, он практически не видит. Но вот привечать эту машину-убийцу с точно таким же, как у Шоу, комплексом бога – какого, простите, черта? Шанс спросить об этом у Ксавье представился уже утром. Заспанный Чарльз стоял в ее подземных покоях и растерянно смотрел на распластанного на шелковой постели Леншерра. Она с некоторым даже удовольствием демонстрировала вспухшие красные полосы от металлических оков на открытых плечах. Взвалив на себя бесчувственного Леншерра, Чарльз удалился, не проронив ни слова. Вернулся он бледноватый и хмурый. - Простите меня, Эмма. Я снова не учел всего. Но он… - Он просто решил отплатить мне за то, что Себастьян Шоу сделал с его матерью, - оборвала его Эмма. - Он же не… - Он не. Вы же видите – в этом плане я ему неинтересна. Но все равно он был слишком… самонадеянным. Привык думать, что я попалась, не сообразил, что в таком деле вы ему не помощник, и как-то забыл, что один на один я гораздо сильнее. - Я могу только поблагодарить, что вы ничего не сломали ему, - Чарльз смущенно глянул в угол. - Что вы, - улыбнулась Эмма, - я ведь его хорошо понимаю. А вы? Неужели тоже? Ксавье нервно поджал губы – было прямо как на экране видно, с каким трудом ему дается каждое слово и каждая мысль. - Эрик не такой, как все, - неохотно произнес он, - он мутант. Для того, чтобы выжить со своими особенностями, мутантам приходится приспосабливаться. Большинству. Всем из тех, кого я встречал. Они меняются. Они могут стать слишком жестокими. Слишком замкнутыми. Слишком нерешительными, - он посмотрел Эмме в глаза, - или слишком циничными. Я не отрицаю их вины. Но если бы где-то были идеальные мутанты… А ведь их нет. Я не могу отказываться от них… только поэтому. Я еще раз прошу у вас прощения. *** Весь день Чарльз держал вокруг нее телепатический щит, а ее немного раздражало, что не получается узнать, соблазнила ли Рэйвен своего застенчивого изобретателя по плану, который придумывала вчера, и не убил ли кого сегодня Алекс, а главное, что сейчас делает Леншерр и как там Чарльз все уладил. Это беззвучие, точнее, безмыслие было так же неприятно, как самодовольное лицо Шоу в проеме неприступного шлема. Но ранним утром Ксавье спустился к ней и так же сдержанно, как вчера ночью, предложил прогуляться. Без Эрика. Их ждал видавший виды «виллис» - Чарльз помог ей взобраться на сидение, и они выехали на центральную аллею. Управлял автомобилем он не слишком внимательно, срезав на повороте хороший угол прямо по газону и мерцающим в сумраке хризантемам. Привычно болтать он начал, только когда особняк скрылся из вида. - На ней когда-то жило много-много стрижей, - говорил он, показывая на полуразрушенную наблюдательную вышку, - и мы с сестрой часто гуляли здесь. Нам нравилось наблюдать за ними. Вы знаете, что в процессе эволюции у этого вида очень серьезно атрофировались лапы? Они им оказались просто не нужны, ну, кроме когтей. Они цепляются ими за края своих нор и гнезд, а так всю жизнь проводят в воздухе. Ноги в небе только мешают. - Как интересно, - вежливо отвечала Эмма. - Но иногда они падали – обычно это были молодые птицы, не умеющие рассчитывать силы. И потом не взлетали обратно. Из-за своих мутировавших лап они не могли оттолкнуться от земли. Точнее, от травы, она здесь страшно густая. Мы сначала подбирали их, если они были еще живы, пытались кормить. Но они все равно умирали. И однажды Рэйвен страшно разозлилась, когда мы нашли нового стрижа. И швырнула его со всей силы… просто бросила, не о землю, а немного вверх. И он взлетел, как будто только этого и ждал. Пока мы не уехали в Англию, мы с ней приходили сюда каждые два дня. И если находили птицу, то лезли на вышку и бросали ее оттуда. Залезать было необязательно, это было крайне жутко, особенно когда ветер, но здорово. Почти всегда стриж улетал прочь. Эмма посмотрела вверх – сейчас небо над вышкой было пустым. - А здесь был мой личный сад, - продолжал Чарльз, заглядывая куда-то через живую изгородь, - сюда я приезжал на велосипеде, потому что здесь  много одичавших роз… Это был бред какой-то, я хотел подарить сестре на день рождения розу голубого цвета, это был какой-то совершенно примитивный символизм, но я извел просто невероятное количество цветов, потому что шприцом колол им в стебли школьные чернила… А здесь вам выходить, Эмма. Эмма, которая собиралась сказать, что голубые розы – это, наверное, очень красиво, так и осталась сидеть с приоткрытым ртом. Изгородь закончилась, и «виллис» встал неподалеку от автострады. Чарльз с деловым видом достал из кармана кожаный кошелек и вложил его Эмме в руку. - Здесь около тысячи, вам хватит, чтобы добраться до Нью-Йорка, ну и на всякое непредвиденное. Я не стану вас держать здесь, если вы исполните мою просьбу. - Какую? – выдавила Эмма. - Держитесь подальше от Шоу и его компании. Хотя бы полгода. Если вы дадите мне честное слово, что не будете его искать, я отпущу вас прямо сейчас. Я не хочу больше удерживать вас. Я ведь уже дважды подверг вашу жизнь опасности. - А как вы узнаете, что я не поеду искать Себастьяна Шоу? - Мне будет достаточно вашего обещания. Это было настолько наивно – Эмма даже не могла вообразить себе глубину такого идиотизма - Тихий Океан, Марианская впадина? Однако желание рассмеяться Чарльзу в его виноватое лицо так и не пришло. Только где-то в горле стало тепло и щекотно, а в груди, наоборот, похолодело, потому что она словно заново поняла – такие, как Чарльз Ксавье, не заживаются на этом свете. Чтобы унять странную щемящую дрожь внутри, Эмма положила ладонь себе на грудь, чуть ниже ключицы, но это не помогло. Она наклонилась к Чарльзу и поцеловала его в губы – а тот сразу начал целовать ее в ответ, словно принимать благодарность таким способом было для него самой естественной на свете вещью. И с первых прикосновений его губ Эмма поняла, что снова совершила ошибку. Чарльз оказался маленьким хищником, и можно было на часах засекать, через сколько минут девушка, которую он сумел развести на поцелуй, будет согласна на все остальное. Роли поменялись - это ее оберегающее поддерживали, лишив самостоятельной опоры, это ее голову удобно устроили между плечом и спинкой сидения, это ею умело наслаждались, как драгоценным, но ожидаемым подарком, а желания самой Эммы внезапно сузились до отгадки желаний Чарльза. Это обещало самое большое из возможных удовольствий. Услышать его сбитое дыхание, разрешить прикоснуться везде, где он захочет. И она вполне могла себе это позволить. Поскольку жить Чарльзу Ксавье оставалось считанные недели. Быстрее. Она вывернулась из его рук, забросила ногу на бедро Чарльза и оказалась у него на коленях. Слегка толкнула его назад, и ему пришлось сдвинуться чуть по диагонали сидения. Скользнув одной ладонью под его пояс и лаская сквозь шелковистую ткань напряженный член, второй рукой она проворно расправлялась с пуговицами на брюках. Ладони Чарльза легли ей на ягодицы, сжали их, а потом его пальцы сомкнулись уже почти внутри нее, бесцеремонно и нежно, как лепестки, раздвинув чувствительную кожу и дразнящее очерчивая вход в ее лоно, но не проникая туда. Изнемогая уже от сладкой боли, которую причиняли его руки, Эмма приподнялась на коленях, нетерпеливо освободила от трусов член, твердый и теплый, и приняла его в себя. Ощущая отсутствие губ Чарльза на своих губах словно жажду и изнеможение, она начала целовать его снова, упоенно гладя его мягкие волосы. И понемногу, исподволь, словно набираясь сил, начала пружинящие движения вверх и вниз, сжимаясь и расслабляясь вокруг него. Глаза Ксавье восхищенно блестели, когда он произносил ее имя, а она молчала, она не могла даже стонать от острых предоргазменных токов внизу живота, чтобы не потерять ни одного нюанса этих ощущений. Чарльз, полулежа, тоже толкался ей навстречу, горячий резонирующий ритм нарастал, соединяя их все ближе и теснее. Много или мало прошло времени, она не понимала, только оказалось, что она снова почти невесома, что малыш Чарльз держит ее, словно куклу в руках, и делает с нею все, что хочет. Боже, он же хотел ее с первого мига, как увидел, у него никогда не было такой женщины, только неловкие студентки, с которых он стаскивал вязаные кофты, а теперь он вступил в игру, которая ему не по зубам, это он будет поднят и отброшен, как хрупкая кукла, он умрет и остынет, а что здесь делает она..? - Эмма, я, кажется, умру сейчас, Эм… Она заткнула его влажный рот поцелуем, снова начиная вести в этом танце, бурном, скором и жадном, заставляющем забыть разницу между душой и телом. - Эмма, мне пора… Она помотала головой, короткими и плотными движениями таза мешая ему высвободиться. Они же полностью одеты, вдруг осознала Эмма. Они надорвали обертку только в самых необходимых местах и позволили себе очень мало, но зато сразу, без шелухи, самое главное и самое острое. И вот через мгновение все это плеснет через край. Чарльз резко подался ей навстречу. Она ощутила толчок тепла внутри, и едва решила, что сама кончить не успеет, как это ощущение вдруг перестало быть материальным, разбегаясь с бешеной скоростью по каждому ее нерву, волнообразно наполняя ее целиком, как вода наполняет русло реки. Не в силах больше держаться, она коротко, на вздохе, вскрикнула и упала ему на грудь. А он спрятал ее в своих руках. *** Эмма укачивала на коленях голову Чарльза, и нежность ее становилась с каждой секундой все холоднее и расчетливее. - Скажи это снова, прошу тебя, - попросил он хрипловато. - Что? - Ну, что ты сказала в конце. - А я сказала что-то? - Мое имя. А то мне все еще кажется, что это не со мной, а с кем-то другим… - А, - невнятно ответила Эмма, - Чарльз, как ты думаешь, что мне еще стоило бы тебе сейчас сказать? Чарльз прищурился. Их телепатические щиты больше не отталкивали и не резали друг друга, они соприкасались гибко и плотно, но проникнуть на чужую территорию не мог ни ее, ни его разум. - Что ты больше не держишь на меня зла. - Не то. - Что ты не против встретиться со мной снова. - Не то. - Что я тебе нравлюсь. - Нет, не то. - Что тебе не хочется отсюда уезжать. - Не то все равно, но ближе, - Эмма ободрительно кивнула. - Ты не хочешь уезжать, - моментально зажегся азартом Чарльз, - ты не хочешь… ты не хочешь, потому что больше не хочешь работать на Шоу. Черт, ну разумеется… - Не то. - Ты хочешь остаться, потому что больше не хочешь к Шоу, но если ты уйдешь, то тебе нужно место, где можно укрыться от него. Эмма, я умоляю тебя, останься здесь, Вестчестер и я полностью к твоим услугам. Мой дом – твой дом. Эмма отметила про себя, что стандартная формула гостеприимства в устах Чарльза сейчас немного двусмысленна. Черт знает, что у него на уме. - С одним условием. - С каким? - Никто из твоих не узнает, что я больше не в плену. Чарльз поднялся – на самом деле чуть не подпрыгнув от радости – и обнял ее сзади, крепко-крепко прижав к себе и целуя ее волосы, шею, уши и щеки. Эмме такая непритязательная ласка была непривычна. Но она не стала вырываться, только незаметно нахмурилась и показала язык – не то Себастьяну, не то Чарльзу, не то просто так, от болезненной передозировки нежности. *** Они прошли под арку главного входа, держась за руки, словно чертовы новобрачные, только что вместе встретившие рассвет, и Чарльз шепотом рассказывал ей: на первом этаже холл и гостиная для приемов, а дальше – кухня, комнаты для прислуги и кладовые. Второй этаж – тренировочные залы, две малые гостиные и несколько больших гостевых комнат. В левом крыле на третьем этаже лаборатории, в правом – спальни и детские. Хотя особняк ее родителей ничем не уступал Вестчестеру, Эмма чувствовала себя здесь то ли слишком большой, то ли слишком маленькой, но в любом случае не на своем месте. Впрочем, с ощущением этим она все равно прекрасно справлялась, не мучаясь им, а просто отмечая. - Хочешь кофе? Я хочу. Пойдем, сварим, я тебе там тоже все покажу. - Лучше какао, - зачем-то сказала Эмма. - И правда лучше, дорогая, - согласился Чарльз, с откровенной гордостью любуясь каждым ее движением. Это было черт знает что – как будто они только что не перепихнулись по-быстрому в автомобиле у дороги, а… действительно, черт знает что. Пока Чарльз возился у плиты, Эмма рассматривала обстановку, и взгляд ее остановился возле холодильника на одной из настенных фотографий. Там была запечатлена женщина в узком платье, стройная блондинка с идеально уложенными волосами и резковатыми холодными чертами лица. Ее руки лежали на плечах ребенка лет одиннадцати. Этим ребенком был Чарльз в форменной курточке какой-то школы для мальчиков. Так вот оно что. - Чарльз! Подойди сюда, пожалуйста! - Да? – он оказался рядом, держа в руках две дымящиеся кружки. - Это, наверное, твоя мама? – обманчиво спокойным голосом спросила Эмма. Чарльз расхохотался, едва не расплескав какао. Поставил на стол кружки, провел рукой по лбу. - Да ладно, вы совершенно не похожи. Ты намного душевнее. Эмма удивленно приподняла брови. - Ах ты маленький извращенец. Хищно улыбнувшись, она опустилась на колени. Уже многое пережившие сегодня пуговицы брюк просто отскочили от прикосновения ее алмазного ногтя. Она резким движением дернула его трусы вниз и взяла в рот расслабленный член, коснулась языком приоткрытой головки, все еще слегка покрасневшей после их прошлого секса. Она сразу ощутила терпкий и кисловатый привкус его спермы – и подумала, что, скорее всего, здесь должен быть сейчас и ее собственный вкус. Чарльз замер от неожиданности, обласканный таким способом, но сопротивляться точно был не намерен. Язык Эммы описывал мягкие полукружья, легонько теребил уздечку, и шелковистая тонкая кожа натягиваясь на стремительно твердеющем члене, становилась глаже и горячее. Ксавье приглушенно застонал, а Эмма осторожно заскользила губами вдоль источника его удовольствия, вбирая в рот все глубже. - Я затрахаю тебя сегодня до потери сознания, - услышала она с удовлетворением, - я возьму тебя в каждую твою дырочку, а потом буду целовать тебя всю, пока ты не очнешься. И тогда я затрахаю тебя снова. Кто тут кого еще затрахает, подумала Эмма, но трусики ее взмокли моментально. Она ускорилась – так, что Чарльз уже не мог почти ничего говорить. Он отпустил стол, за который держался, и погрузил подрагивающие ладони в ее волосы. - О боже. Он кончил, когда она качнулась назад, и сперма брызнула ей в рот, запачкав нижнюю губу. Рефлекторно вытирая ее, она слегка повернула голову к двери – и от неожиданности проглотила вместе со спермой немного воздуха. В дверях в лиловой пижамке замерла пораженная до пределов воображения агент ЦРУ Мойра Мактаггерт. «Забудь!», - припечатала ее Эмма, а Мактаггерт вдруг резко осела, схватившись за голову, и свернулась на полу беспомощным клубком. Эмма, окончательно вытирая губы, глянула вверх, на Чарльза – и поняла, почему ментальный удар был таким сильным: они вместе нанесли его. - Обожемыееубили, - пробормотал Чарльз, судорожно ища и не находя пуговиц на брюках. Эмма, растерянно сидя на полу, тоже не сразу продемонстрировала хладнокровие. Отлично день начался. Они чуть не столкнулись лбами над агентом Мактаггерт – от похлопываний по щекам та не очнулась, не очнулась и от воды, только от нашатырного спирта, который принес Чарльз, резко дернула голову назад – и начала вставать, глядя в пустоту, как сомнамбула. - С головой у нее, кажется, порядок, - виновато сказал Чарльз, - сейчас она уйдет. Эмма взяла кружку и отхлебнула остывший шоколад. - Возможно, вы были бы отличной парой. Чарльз улыбнулся. - Ты даже не представляешь, сколько возможных пар сегодня с утра перестали быть отличными… И возможными тоже, наверное. Эмма пожала плечами. И вдруг сказала: - Они тебе и не понадобятся. Разумеется, он понял ее не так, он снова принялся целовать ее, обрадованно и жадно, а она представляла себе, как когда-нибудь поцелует на прощание его губы, мягкий изгиб которых станет почти каменным, - если от Чарльза вообще что-то останется, конечно. Она бы предпочла, чтобы осталось. Тогда она бы, например, рассмотрела как следует его лицо – смотрела бы на него так долго, как хотела сама, а не столько, сколько правильно. - Мне нужно в ванную. Не желаешь со мной? - Очень. А потом… пригласишь меня к себе? Эмма рассмеялась. - Неужели еще хочешь? - Да. Если бы ты знала, сколько раз я уже представил себе, как в подземелье прекрасная пленница становится моей, ты бы меня сразу поняла. И Эмме показалось, что всю жизнь она трахалась лишь с пресыщенными старыми котами. Хотя это было, безусловно, не так. *** В саднящие губы намертво въелся медовый вкус. Эмма ощущала его постоянно – в воздухе, в любой еде, на собственной и на чужой коже, когда засыпала и просыпалась, когда открывала глаза и видела над собой золотистые от здешнего света плечи Чарльза. Сладким, горячим и скользяще-липким казалось само время, приладившее их тела друг к другу, и они почти перестали торопиться. Вот она сидит сверху на Чарльзе – тот возлежит на подушках, будто молодой шейх, и груди ее покоятся в ласковых чашах его ладоней, а кожа их обоих мерцает от масел, влаги и света. Вот он осторожно скатывает ладонью по ее дрожащему животу теплый шар из янтаря, все ниже и ниже, вдоль влажной розовой щели – и легким толчком пальца погружает его внутрь, а сам прихватывает губами крохотный мягкий выступ ее клитора. Вот они не дошли от порога до постели – она опирается на спинку стула, он сзади и трахает ее, пока у нее не начинают подкашиваться ноги. Словно новобрачная в медовый месяц, она почти утратила ощущение границ собственного тела, привыкая к тому, что оно теперь принадлежит не только ей и может открыться для своего мужчины в любой момент. Ей доставляло несказанное удовольствие избаловывать Чарльза собой, да и как было этого не делать. Он приходил к ней поздним вечером, высидев кое-как несколько шахматных партий с Леншерром, чтобы оставить после себя спокойствие там, наверху. Он уходил утром, проспав только два предрассветных часа, и если она, проводив его, без памяти падала в кровать и засыпала на целый день, то он все это время возился со своей бестолковой командой, которая с каждым часом становилась крепче. Как ему это удается, размышляла Эмма, он словно хочет максимально использовать каждую возможную минуту, неужели предчувствует, что их осталось не так уж много? Даже меньше, чем ожидала она сама. Проспав, как всегда, весь день, общую тревогу из-за советских ракет на Кубе она уловила поздно. И в ней очень выделялись мысли Леншерра о Шоу, неизменные, зацикленные, но такие истерзанные за эту неделю мыслями о Чарльзе Ксавье, что Эмме стало неудобно к ним прислушиваться. Но завтра в любом случае была война, на которую все они отправлялись. Сам Чарльз спустился к ней позже, чем обычно, к этому времени она уже успела привыкнуть, что говорить с ней и ласкать ее он будет в последний раз, а его душа и ее оболочка вернутся в Вестчестер уже по отдельности. Его лицо было уверенным – и даже более вдохновенным, чем обычно. Но Эмма слишком хорошо слышала Эрика Леншерра, и прямо сейчас видела, в какой истерической решимости пребывает сестра Чарльза, зарывшись с головой в гору из одеял, чтобы опомниться от острого, постыдного и возбуждающего ощущения собственной наготы перед братом. И Чарльз точно не мог так просто взять и забыть об этом. Так что Эмма даже раздеваться не стала – просто укутала Чарльза одеялом, устроила его голову у себя на груди и прикрыла ладонями тонкие нервные веки. Через две минуты он спал – не шевельнувшись до самого утра, лишь на левом плече Эммы на всю ночь поселился холодок его тихого дыхания. Наверное, Ксавье очень хотел жить, но просто больше не мог. *** - Оставайся в Вестчестере сколько захочешь. Но здесь вместо меня может появиться Себастьян Шоу, - сказал он утром. – Так что будь осторожна. Ничего не хочешь мне сказать на прощание? - Я желаю тебе удачи и буду тебя ждать, - ответила она. И вдруг услышала досадливое: - Не то. Растерянно посмотрев ему в лицо, она сказала: - Пожалуйста, тоже будь очень осторожен. - Нет. Не то, - покачал головой Чарльз. - Не смей никуда лететь! - внезапно взорвало ее, - у тебя нет ни единого шанса! Ты мертвец, если Себастьян найдет тебя! Тебе даже здесь быть опасно! Твой единственный выход – собрать сейчас всех детей и улететь вместе как можно дальше, в Австралию или в Африку, ему пока нет до них дела! - Не то. - И я бы тоже полетела с вами! - Нет, - вдруг легко улыбнулся Чарльз, - все равно не то. Я и без телепатии знаю – ты всегда считала, что Шоу победит. Иначе зачем тебе алиби пленницы, моей или ЦРУ… Эмма решила, что времени на скандал у нее нет. - Я люблю тебя? – с безнадежным любопытством поинтересовалась она. - Не то. Она замолкла. - Ладно, - сказал Чарльз и поцеловал ее в щеку, - мне пора. Держи ключи. - У него есть шлем, Чарльз, - сказала она, когда он уже выходил. – Шлем, защищающий от любой телепатии. Он будет в нем постоянно. У вас появится шанс на победу, только если вы найдете, как избавиться от него. Чарльз резко обернулся. В его глазах засияла непонятная гордость, и он рассмеялся – облегченно, радостно. - Вот. Спасибо, Эмма. Господи, какая у меня женщина. *** В лучах солнечного света, пересекающих вестчестерскую гостиную, плясали редкие золотые пылинки.  Именно здесь будет стоять гроб с телом Чарльза Ксавье, представляла себе Эмма, присаживаясь в кресло и закрывая глаза. В особняке не осталось никого, кроме нее и трех слуг, прибирающихся в гостевых комнатах, и она – свободная – обошла весь дом, размышляя, кому он теперь достанется. Если погибнет Ксавье, то его сестра тем более не уцелеет. Будет приятно, если он, обезумев от их ночей, вписал в завещание имя Эммы Фрост. Это был бы достойный дар. Если его привезут сюда, она найдет способ попрощаться. Ведь в окрестностях не будет ни одного телепата. В Вестчестере остановится время – для всех, может быть, даже для Себастьяна Шоу, но даже если нет, то он к таким слабостям всегда относился с безразличием. Она поцелует его глаза – приподнимет пальцами пергаментные веки, лизнет холодную гладкую радужку, а потом закроет снова. Его губы будут упрямее, словно он внезапно решил капризничать, а во рту наверняка останется привкус свернувшейся крови. Она расцелует все его тело, как целуют срезанные цветы, не смущаясь тем, что их увядание неизбежно. Она найдет все его ожоги и раны, и главную, ту, которая станет смертельной, поцелует тоже, какой бы глубокой она не была. Только так вылечится ее собственная ранка, нанесенная  существованием Чарльза Ксавье, беспокойство, нежность и грусть от того, что на земле еще остались такие странные создания. Это будет интересно. Если, конечно, о нем не забудут. Или ЦРУ не заберет его тело для своих экспериментов. Эмма нахмурилась. Что-то было не то в опустевшем доме, еще наполненном теплом. Но это тепло уже не спасало от досадливой неуверенности, чужеродного комка пустоты между грудью и животом. Именно это она всегда ощущала, если ей приходилось делать то, чего не хотелось. И она всегда находила способ, как изменить это. Но как с таким разобраться теперь, сидя в Вестчестере? Мозг Эммы заработал, подбрасывая варианты. Уговорить Шоу подарить ей жизнь Чарльза. Или внушить Азазелю не наносить смертельного удара. Или – это уже совсем невероятно – попасть внутрь субмарины и как-нибудь похитить шлем. Если удастся, ей уже ничего не будет угрожать. Как и Чарльзу Ксавье, и его армии из подростков. Алиби, необходимое для первого шага, у нее есть. А может, ей помогут другие обстоятельства. В любом случае лучше быть неподалеку от главных событий. «Виллис» кое-как завелся. Она рванула тем же маршрутом, каким Ксавье неделю назад вывез ее к шоссе, и даже угол на повороте срезала след в след. Целью была авиабаза, дорогу к которой так беспечно описал ей Чарльз. Пусть этого истребителя, как его, F-13, там уже нет, но ведь есть что-то другое. А выехали они каких-то полтора часа назад. На авиабазе она не смогла удержаться от соблазна и выстроила механиков первой модели YF-12 в два ряда, гордо прошествовав между ними и позволив кому-то из пилотов-испытателей помочь забраться в кабину. По крайней мере, все они были уверены, что свежевылупившийся «Черный дрозд» не упадет в первые три часа. Жаль, ракеты были лишь высококлассными муляжами, избавляться от которых времени не осталось - на Кубу их придется взять с собой. Как управлять истребителями и разведчиками, она неплохо представляла себе, но на всякий случай посадила в штурманское кресло любезного испытателя, загипнотизированного до состояния манекена. *** Она опоздала – она поняла это сразу, едва услышала издали мысли Шона и Алекса. Она узнала парней прежде, чем различила их лица, которые тоже помнила лишь из их собственных воспоминаний. Точно так же в их взбудораженных сознаниях нашелся Себастьян Шоу. Пораженная, она видела его тело возле растерзанной субмарины -  острыми коленями вверх, неестественно и непристойно выгнутое ударом о землю. Жесткие  волосы над удивленным лицом Себастьяна трепал ветер. Вот бы подойти, пригладить их и помочь ему улечься в позу, более достойную Черного Короля, но Эмма понимала, что это сейчас имеет значение в последнюю очередь. Потому что неподалеку лежал  Ксавье. Оба они были похожи на разбившихся птиц, не рассчитавших собственные силы. То, что одна из них все еще жива, причем даже без ее вмешательства, было огромным, невероятным чудом. На самом деле Чарльз мог вообще не пострадать, но судьбе явно понадобился выкуп за его сумасшедшую удачу. Миг поколебавшись, Эмма прикоснулась к мыслям Ксавье. А он не почувствовал ее проникновения, думая только о своих ногах, Рэйвен и Леншерре. Эмма даже ощутила легкий укол ревности от того, что он сейчас совсем не думает о ней - и что не она оказалась причиной боли, самой глубокой из тех, что он когда-либо испытывал. Посадив самолет на любезно расчищенном «Каспартиной» пляже, она вылезла и побежала к Чарльзу, сдирая на бегу авиашлем. В группе людей, сгрудившихся  вокруг Ксавье и с тревогой наблюдавших за самолетом, уже не было ни Леншерра, ни Рэйвен. Мактаггерт, узнав Эмму, выставила вперед свой идиотский револьвер. «Тебе мало на сегодня, да?» - мысленно хлестнула она Мойру, и оружие выпало у той из рук. Чарльз вздрогнул, когда она склонилась над ним, и в его мыслях радость смешалась с ужасом, словно он увидел призрак кого-то родного, но давно ушедшего. - Засыпай, - приказала Эмма, и оглушающая боль оборвалась. - Нужно перенести его в самолет, - всхлипнула Мойра, приподнимая бесчувственного Ксавье за плечи. - Может, просто дотащишь его за ноги? – хмыкнула Эмма и развернулась к мальчишкам. –  Хэнк, Алекс, быстро принесите сюда пальмовых листьев и несколько крепких жердей. Шон, иди сюда, мне нужны твои крылья. Кто-нибудь из вас делал когда-нибудь фиксирующие носилки? *** Чарльз Ксавье лежал в послеоперационной палате. Рядом с ним сидела Мойра – она все время была рядом, убитая сознанием вины и так безнадежно опоздавшей бурей чувств. Он знал, что может себе позволить не заботиться о ее душевном состоянии. Больше всего ему хотелось умереть или хотя бы  снова уйти в глубокий сон, где он все еще чувствовал свои ноги, где мог считать себя мужчиной и где по-прежнему был с теми, кого любил больше всех на свете. Но он отвлекал Мойру, расспрашивая, что происходит вокруг, как мальчики, не давала ли о себе знать Рэйвен. Рэйвен исчезла, Шон и Алекс были здесь же, только за стеной, в коридоре, а мир праздновал свое спасение, хотя и не очень понимая, от чего. - Кстати, а где Фрост? – спросил он, - она не приходила сюда? - Приходила, позавчера. - Она расстроена? - Незаметно что-то, - ответила Мойра с явным неодобрением, - она вообще ведет себя так, как будто у нас все хорошо. Она и Хэнк сейчас в Вестчестере, приспосабливают там все, устанавливают с рабочими подъемники, пандусы… Взгляд Чарльза переместился с опухшего лица Мойры на капельницу, потом на укрытые больничным одеялом ноги, потом на плотно зашторенное окно. - Она действительно считает, что все закончилось хорошо? Мойра пожала плечами. Чарльз глубоко вздохнул и закрыл глаза. - Ну что ж… Если Эмма так думает, может быть, так оно и есть. The end