Мы схожи в печали

– Не горюй обо мне, Создатель всего сущего. – Лелиана стояла на коленях перед алтарем Андрасте, склонив голову и прижав ко лбу руки со сплетенными пальцами. Свечи мягко мерцали в свете закатного солнца. Колени Лелианы ломило от стояния на камне, но боль не проявлялась в мягком умоляющем шепоте. «Песнь Испытаний» не носила бы такое название, если бы не взывала к внутренней силе. – Пусть остальные могут забыть Тебя, но имя Твое запечатлено в каждом моем шаге. Я не оставлю Тебя, даже если забуду себя... Год. Год со дня взрыва на Конклаве. Год со дня, когда магистр-порождение тьмы забрал у нее Доротею. Не в этот самый день; та горькая годовщина наступит только через две недели, и та ночь будет худшей из всех. Но каждый вечер с начала Зимохода Лелиана склонялась перед алтарем Андрасте и читала «Испытания». И каждую ночь Создатель молчал, как молчал с начала времен, за исключением Его руки, проявленной в появлении белой розы в церкви Лотеринга. И, возможно, Страж Храма был прав: это лишь глупый, эгоистичный каприз девочки, которая не могла вынести мысли о тихой жизни в мирном созерцании... Как-то она написала Доротее об этом страхе. Та терпеливо разъяснила, что даже если Лелиана и решила услышать слова Создателя в Его молчании, это все равно направило ее творить добро во имя Его, что и было Его изначальным желанием, и столь ли это отличается от получения видения, предназначенного конкретно для нее? Это было утешением. Десять лет Доротея была утешением. И теперь она мертва. Погибла, обратилась в прах, развеяна по ветру, и жестокое отражение Верховной Жрицы Джустинии в Тени не право: Лелиана подвела ее. Она крепко зажмурилась. – Создатель, пусть тьма настигнет меня, я приму Свет, – хрипло прошептала она. – Я выстою в бурю. Я выдержу. То, что Ты создал, никому не разрушить. Кто знает меня так, как Ты? Ты был рядом еще... еще до... Оцепеневшая в своем горе, она не смогла вспомнить продолжение. Губы шевелились, но не сумели нащупать нужных слов. В Лотеринге она с трудом проговаривала точные формулировки стихов. Зазубривание и песнопения никогда не были сильной стороной ее веры. Но это... забыть слова наиболее часто читаемой, самой знакомой, самой любимой Песни?! Это была жестокая шутка. Сердце и разум подвели ее, и все, что осталось – отвратительная неуверенность и страх. Она сдавленно вздохнула и горестно прижала тыльные стороны кистей к глазам. По лестнице в воронятню поднималась пара ног – скрытных и бесшумных, и коробка – полная их противоположность. Наполнитель из сена и лоскутков ткани не мог заглушить звуки существа с висячими ушками, возящегося внутри. Когда люди тебя видят, помогать труднее, но Коул учился. Как он обнаружил в данный момент, еще труднее избегать внимания, когда несешь визжащего малыша. Наги не любят, когда их поднимают, и этого никогда раньше не поднимали. В момент опасности он заползал в темноту. Коул это понимал, но не мог исправить этого сам. Еще более суровое открытие: животные должны были оставаться снаружи, если только это не лошади или еда. К тому же, едой быть наги тоже не любят. Вот почему он принес малыша Лелиане, которая тоже такого не желала. – Ш-ш-ш! – Прошептал он крошечной розовой головке. И продолжил серьезно и поучительно: – Мы в безопасности, но я не смогу спрятать нас, если ты будешь шумным! В ответ наг закопошился в коробке. Это означало, что он не понял. Большинство их разговоров были именно такими. Когда они преодолели верхнюю часть лестницы, мысли Сестры впечатались в Коула – хваткие и скорбные. – Падаю во тьму, но роза не возвращается ко мне, – машинально пробормотал он, хрипло и с напором. – Пепел, одиночество. Она оставила свою Руку... – Коула вернул в реальность наг, попытавшийся вырваться из-под его ладони, прикрывающей коробку. Монотонное бормотание сменилось какофонией визгов. Лелиана крепко зажмурилась, продолжая прижиматься лицом к перчаткам. Как будто мало было того, что Доротея посещала ее разум, теперь еще и Шмоплз присоединился. Он, по крайней мере, умер после долгой и здоровой жизни, оставив после себя гордых, прекрасных детей, а не из-за провала Руки... Но насколько странно слышать, как эта мысль, напряженная и невысказанная, эхом отдается в мире не из снов. Лелиана подняла голову, мрачно глядя перед собой, и встала, скрестив руки на груди. – Коул, – она коротко поприветствовала мальчика, сидящего на верхней ступеньке лестницы. Он возился с коробкой, которую держал в руках. Оставалось лишь надеяться, что там не рой мертвых пчел. – Чем обязана?.. О! Мягкая розовая мордочка высунулась между пальцами Коула. Это было не привидение, а живое, дышащее и напуганное существо. Лелиана удивленно распахнула глаза. – Что ты делаешь? – Она подошла ближе, испытывая нечто среднее между осуждением и беспокойством. Крошечный пищащий комочек грозил вызвать прискорбную нежность. – Что за милая малышка, почему она одна? – Ястребам тоже нужно есть, – пояснил Коул, ёрзая на месте, чтобы не уронить коробку. Горе ослабило свою хватку, когда Лелиана взглянула на малыша. Она была Сестрой, но наги заставляли ее чувствовать себя матерью. Так просто было заботиться о них, вспоминать время, проведенное на Тропах, которые – хоть и Глубинные, – ложились под ноги до того, как Левая Рука погрузилась во тьму. Они сделают друг друга счастливыми. Наг стал спокойнее, когда движение коробки прекратилось, но большой палец Коула подобрался слишком близко, и лапка инстинктивно обвила его. Коул поморщился – ему это не очень-то понравилось, – но все же позволил существу держаться за него. Младенцы знали, как избегать падений. – Я присматривал за ним, но... мне нужна помощь. – Еще недавно он выразился бы иначе. Лелиана однажды уже помогла ему – до того, как его начали помнить. Это уж точно. Извивающийся наг крепко ухватился за его палец, и Коул поморщился, будто разжевал лимон. Он не имел ни малейшего представления, как обращаться с маленьким, испуганным животным. Лелиана вздохнула и быстро пересекла разделяющее их расстояние, протягивая руки. – Давай сюда. Она аккуратно высвободила розового малыша из ладони Коула. Наг уцепился коготками за ее указательный палец, что не вызвало никаких неприятных ощущений – перчатка сокольничего защитила руку. Малыш дрожал в ее ладонях. Бедняга, совсем один, никто не присматривает за ним, кроме бывшего духа. Лелиана прижала нага к груди, чтобы согреть. Этим животным нравилось прятаться в маленьких закрытых пространствах – пещерах, ямах, кучах сена, поэтому лучшим способом имитировать для них привычный опыт было осторожно сжать их в объятиях. – Ты знаешь, что я ужасно занята, – мягко упрекнула она. Наг пошевелился в ладонях Лелианы и запищал, и ее сердце сжалось. Она посмотрела на крошечного малыша нежным и немного обеспокоенным взглядом. – У меня и без того полно дел... Наг ткнулся носом в ее ладонь, и Лелиана смягчилась и принялась нежно поглаживать его по голове. – Но у меня и так двое, чем помешает еще одна?.. Ты ведь хочешь снова быть рядом с себе подобными, дорогая? Лелиана кинула проницательный взгляд на Коула. – Полагаю, ты знал, что я ему понравлюсь. Облегчение Коула было связано не только с тем, что его больше не трогали, хотя и с этим тоже. Нагу нравилось, когда его прижимали, и Лелиана была спокойнее, когда прижимала его, одобрительно отметил Коул. Единственным признаком его внутреннего энтузиазма стало то, что он начал раскачиваться на месте с немного большей частотой, чем раньше. – Ты все еще думаешь о ней. Под землей было проще, – застенчиво согласился он. – Так ты счастливее. Жизнь после смерти. – Коул говорил о них обеих. Лелиана прикрыла глаза. Наг в ее ладонях приглушенно пискнул. – Ты снова залез мне в голову? – Неодобрение не без труда пробивалось через усталость и горе. Можно было сказать о том, что другой человек сам осознает свои чувства, и нет необходимости их озвучивать. Но с ним она не могла спрятаться за стенами скользких уверток и профессиональных уловок; когда его не пускали в дверь, Коул просто проникал через окно. Лелиана отступила на шаг и развернулась, чтобы взглянуть на алтарь Андрасте. Немногие люди могли утверждать, что способны видеть сквозь завесу тайны, покрывающую и защищающую людские сердца. Создатель был таким. К сожалению, можно было предположить, что и Коул тоже. – Да, я горевала по Джустинии, – тихо и меланхолично ответила она. – Уверена, ты слышал. Каждую ночь с начала месяца я сидела перед Андрасте и возносила Песнь. – Ее взгляд затуманило горе. – Но я не смогла вспомнить Истязание. Простейшая Песнь, передаваемая от матери к ребенку на протяжении веков – и я забыла слова. – Она скривила губы, чувствуя отвращение к себе. – Будто обычная мирская Сестра. Лелиана села за стол и отодвинула бумаги, освобождая место для нага. Рука в перчатке все еще создавала укромное пространство для малышки, и, хотя сердце ее заметно колотилось, кроха прижалась к теплой коже и немного расслабилась. – Если ты думаешь, что я стала счастливее после ее смерти, – холодно продолжила Лелиана, – позволь заверить тебя, что это чрезвычайно далеко от истины. Я отдала ей свою жизнь, и за мою верность Создатель отнял ее у меня. Порой Коул говорил неправильные вещи... И он больше не мог заставить их забыть. Не должен был. Как оказалось, порой это не имело значения. Помогало осознание того, что их слышат. Или держат. – Да, – согласился он. – Ты спасла себя, но помогло то, что у тебя была Мать. Сидящая на троне наверху, сидящая в канализации внизу, проскальзывающая в камеры, но никогда не отводящая взгляд... от оставленных. Ты надеялась на меньшее. – Он решительно мотнул головой. – Это была не твоя вина. Больше, чем только лишь ее воспоминание. Коул знал, потому что тоже был там. Лелиана не помнила. Лелиана погладила большим пальцем маленькую розовую голову нага. Она была так вымотана, что ей едва удавалось держать глаза открытыми. – Мне это говорили. Как мальчик сумел уловить не просто эмоции, но воспоминания? Он дословно выдавал конкретные цитаты, которые сама она уже почти забыла. Осознавал ли он это? Преднамеренно ли проворачивал нож? Или такова была его природа, и ничто не могло изменить этот жёсткий подход? – Да, – признала она через какое-то время. Губ коснулась скорбная улыбка. – Доротея говорила именно это. Она утверждала, что не спасала меня. Не знаю, откуда это может быть известно тебе... разве что у тебя есть некая тайная связь с ее духом? Риторический вопрос. Сегодня Лелиану не интересовали загадки. Ее взгляд прикипел к маленькому беспомощному нагу. Как бы она не перемещала руку, малыш следовал за спасительным теплом. – И все же это – моя вина. Я видела так много смертей и страданий, и даже когда было еще не поздно вмешаться, я все равно ничего не смогла сделать. Считала ли я себя непобедимой после того, как мы закончили Мор? Сколько жизней было потеряно, пока мы путешествовали по стране? Восстание в Киркволле, гражданская война в Орлее, Конклав, Хэйвен... даже Белый Шпиль! Я приложила руку к каждому событию! Когда я говорила от имени Верховной Жрицы, ее слова, прошедшие через меня, становились причиной разрушений; но и когда я вышла на передний план, все равно не смогла действовать достаточно быстро, чтобы всех спасти. – Отчаяние довело ее голос до исступления. Она уронила лоб на свободную руку и зажмурилась. – Я не могу игнорировать свою ответственность, и не важно, на что я надеялась... Эти слова пробудили далекие воспоминания. Прошло всего несколько лет, но всякий раз, когда Лелиана думала о Белом Шпиле, воспоминания о борьбе против храмовников на стороне магов расплывались в неразличимые образы. Прервав свой горестный монолог, она наморщила лоб, не поднимая голову от стола. Горе Лелианы разрослось, как крапива: густые переплетенные ветви накрыли собой все, и нельзя было коснуться корней, не обжегшись. Вот почему она не могла разобраться. Она хотела выручить беспомощных, выпустить их всех... Так мог бы сказать Коул. Но корни, уходящие в Белый Шпиль – нелогичное ощущение, которое не укладывалось в голове. Нить, соединяющая их мысли, натянулась и лопнула, и Коул замер. Мышь, замеченная кошкой. Мальчик постоянно находился в движении, даже будучи невидимым. Он танцующей походкой двигался сквозь тени, стучал каблуками по камню, зарывался пальцами в грязь, певуче вещал о мыслях и чувствах, которые вытягивал из чужих сердец. И все же, пока она изливала свое горе, он не сказал ни слова. Не сдвинулся ни на дюйм. Тишина была убийственной. Лелиана подняла голову, чтобы поймать его взгляд. Ее голос был очень тихим. – Ты кое-что знаешь обо мне, не так ли? «Я надеялась на меньшее»... Думаю, я сказала это в Белом Шпиле. – Она негромко втянула в себя воздух, пристально глядя на Коула. – Это был судьбоносный день. Как странно, что детали ускользают от меня. Коул слегка вздрогнул, когда Лелиана загнала его в угол – ее острый взгляд был подобен лезвию, приставленному к горлу ничего не подозревающего храмовника. Она злилась? Обвиняла? Он не слышал ее мыслей за лихорадочным стуком собственного сердца, и это понимание заставило сердце подпрыгнуть к горлу. Его руки сплелись, как ветви крапивы. – Я... Я... – Он опустил голову, закрывая Лелиане обзор. – Я сказал, что ты не запомнишь, – просипел он. – Никто не запомнит. Бедный мальчик выглядел настолько взволнованным и напуганным, что Лелиана едва не отступила. Едва. Она усмехнулась, подперев подбородок свободной рукой; глаза ее были холодными. – Ты был прав. Никто не запомнил. Я понятия не имела, что ты вообще присутствовал там во время восстания. – Лелиана сузила глаза. – Конечно, я не должна была быть настолько наивной, чтобы полагать, будто Призрак Белого Шпиля оставит мои воспоминания нетронутыми. Но, подумать только: я знала тебя с самого начала, мы встречались задолго до этого... ­ – Маленький наг погрузился в комфортный сон, убаюканный ложным чувством безопасности, создаваемым ее левой рукой. – Пути Создателя неисповедимы, не так ли? Хотя теперь это не важно. – Тайна была раскрыта, и в ее отсутствие не оставалось ничего иного, кроме как размышлять. – Еще одно откровение, которое я должна была получить уже давно. Возможно, не так уж и странно, что мы были знакомы раньше. – Она погладила висячее ушко нага. Тот дернул носом. – На наших руках кровь невинных – на моих и на твоих. Это Коул понял. Он прерывисто вздохнул, и мягко ответил: – Да. Мы можем извлечь из этого урок. Лелиана погладила нага, наблюдая за Коулом. Это было не обязательно, просто приятно. Трудно быть нежной, когда заточила себя, как кинжал. Она хотела. Но не могла. Под потолком висело множество клеток с птицами, ожидающими следующего полета. Они любили руку, которая их кормила. – «Мы должны вытащить их всех». Касаемо тех, кого засунули в Ямы, приказы были иными. – Коул нерешительно подошел к столу. – Мы были там ради Риса. Я был там ради Риса. Ты сказала: «Мы должны вытащить их всех». – Но мгновение в его голосе проскользнул пылкий приказ Сестры. Лелиана колебалась. Она нахмурилась, глубокие морщины прорезали лоб. Пальцы замерли на ухе нага. Она едва могла это вспомнить. Мучительный путь через туннели Шпиля в подземелья, оказавшийся еще более трудным из-за незнакомой планировки и отрядов храмовников, которых она не ожидала там увидеть... но как именно она двигалась по подземельям и убивала людей? Она была уверена, что проделала этот путь не одна, но стоило лишь попытаться вспомнить лицо своего спутника, и воспоминания ускользали, как дым сквозь пальцы. Очевидно, это был Коул, но стертую память восстановить не проще, чем ювелиру отшлифовать необработанный алмаз. Она почти могла представить себе впалые щеки и прямые волосы, с которых будто стерли все цвета. И она поручила своему спутнику спасти их всех. Всех магов, запертых в подземельях, а ведь он пришел сюда только за одним. Но одного было недостаточно. Они должны были спасти всех. – Да... По крайней мере это я хорошо помню. – Наг вновь ткнулся носом в ее большой палец в поисках тепла, и Лелиана снова принялась поглаживать его, думая о другом. – Их заперли в клетках за преступное стремление к свободе. Я должна была помочь им всем, но молодой человек, идущий со мной... – Она вздохнула, бросив на Коула удрученный взгляд. – Это, конечно, был ты. Шляпа Коула качнулась, когда он ответил очередным «да». Сейчас речь не о нем. Но он решил – хорошо, что она вспомнила. Это было частью реальности. Возвращенные воспоминания о тех событиях помогли ей вспомнить и о том, кто она такая. О том, что она способна на сострадание. – Страх, мучительное ожидание Уничтожения – и освобождение. Ты спасла их. Без какого-либо приказа. Одного было недостаточно. – Он расцепил руки и потянулся к поясу, на котором висел кинжал его матери... Кинжал матери Коула. – Ножи могут убивать, а могут и защищать. Намерение не в них. Руки те же. Когда она, благодаря вмешательству некой Преподобной Матери, очнулась в церкви, бой колоколов показался ей ударом грома. Сейчас она снова услышала их в словах Коула – гремящие достаточно мощно, чтобы сотрясти ее до костей. Лелиана в смятении заглянула ему в глаза, и обнаружила, что не может выдержать взгляд заморенного мальчика. Она опустила голову, глядя на маленького розового нага, тыкающегося в ее ладонь. Матери больше нет, и он ищет другую руку, которая накормит и убаюкает его. Она надеялась оправдать оказанное доверие. «Руки те же. Я подвела и тебя тоже». Она беззвучно шевелила губами. Неужели послание Доротеи настолько отличалось от послания Коула? Что Лелиана может быть больше, чем только покрытой кровью Левой Рукой, вершащей молчаливое правосудие Верховной Жрицы? А ведь Коул знал. Он знал, что значит убивать людей и лгать о своей цели. Знал силу лишения жизни, и знал, что эта битва необходима и важна, и притворялся, чтобы заполнить пустоту. А еще он знал, что значит выбрать спасение вместо разрушения. Она никого бы не смогла спасти, если бы не смогла спасти себя. Несуществующая рука, будто тисками сжимавшая ее горло, ослабила свою хватку. – Ладно! – Лелиана выпрямилась. Она встала, подтащила поближе коробку, принесенную Коулом, с тщательно уложенными полосками клетчатой ткани и сеном, и аккуратно переложила нага внутрь. – Я не смогу определиться с целью, сидя тут и размышляя. Создатель предпочитает, чтобы Его дети подавали пример, знаешь ли. Если предназначение моей руки – спасать, надо с чего-то начинать. Потревоженный наг обеспокоенно пискнул, и Лелиана успокаивающе накрыла его ладонью. – Ты ведь поможешь мне придумать для него имя? – Вопрос был задан подчеркнуто деловитым тоном и с лукавой улыбкой, но когда Лелиана встретилась взглядом с Коулом, глаза ее были серьезны. – В конце концов, ты его спас. Ты тоже за него отвечаешь. Внезапная мысль накрыла ее сознание, будто клубок распутался сам по себе. Милость Андрасте или ее Матери... она подбирала, когда находила, и брала, когда давали, но никогда не сеяла сама. Она думала, что Рука – все, чем она является. Отруби руку – и ты ничего не будешь из себя представлять. Но люди не могут быть ничем. Помочь ей назвать его? Коул всегда хотел помогать, но никогда не помогал так. Не знал, каким образом это сделать. – У нагов внутри нет имен, – сообщил он Лелиане. – Они реагируют на звук потому, что им нравится голос. Они как ду́хи. Коул осторожно протянул руку и провел костяшками пальцев по ушам нага. Тот довольно пискнул. Мягкий, как бархат... это было для них обоих. Он был настоящим, и поэтому наг его запомнил. И его голос тоже запомнил. Коул решил: значит это его ответственность. И наморщил нос, став немного похожим на кролика. – Я никогда раньше никому не давал имен. Как выбрать? Лелиана усмехнулась. Она никогда не считала, что наги и духи чем-то похожи, но когда Коул так озвучил этот момент... – Любое, лишь бы тебе нравилось. Я назвала своего первого нага Шмоплз. Это было очень милое имя! – Последняя фраза была пронизана ностальгическим юмором; Лелиана вспомнила, как сложно было убедить Огрена, что наг очарователен – особенно когда гном угрожал съесть бедняжку. – Некоторые люди называют питомцев в честь того, что они знают или любят: люди, места, вещи... Самое главное, чтобы тебе нравилось произносить это слово. – Она нежно почесала сонного нага под подбородком. – Ведь придется называть его так всю его жизнь. – О-о-о, как воркование, – согласился Коул. Это было хорошее имя, но он не был уверен, что сам сможет придумать подобное. – Мне нравится говорить «Сэра»... – Начал он, глядя в пространство. – Но ей не нравится, когда я это делаю. И «Сэра» не звучит, как бархат. Любое, лишь бы ему нравилось... но что ему нравится? «Помогать» тоже не казалось подходящим именем. – Гномы. Музыка. Мэриден. Птицы. Кролики. Насекомые. – Нет. Это люди могут быть кроликами, а не наги. И «наг»... так можно назвать любого нага. – Трава. Солнечный свет... – Он с надеждой поднял глаза, охваченный внезапным вдохновением. – Шляпы? Список молодого человека был очень интересным. Лелиана ожидала, что он будет перечислять эмоции, а не объекты. Тот факт, что он достаточно существует в физическом мире, чтобы сохранять представление о том, что ему нравится, был... ну, она полагала, что маги нашли бы это увлекательным. Она и сама вскользь подумала об этом. Наги и солнечный свет были данностью, но гномы? И из всех людей, которых он мог назвать, единственное имя принадлежало тому, кто не входил в ближайшее окружение Инквизитора. Лелиана приподняла уголки рта в дразнящей улыбке. – О, Шляпы! – Она сверкнула глазами. Лелиана приподняла сонного нага обеими руками достаточно высоко, чтобы его крошечные лапки болтались в воздухе. – Разве не милое имя для такой малышки, как ты? Опустив нага обратно в коробку, пока он не принялся активнее выражать свое недовольство, Лелиана деловито прикоснулась к его голове. – Тогда решено. Отныне ты – Шляпы, и я слышать не желаю ничего другого. О, нам придется сделать для тебя несколько крошечных шляпок, соответствующих этому имени, не так ли? – Лелиана с удовольствием почесала подбородок нага – Шляпы. – Правда, маленький Шляпы? Спасибо, Коул. – Она подняла глаза и взглянула на мальчика-духа с искренней благодарностью и нежностью. – Я теряла себя, а ты помог мне вернуться. Теперь со мной все будет в порядке. Коул буквально засветился от радости, насколько это вообще было возможно для такого болезненно выглядящего лица. Он почти вибрировал от радости. Ей понравилось имя! (Наг не возражал. Он еще не связывал это с собой.) Не важно, был ли он человеком или духом, не было чувства лучше, чем слышать, что ты помог. Она помнила его, но он все равно помог. – У нас есть выбор, – ответил он тепло и твердо. А потом резко развернулся и побрел прочь, к лестнице. Готово. Теперь они были счастливее. Лелиана опустила подбородок на сплетенные пальцы и слабо улыбнулась. Она позволила Коулу дойти до лестницы, прежде чем окликнуть. – Минутку, Коул. – Она сделала паузу, приподняв бровь. – Мэриден... разве это не имя нашего местного барда? Коул не обернулся, но после долгой неподвижности его шляпа слегка качнулась. – Да. В таверне звучат дразнящие языки мелодии. Все слушают. – Последняя фраза была сказана оборонительным тоном. Он сам не был уверен, почему. Так защищаются духи? Лелиана никогда раньше не слышала, чтобы Коул защищался таким образом. Он с готовностью признавал малейшие свои ошибки. И все же, в разговоре на эту безобидную тему – о единственном имени в списке вещей, которые нравились ему настолько, чтобы назвать в их честь нага, – его тон стал резким. Если она правильно прочитала, то Коул?.. нет, конечно, нет. И все же. Создатель сделал его человеком – если не сердцем, то формой. Зачем. К чему даровать человечность духу, лишенному благ привязанности и желания? Духи были незавершенными, неизменяемыми детьми Создателя, которые никогда не сумеют выйти за пределы своей основы, но Коул больше не был духом. Возможно, для него было не так уж и странно чувствовать томление. – Конечно, – ответила Лелиана, сверкнув глазами. – У нее прекрасный голос, не так ли? – Она лениво махнула рукой. – Ну, иди. – Да, – быстро ответил Коул, и тут же поспешил прочь. Он коснулся своих ушей, которые были теплыми. Он снова мог слышать мысли Лелианы – они звучали громко и ясно. Она могла себе это представить... но он этого не думал.